Сармачары Белуджистана

Уже писал про белуджей в контексте Афганской войны. Вкратце, это многомиллионный народ, разделенный государственными границами Пакистана, Ирана и Афганистана, который с середины 20 века ведет борьбу за национальное самоопределение. Чем-то в этом смысле белуджи похожи на курдов, только в отличие от курдов белуджийская борьба не так раскручена в мировых медиа. Еще одним сходством с курдами является то, что вооруженная борьба в Белуджистане в 20 веке протекала под влиянием социализма и этот левый бэкграунд до сих пор оказывает своё воздействие. Правда, преимущественно в Восточном Белуджистане (пакистанской его части, где живет большинство белуджей).

В Западном Белуджистане (иранская провинция Систан и Белуджистан) идейную гегемонию давно удерживают исламисты. Связано это с тем, что в шиитском Иране белуджи-сунниты подвергаются не только национальному, но и религиозному угнетению, что создает максимально благодатную почву для развития изначально не характерного для белуджей исламского экстремизма, который щедро спонсируют геополитические противники Ирана - Саудовская Аравия, Катар, ОАЭ. 

В пакистанской части Белуджистана ситуация обратная. Т.к. основным идеологическим методом борьбы пакистанского государства с белуджийским движением является усиление исламизации (ислам, как известно, не признаёт национального разделения), “сармачары” (“повстанцы”, “партизаны” на белуджском языке) в качестве реакции сохраняют преимущественно светский характер своего движения сопротивления, доставшийся им еще с 20 века, когда белуджийский национализм был откровенно левым. В то время Пакистан рассматривался белуджами (впрочем, как и синдхами и пуштунами) как “бастион панджабско-мохаджирского империализма”, в котором ислам является идеологией, легитимизирующей политико-экономическое господство этих двух национальных групп - панджабцев и мухаджиров (мухаджиры - переселенцы-мусульмане из Индии).

Сегодня былая левизна уже не столь выразительна (хотя еще в 2010-х тут присутствовали марксисты из Lashkar-e-Balochistan/Армии Белуджистана), однако все организации, входящие в созданный в 2018 единый белуджийский вооруженный фронт, - Baloch Raji Aajoi Sangar (Белуджийский национальный фронт свободы), - сохраняют свой принципиально светский характер, что в общем для этого региона очень нехарактерно. 

Естественно, пакистанская госпропаганда поэтому представляет “сармачаров” вообще как безбожников и неверных, и часто первыми требованиями в допросах лиц, подозреваемых в симпатиях к белуджийскому движению является требование прочитать калиму (свидетельство веры в исламе) или кунут (короткую молитву). Меж тем, никакими атеистами белуджи конечно не являются, но ряд идейных тенденций белуджийского национализма, - типа требований демократического самоуправления и равенства, перекликающихся с доисламскими племенными обычаями, или неприятия “официального” государственного ислама, - позволяют пакистанскому государству поддерживать должный уровень демонизации белуджей.

Раньше прогрессивный курс белуджей обосновывался политическими позициями местных племенных вождей-сардаров, ориентировавшихся на светские правительства Афганистана и Индии в борьбе против Пакистана, однако в 90-е годы социализм и секуляризм вроде бы пошли на убыль, а сардары хоть и медленно, но были интегрированы в пакистанский истеблишмент. 

Но пришедшее на смену старым сельским вождям новое поколение националистов сумело сохранить былые традиции. Это было связано с тем, что новое поколение состояло главным образом из выходцев из “Организации Белуджийских Студентов” (BSO), которая в 80-х (а бóльшая часть ее фракций и поныне) держалась социалистических идеалов. Собственно, “архитекторы” нынешнего белуджийского сопротивления в Пакистане, - Аслам Балоч (погиб в 2019) и Аллах Назар, - являются выходцами как раз из среды студентов-социалистов, абсолютно чуждых религиозному экстремизму.

И это прогрессивное прошлое харизматичных командиров соответственно сказывается и на настоящем. К примеру, легендарный Аслам Балоч, - воспринимавшийся еще при жизни как “устад” (духовный наставник), - сам не принадлежавший ни к каким влиятельным кланам, неустанно боролся за демократизацию вооруженного движения, за отрыв его от влияния сардаров и сельских феодалов, за распределение власти на основе личных талантов, а не племенной принадлежности. И, некоторым образом, у него кое-что даже получилось, потому что после гибели Аслама “Белуджийскую Армию Освобождения” (центральная структура, вокруг которой выстроен альянс BRAS) возглавил избранный шурой (советом) командиров бывший студенческий лидер, - почитатель Во Нгуен Зиапа, Хо Ши Мина и Че Гевары, - Башир Зайиб.

