Schmidt S. To order the minds of scholars: The discourse of the peace of Westphalia in international relations literature //International Studies Quarterly. – 2011. – Т. 55. – №. 3. – С. 601-623.

Статья Себастьяна Шмидта представляет собой исследование генезиса, эволюции и функции дискурсивного конструкта так называемого «вестфальского концепта» (Westphalia concept) —в академической литературе по международным отношениям (МО). Автор не ставит целью реконструировать историческую реальность Вестфальского мира 1648 г., а сосредоточен исключительно на том, как и почему этот исторический эпизод был семантически переосмыслён, а затем превращён в квази-онтологическую категорию, структурирующую теоретическое воображение дисциплины. Такой подход позволяет Шмидту продемонстрировать, как риторические практики, придающие «удобство» и «эвристическую ясность», одновременно могут искажать историческую реальность и упрощать анализ системных трансформаций. Работа сочетает дискурс-аналитическую строгость с широким историографическим охватом, охватывая период с конца XIX до начала XXI в., и может быть отнесена к традиции критической истории идей в духе Куна и Фуко, адаптированной к дисциплине МО.

Основной тезис Шмидта состоит в том, что сегодняшнее доминирующее понимание «вестфальской системы» как идеального типа, основанного на трёх принципах: государственном суверенитете, территориальности и неприсутствии внешнего вмешательства - является сравнительно недавним и далеко не неизбежным конструированием. Это концептуальное сужение произошло в результате длительной дискурсивной эволюции, в ходе которой более раннее, разнородное понимание Вестфальского мира - как акта, породившего международное сообщество, порядок, коллективную безопасность, права меньшинств - было вытеснено. В результате формирования «вестфальского концепта» как аналитического инструмента он начал выполнять функцию эталонной точки отсчёта для диагностики системной трансформации, особенно в постхолодновоенную эпоху глобализации. Однако, как убедительно показывает Шмидт, именно эта функция чревата серьёзными теоретическими искажениями.

Автор разграничивает два уровня ссылок на Вестфалию:

Исторические ссылки - когда мир 1648 г. обсуждается как конкретное событие с множеством возможных интерпретаций;
Концептуальные ссылки - когда используется терминологический пакет «вестфальская система/порядок/государство», подразумевающий стабильный набор предпосылок, не требующих исторического обоснования.

Именно переход от первого ко второму составляет предмет анализа. Шмидт подчёркивает: «вестфальский концепт» — это не просто метафора или условное обозначение, а «упорядочивающий умы учёных» (to order the minds of scholars) аналитический конструкт, который, будучи принят как данность, предопределяет рамки дисциплинарного мышления. Его ценность заключается в эвристической простоте («простой, захватывающий и элегантный образ» — по выражению Краснера), но цена этой простоты — историческая фиктивность и теоретическая редукция.

.Методология: критическая дискурсивная история

Шмидт опирается на метод «критической внутренней дискурсивной истории», разработанный Брайаном Шмидтом (1998), комбинируя его с элементами исторической семантики и социологии знания. Метод предполагает:

реконструкцию изменений в употреблении ключевого термина (Westphalia и его дериватов) во времени;
выявление доминирующих семантических кластеров и их интеллектуальных истоков;
анализ функций, которые тот или иной дискурсивный образец выполняет в рамках дисциплинарной повестки.

Для сбора материала автор использует многоступенчатую процедуру: от системных поисков в базах (JSTOR, Web of Science, Google Scholar) до селективного анализа часто цитируемых работ и «тихих» текстов, отражающих фоновые дискурсивные установки. Особое внимание уделено точкам бифуркации — моментам, когда доминирующая интерпретация теряет устойчивость или, наоборот, консолидируется. Шмидт осознаёт ограничения такого подхода (неполнота корпуса, трудности трассировки неявных влияний), но убедительно демонстрирует, что даже приблизительная реконструкция позволяет выявить устойчивые тенденции.

Важно, что автор отказывается от «внутридисциплинарной» хронологии: его анализ начинается задолго до институционализации МО как академической области (1919 г.), охватывая труды историков, юристов и государственных деятелей. Это позволяет избежать анхронизма и показать, как дискурс Вестфалии предвосхитил и сформировал будущую дисциплину.

3. Хронология дискурса: от многозначности к монополизации

3.1. Три ветви интерпретации (до 1940-х)

Шмидт выделяет три основные линии понимания Вестфальского мира в доконфликтный и межвоенный период:

