Санитарная авиация Петербурга

Мы «заступили на дежурство» вместе с бригадой анестезиологов-реаниматологов, увидели тех, кому их помощь вернула жизнь. Может, и пафосно прозвучит, зато правда.

09:00, вертолетный центр «Хели-Драйв».

Опаздываю, прошу водителя прибавить газу, уже почти доехали до съезда с Кольцевой. Огромный, похожий на дирижабль ангар виднеется за поворотом — это и есть вертолетный центр. Звонит Андрей Валерьевич Переведенцев, он главврач и очень пунктуальный, говорит: «Не успеете, придется махать рукой вслед улетающему вертолету». Повезло. Успели. Без лишних церемоний нас подводят к вертолету, в нем уже сидят врач и фельдшер, все, что успеваю спросить — куда летите? Лопасти «Ансата» начинают крутиться. В ответ слышу обрывок фразы: «Перевод из Кингисеппа». Все, дверь закрывается. Отрыв. Три-четыре минуты и в небе уже едва различимая точка. Выдыхаем. Андрей Валерьевич говорит, что теперь можно и побеседовать. Тут я замечаю, что у него гипс на руке, но он все равно на смене…

Идем в диспетчерскую. По периметру небольшого помещения за компьютерами сидят люди. За окном летное поле. На мониторах карты, маршруты следования бортов НССА — Национальной Службы Санитарной Авиации. Аббревиатура на спине у каждого. На стене бумажная карта, на которой флажками отмечены места базирования ССА. География внушительная: Алтай, Бурятия, Сахалин, Чукотка. Спрашиваю: «Как так получилось, что центр управления полетами и головной офис здесь, в Санкт-Петербурге?» На это у каждого, кто здесь работает, есть что ответить — история поистине в духе древнерусской былины.

О том, как один меценат санитарную авиацию в стране возродил

Было это так: в 1992 году Иван Яценко попал в страшную автомобильную аварию. В машине кроме него находилось еще три человека, среди них был и близкий друг Яценко, все трое погибли. У самого Ивана врачи насчитали 27 переломов, он долго и трудно восстанавливался после ДТП. Спасение его жизни было скорее чудом. Яценко не мог смириться с утратой друга. Ему хотелось создать что-то вроде группы быстрого реагирования, чтобы медики и спасатели смогли за считанные минуты добираться до пострадавших. Машины скорой помощи, к сожалению, с этой задачей не всегда справляются. Примерно в это же время Яценко увлекся вертолетами.

С 2006 по 2009 год девелоперская компания, совладельцем которой он был, скупала земли возле аэропорта «Пулково». В 2011 году у Яценко в собственности было около 5000 гектаров земли. Так, сначала здесь появился крытый ангар на 30 вертолетов, ремзона, комплекс для дозаправки и даже авиационный музей. Сегодня такого вертолетного центра нет больше нигде в России. Сначала это был бизнес, деньги с которого и пошли на создание самой скорой помощи. Яценко вкладывал свои средства и полностью оплачивал работу летных бригад, отправлял докторов в Германию и Великобританию на курсы повышения квалификации, а это совсем недешёвое удовольствие.

В 2013 году Дмитрий Медведев, он тогда был премьер-министром, завил, что в стране необходимо развивать работу санитарной авиации. Все складывалось как нельзя лучше. Министерство здравоохранения предложило создать на базе вертолётного центра «Хели-Драйв» (благо было на чём летать и кому лечить) пилотный проект будущей НССА. Так желание и конкретные денежные вложения одного человека нашли свой отклик у государства. Теперь НССА — это часть Нацпроекта, и все расходы, начиная с авиационного топлива, заканчивая закупкой вертолетов, выделяются из госбюджета. Ну и правила само собой поменялись, теперь вертолеты закупают не какие хотят, а отечественные. 

На этом месте Андрей Валерьевич прерывает повествование. Поступает заявка на вылет, и ему (главврач тоже работает на вызовах) нужно спешить к пациенту.

Мы заходим в раздевалку для сотрудников, мне выдают брюки красного цвета и флисовую кофту все с той же надписью НССА на спине. Андрей Валерьевич говорит, что это костюм сотрудницы, которая сейчас в декрете, и что мне надо быть осторожнее, надевая их. С шутками-прибаутками идем к вертолету. Мне выдают наушники — без них тут никак. Говорить надо прямо в микрофон, иначе ничего не слышно.

Летим в Подпорожье. Это самая дальняя точка Ленобласти. Из местной больницы пациента нужно срочно транспортировать в Петербург, потому что продолжать лечение на месте нет возможности. На машине до Питера четыре часа пути, на вертолете чуть больше часа. Пилоты запускают двигатель, и вот мы уже летим. За окном пейзажи фантастические. Сначала город весь как на ладони, потом почти однообразная картинка, но хочется вглядываться в изгибы рек и отдыхать глазами на зеленом фоне лесного массива. Небо в какой-то момент соединяется с водной гладью.