Нынешнее, четвертое по счету восстание белуджей началось в 2005 году с изнасилования в городке Суй 31-летней Шазии Халид капитаном пакистанской армии. Оскорбленные члены белуджийского клана в ответ атаковали охраняемое армией местное газовое месторождение с применением минометов, гранатометов и автоматов (все это добро у белуджей со времен Афганско-советской войны припрятано). Центральное правительство перекинуло дополнительные силы для охраны газовых заводов и с тех пор, - то затихая, то обостряясь, - борьба в Белуджистане не останавливается.

Ответом на волнения стала политика государственного террора: аресты и бессудные казни (“пропажи без вести”) процветают в провинции второе десятилетие. Пока Афганистан находился под оккупацией американцев, тысячи белуджийских активистов спасались от репрессий именно там. Нельзя сказать, что афганское правительство радовалось потоку эмигрантов, однако и не сильно препятствовало ему, т.к. светски настроенные белуджи создавали противовес исламской оппозиции, олицетворяемой запрещенным Талибаном. Но падение проамериканского правительства в 2021 не сильно поменяло дело: хотя запрещенные талибы клятвенно обещали покончить с вооруженными группами белуджей, они не смогли, либо не захотели этого сделать. Более того, развал афганской национальной армии серьёзно пополнил арсенал белуджей.

Все это конечно давало пакистанской пропаганде дополнительные козыри для обоснования наращивания террора в Белуджистане: теперь, помимо обвинений в сотрудничестве с Индией (классический упрек в сторону врагов пакистанской государственности) белуджей характеризовали еще и как “американских наёмников” и “марионеток афганских спецслужб”, якобы препятствующих развитию региона, который занимает важнейшее место как в пакистанской газодобыче (на Белуджистан приходится 40% всего пакистанского газа), так и, - с недавних пор, - в торгово-экономической логистике.

С последним связана эпопея по превращению белуджийского города Гвадар руками китайцев в глубоководный порт, выступающий ключевой точкой в китайской же стратегии “Пояса и пути”. Усилия КНР по строительству крупной инфраструктуры, сопровождающейся разрушением экологии региона, естественно были восприняты белуджами предельно негативно - как форма неоколониализма, уничтожающего их родину. Поэтому, начиная с 2003 (когда были подписаны пакистанско-китайские контракты) белуджи начали наносить удары непосредственно и по китайским представителям, на что Исламабад отвечает усилением милитаризации и террора.

Динамика вооруженных действий четвертого белуджийского мятежа непостоянна: если во второй половине 2000-х наблюдался рост насилия, то к началу 2010-х кривая пошла вниз, а само движение фактически развалилось из-за ударов пакистанских спецслужб и внутренних конфликтов. Однако, в 2018 пошла новая эскалация: связано это было с консолидацией трех белуджийских группировок, - “Белуджийской армии освобождения”, “Белуджийского фронта освобождения” и “Белуджийской республиканской армии”, - образовавших единый фронт борьбы, уже упоминавшийся BRAS. К которому в 2020 году присоединилась еще и Революционная армия Синдхудеша, вооруженная организация синдхских сепаратистов…, которые как и белуджи имеют давний левацко-светский бэкграунд (из-за чего синдхи также воюют с местными исламистами).

Несмотря на этот принципиально светский характер BRAS, это все-таки движение, насквозь пропитанное духом Востока, где идейный фанатизм не уступает религиозному. Иллюстрацией чему может стать “Бригада Маджида”, специальное подразделение “Армии освобождения”, специализирующееся на подготовке “фидаинов” для самоубийственных атак и названная в честь погибшего в перестрелке с полицией в Кветте в марте 2010 Маджида Лангава. Невероятно, но в августе 2018 главнокомандующий Аслам Балоч, - человек сугубо светский, - отправил своего 22-летнего сына Рехана в такую самоубийственную атаку в составе “Бригады Маджида” против китайских инженеров в городе Далбандин. В дальнейшем “жертвенные миссии” смертников-белуджей против полиции, военных и китайских представителей продолжались и до сих пор в общем-то практикуются.