Вестфалия как основание международного порядка и сообщества. Эта трактовка доминировала в литературе по международному праву (Лоуренс, Вестлейк, Данн) и даже у реалиста Генриха фон Трейчке: мир «стал основанием европейского общества», где государства формируют «единое семейство». Моргентау (1948) также подчёркивал, что Вестфалия закрепила правила игры, основанные на разделении конфессиональных сфер и общем культурном основании («европейской цивилизации»). Здесь суверенитет не отрицается, но понимается как условие вхождения в правовое сообщество, а не как абсолютный признак изоляции.
Вестфалия как триумф государственного суверенитета. Эта интерпретация, хотя и существовала, была маргинальной. Её представители (Сноу, Эдмундс, Вистранд, Майнеке) делали акцент на абсолютной независимости государств, отказе от внешних обязательств и победе raison d’État. Майнеке, например, видел в Вестфалии кульминацию «гонки за суверенитетом» между императором и князьями, где победила территориальная власть. Однако даже в этих работах суверенитет не отождествлялся ещё с неприкосновенностью внутренней сферы — этот принцип будет сформулирован позже.
Вестфалия как прообраз коллективной безопасности. Эта, казалось бы, парадоксальная линия была особенно популярна после Первой мировой войны. Рёстинг, Райт, Борчард и Столл сравнивали Вестфалию с Лигой Наций: договор включал гарантии со стороны Франции и Швеции в пользу немецких княжеств и механизмы коллективного применения силы для защиты религиозных меньшинств. Столл прямо называл Вестфалию «международной полицейской регуляцией» и «конституционным актом» мирового сообщества. Здесь Вестфалия выступает не как преграда, а как первый шаг к глобальному управлению.

Шмидт подчёркивает, что эти три линии не были взаимоисключающими: даже Моргентау одновременно говорил и о суверенитете, и о правовом сообществе. Многозначность была структурной особенностью дискурса: Вестфалия служила «резервуаром смысла», из которого можно было черпать аргументы в поддержку самых разных проектов.

3.2. Сужение дискурса (1940–1960-е)

После Второй мировой войны наблюдается явное сужение семантического поля. Шмидт связывает это с влиянием «реалистского поворота» и травмы тотальной войны, которая обесценила идеи коллективной безопасности. Ключевую роль сыграла статья Лео Гросса (1948) «The Peace of Westphalia, 1648–1948», ставшая едва ли не канонической. Гросс представил Вестфалию как «эпоху абсолютистских государств, ревниво охраняющих территориальный суверенитет», где международное право оказалось «зависимым от воли государств». Его метафора «грубого индивидуализма» (rugged individualism) стала мощным нарративом, вытеснившим идеи сообщества и коллективной ответственности.

Однако сам Гросс не был ещё монолитен: он отмечал и гарантированные права меньшинств, и прообразы прав человека. Но последующие цитирования его работы (а она переиздавалась в 1968 и 1993 гг.) фокусировались исключительно на аспекте суверенитета, создавая эффект селективной памяти.

На этом фоне решающую роль сыграл Квинси Райт. В 1930-е гг. он видел в Вестфалии механизм коллективной безопасности, но к 1954 г. резко сменил позицию, заявив, что мир установил норму невмешательства через принцип cuius regio, eius religio. Хотя эта интерпретация исторически ошибочна (Вестфалия отменила право князей определять веру подданных и закрепила права религиозных меньшинств), она получила широкое распространение. За ней последовали Герц (1957), Стэмбюк (1965), Митрани (1966), превратив non-intervention в третий, наряду с суверенитетом и территориальностью, «столп» вестфальской системы.

Шмидт указывает на парадокс: именно в это время, когда ООН и региональные организации активно вмешивались во внутренние дела, академическая литература стала идеализировать прошлое как эпоху неприкосновенности границ. Это, по его мнению, отражает компенсаторную функцию дискурса: создание «чистого» прошлого помогало маркировать современные тенденции как разрыв.

3.3. Концептуализация: Фолк и рождение «вестфальского концепта» (1969)

Переломный момент — публикация работы Ричарда Фолка (1969) «The Interplay of Westphalia and Charter Conceptions of the International Legal Order». Именно здесь впервые появляется устойчивое употребление терминов «вестфальская концепция», «вестфальская система», «вестфальские расчёты». Фолк не просто интерпретирует историю — он конструирует идеальный тип, противопоставляя его «хартийной концепции» (основанной на Уставе ООН, правах человека, глобальном управлении).

Решающий шаг Фолка — десакрализация исторической привязки:

«удобно отождествлять эту концепцию с Вестфальским миром 1648 г.».

Это заявление — ключ к пониманию всей логики. «Вестфальская концепция» у Фолка — модель авторитарных паттернов, «которая может быть поставлена на рассмотрение независимо от того, существовала ли она когда-либо в реальности». История становится этикеткой для аналитического инструмента. Отныне фраза «вестфальская система» сама по себе несёт полный пакет значений (суверенитет + территория + невмешательство), не требуя оправдания.

Шмидт показывает, как идеи Фолка быстро распространились: уже в 1972 г. Рагги и Купер используют «вестфальскую систему» как фон для анализа интерзависимости; в 1978 г. Ким применяет её к Китаю; в 1979 г. Онуф критикует ООН как реакцию на «провалы вестфальского порядка». К концу 1980-х ссылки на «вестфальскую систему» становятся рутиной: они больше не объясняются, а предполагаются как часть профессионального лексикона. Вестфальский концепт становится парадигмальным.