Четвертый мятеж белуджей характерен еще и тем, что помимо юга провинции, на севере (граница с Афганистаном), где проживают пуштуны, во второй половине 2000-х выросло не менее воинственное исламистское движение в лице таких группировок как Техрик-е Талибан, Лашкар-и Джангви, Лашкар-и Тайба. Высказываются мнения, что сам по себе этот процесс был на руку пакистанским спецслужбам, которые с помощью распространения радикального ислама якобы рассчитывали изолировать и подорвать преимущественно светское белуджийское движение. В любом случае, даже если такие расчеты и были, то они не оправдались, потому что укрепившиеся исламисты принялись атаковать само пакистанское государство, внося дополнительный хаос в жизнь неспокойной провинции. Более того, ведущие лидеры того же пакистанского Талибана неоднократно положительно оценивали результаты борьбы белуджийских повстанцев против Исламабада, разыгрывая из себя защитников всех “сирых и угнетенных”.

Еще одной любопытным аспектом четвертого белуджийского восстания является довольно активное вовлечение в национальное движение женщин, что связано с выходом белуджийской борьбы за рамки племенных традиций, которые даже в самую золотую эпоху “социалистической ориентации” сепаратизма не открывали для женщин особо широких перспектив. 

Хотя в былые годы женщины принимали участие в борьбе с Пакистаном, но играли исключительно второстепенные роли: они выступали в качестве информаторов, вербовщиков, содержателей схронов и т.д. Но по мере снижения влияния сардаров с их феодальным мировоззрением, женщины все больше выдвигались вперед. В 2000-х белджийские женщины, потерявшие своих близких в результате террора пакистанского государства, начали объединяться в ассоциации взаимопомощи и поддержки, участвовать в маршах протеста и демонстрациях, а уже в 2010-х первые девушки и женщины появились на ответственных постах некоторых организаций. 

Наиболее ярким примером этому стала Карима Мехраб Балоч, избранная в 2015 году центральным председателем Организации Белуджийских Студентов (радикальная фракция Azad). Развив крайне бурную организаторско-просветительскую деятельность на этом посту, Карима Мехраб в итоге была обвинена Пакистаном в терроризме и вынуждена уехать из страны в Канаду, где получила политическое убежище. В декабре 2020 года труп Каримы Мехраб был найден в водах озера Онтарио в Торонто, причем обстоятельства смерти не выяснены до сих пор.

Наконец, логика женской эмансипации привела к тому, что, по заявлениям командования Армии освобождения от июня 2023, “началась эра активного участия женщин в вооруженной борьбе”. Заявление это было сделано в связи с нападением женщины-смертницы, 25-летней Сумайи Каландрани Балоч на колонну пакистанских военных в районе Турбат. До этой самоубийственной атаки Сумайя Каландрани, будучи по профессии программистом, уже активно работала в медиа-подразделении “Армии освобождения”, откуда затем перешла непосредственно в боевое крыло.

Этот случай “самопожертвования во имя идеи” женщины, хотя и поразил традиционное патриархальное пакистанское общество, был не первым. Первой женщиной-смертницей “Бригады Маджида” в апреле 2022 стала 30-летняя Шари Балоч, взорвавшая себя в китайском Центре Конфуция университета Карачи, убив четырех человек, трое из которых были китайцами. Нападение вызвало шок по всей стране, ибо еще никогда белуджийские женщины не совершали таких терактов. А когда выяснилось, что Шари Балоч это не затюканная сельская вдова, а представительница “среднего класса”, имевшая степень магистра и преподававшая в государственной школе в Белуджистане, удивление возросло еще больше.

Собственно, интеграции женщин в вооруженную борьбу как раз и содействовала подозрительная смерть в Канаде председательницы BSO-Azad Каримы Мехраб. Хотя канадские власти предположили, что её смерть не носит криминального характера, в самом Белуджистане все от мала до велика были уверены, что гибель девушки - дело рук пакистанских спецслужб. Да и само руководство BRAS выстроило вокруг этой трагедии мощную пропагандистскую кампанию, в открытую призывая женщин дать отпор государственному произволу. 

К этой кампании присоединилась даже жена погибшего Аслама Балоча Ясмин Балоч, которая, поддерживая прогрессивное реноме своего авторитетного мужа, очень активно выступала за разрушение социальных барьеров, выстроенных в пакистанском патриархальном обществе для женщин и утверждала, что без активного участия женщин белуджи никогда не добьются свободы. Вся эта история некоторым образом перекликается с “женской революцией” Абдуллы Оджалана, хотя такого масштаба интеграция женщин в борьбу против Пакистана конечно не достигает. Но, как минимум, попытки развития именно в этом направлении осуществляются непрерывно: начиная с празднования 8 марта, заканчивая учреждением Форума белуджийских женщин, подчеркивающего важность интеграции женщин, - вопреки традиционным стереотипам, - в освободительное движение.

Таким вот образом, не слишком интенсивно, но и не затухая, протекает борьба белуджей против угнетения центрального правительства.