4. Функции вестфальского концепта в постхолодновой теории

Шмидт выделяет две ключевые функции, которые концепт выполняет в современной литературе:

Функция контраста (foil). «Вестфальская система» служит антитезой глобализации, взаимозависимости, многоуровневому управлению, гуманитарным интервенциям. Примеры:

— Цахер (1992) диагностирует «эрозию столпов вестфальского храма»;

— Хелд (1995) противопоставляет «вестфальскую модель» глобальному демократическому порядку;

— Линклейтер (1998) строит проект «поствестфальской эры» как преодоление «статистской риторики суверенитета»;

— сборники Beyond Westphalia? (1995) и Continuity and Change in the Westphalian Order (2000) используют концепт как рамку.

2. Функция теоретического якоря. Вендт (1999) идентифицирует «вестфальскую систему» с гоббсовской культурой анархии, противопоставляя её гипотетической кантианской культуре. Здесь концепт позволяет операционализировать абстрактные конструктивистские идеи, связывая их с исторически именованным «состоянием». При этом Вендт использует фразу «Как мы знаем, в вестфальской системе…», демонстрируя, что концепт стал дисциплинарной данностью.

5. Критика: два структурных искажения

Шмидт не ограничивается исторической реконструкцией — он предлагает убедительную нормативную критику. По его мнению, употребление вестфальского концепта влечёт два системных искажения:

Преувеличение изменений (exaggeration of change). Поскольку «вестфальская система» признаётся многими как никогда не существовавший идеальный тип, её использование в качестве базовой линии неизбежно преувеличивает масштаб современных трансформаций. Например:

— Гибридный суверенитет (Краснер, 1999) и совместное управление (Фаулер и Банк, 1995) были обычным явлением в XIX в.;

— Трансграничное движение капитала в XIX в. было более свободным, чем во многих периодах XX в. (Хеллейнер, 1999);

— Гарантии прав меньшинств в Вестфалии делают «вестфальскую» защиту прав человека не фикцией, а историческим фактом (Осiандер, 2001).

Если «базовая линия» иллюзорна, то измерение «отклонений» — методологически некорректно.

Линейность прогресса (linear progression). Дискурс «вестфальского → поствестфальского» предполагает одномерную шкалу: от максимальной автономии к максимальной интерзависимости. Однако эмпирические исследования («вторая волна» глобализационных исследований) показывают:

— разнонаправленность изменений (Холтон, 2005): либерализация в торговле сочетается с ужесточением миграционного контроля;

— вариации капитализма (Холл и Соскис, 2001): глобальное давление трансформируется через национальные институты;

— ограниченность финансовой глобализации (Мосли, 2000): государства сохраняют значительную автономию в социальной политике.

Линейная модель не способна отразить такую сложность.

6. Контрфактуальная перспектива и призыв к отказу

Особенно ценен раздел, посвящённый контрфактуальной истории дискурса. Шмидт спрашивает: «Как изменилось бы понимание глобализации, если бы доминирующим стал другой вестфальский концепт?» Например:

— Если бы утвердилась интерпретация Вестфалии как акта коллективной безопасности, то гуманитарные интервенции выглядели бы не как нарушение, а как возвращение к истокам;

— Если бы акцент делался на международное сообщество, то глобальное управление воспринималось бы как углубление, а не преодоление существующего порядка.

Это упражнение демонстрирует контингентность и политичность дискурсивных конструкций: выбор одной интерпретации из множества возможных — это всегда выбор теоретической и политической перспективы.

Завершает статью радикальный призыв: отказаться от вестфальского концепта как аналитического инструмента. Шмидт не отрицает его исторической полезности для ранних работ по глобализации (1970–1990-е), где он помогал структурировать новую повестку. Но сегодня, при наличии обширной эмпирической базы, концепт превратился в «тупой инструмент», который затмевает, а не освещает. Его использование, даже с оговорками, воспроизводит искажения. Автор призывает к деконструкции номенклатуры: переходить к точным понятиям (суверенитет, территориальность, интервенция), не привязывая их к исторически проблематичному ярлыку.

Возможные возражения и ограничения

Несмотря на силу аргументации, работа оставляет пространство для критики:

Источниковая база. Хотя Шмидт использует обширный корпус, его выборка может быть подвержена языковому смещению (преимущественно англоязычная литература). Работы немецких, французских или российских исследователей почти не затрагиваются, хотя именно в этих традициях дискурс Вестфалии развивался иначе (см., напр., Козеллек, Шлинг).
Понимание «глобализации». Шмидт критикует линейность дискурса, но сам иногда склонен к обратной редукции: все современные теории изменений он сводит к «вестфальскому/поствестфальскому» бинаризму. Между тем, такие подходы, как мировые системы Уоллерстайна или глобальная история Бейли, избегают этой дихотомии.
Нормативный патернализм. Призыв «отказаться от концепта» рискует повторить ту же логику, которую критикует автор: замена одного «порядочивающего» конструкта другим («точные понятия»). Возможно, более продуктивной была бы стратегия рефлексивного использования: декларировать историческую фиктивность концепта, но сохранять его как риторический сокращатель — при условии постоянного напоминания о его условности.

Тем не менее, эти ограничения не ослабляют главного вклада статьи: она деконструирует естественность, открывая пространство для критического переосмысления основ дисциплины.