Андрей Валерьевич в иллюминатор не смотрит — всё внимание на смартфоне. Заявку на пациента он уже изучил, с лечащим врачом связался, есть время что-то почитать, с кем-то списаться. Разговариваем в основном о том, что очень жарко в кабине. Кондиционеры в отечественных вертолетах не предусмотрены, а вмонтировать форточку стоит примерно столько же, сколько потратить на новую машину.

Я, конечно, фотографирую. Мне всё в новинку. Пилоты травят лётные байки: они все с опытом работы в горячих точках. А я пристаю с вопросами к главврачу про аппаратуру, которой на борту много. Все, что для меня понятно, — это носилки, они есть в каждом вертолёте. Андрей Валерьевич показывает мне «Лукас» — этот аппарат используют для массажа сердца — поршень вхолостую двигается вверх-вниз, делая секундные паузы. Доктор комментирует: «Вот так и запускаем сердца, были случаи, когда в пути пациента приходилось возвращать к жизни 4 раза, так и везли в реанимацию больницы с аппаратом на груди».

Выясняю, что вертолет оборудован всем необходимым для того, чтобы поддерживать и возвращать пациентов к жизни: дефибриллятор, кардиомонитор, аппарат вентиляции легких и чемодан с медикаментами. Все, как в обычной скорой, только на высоте 300 метров.

Приземляемся. Раньше вертолет садился на небольшую площадку возле больничного морга, но ветром сносило крышу, в качестве нового места для посадки было выбрано футбольное поле. Оно устроило всех: и пилотов, и врачей, единственное — местным мальчишкам, приходится сворачивать игру, как только они слышат звуки приближающегося вертолета.

Прямо к воротам поля подъезжает карета скорой помощи. За рулем Владимир. Он помогает достать носилки из вертолета. Пока едем, спрашиваю, как тут у них с медицинской помощью. Владимир говорит, что с того момента как пришел ковид, все стало еще хуже. На «большую землю», имея в виду Петербург, возил пациентов, а потом узнавал, что пока ехал обратно в Подпорожье, их уже не было в живых. Время тут играет против медицины.

Проезжаем мимо местной подстанции скорой помощи — сарай, только из кирпича. Вокруг натянуты веревки, на которых сушат белье, — все в каком- то упадке. На больничном крыльце нас уже встречают и не только врачи. Заплаканная дама лет семидесяти — судя по всему, супруга пациента. Пожилой мужчина был недавно прооперирован: опуская все подробности диагноза, вокруг протеза, который был ему установлен, началось кровотечение, состояние еще не критическое, но все может измениться в любой момент. А если так, то здесь ему уж не помогут. Пациенту делают укол обезболивающего, успокаивать приходиться и супругу, она держит мужчину за руку и еле слышно произносит: «Мы будем тебя ждать».

Для меня, как для случайного зрителя, — это все очень пронзительно. Врачи, напротив, сдержаны. Фельдшер ставит капельницу, а Андрей Валерьевич уже потом в скорой говорит, что зачастую родственникам сложно оценить ситуацию, что врачам проще, но слова поддержки все равно обычно находятся. На лицах местных медиков читается облегчение — этот пациент уже не в зоне их ответственности, все понимают, что если бы ни перевод в Петербург, ожидать можно было бы всего самого плохого. 

За время работы летных бригад с 2015 года смертность от инфарктов в Ленобласти снизилась с 30 процентов до 3, детская смертность стала нулевой. По ДТП на КАДе смертность снизилась на 60 процентов. И это сложная тема, потому что теперь вертолеты туда не вылетают, и это личная боль Андрея Валерьевича, как того самого человека, который стоял у истоков возрождения, а по сути создания санитарной авиации в России.

Мы летим в Петербург передавать пациента врачам Ленинградской областной клинической больницы. Я разговариваю с главврачом, с которым мы уже практически подружились. Понимаю, что если бы про санавиацию снимали художественный фильм, то этот молодой амбициозный врач точно играл бы главную роль. Сарказм, здоровый снобизм и блестящий мотоцикл. Выясняю: он закончил Первый медуниверситет имени Павлова по направлению «Врачебное дело» и сразу после пошел работать на скорую помощь. К слову, не очень любит вспоминать про это время своей врачебной практики. Параллельно был фронтменом рок-группы, играл на басу и писал песни. Он, кстати, и сейчас играет — смена на скорой, потом концерт. У «Крокодилли» (так называлась группа) были свои фанаты. В его Инстаграмме сосуществуют два равнозначных героя: один на сцене с гитарой, обычно с распущенными волосами, другой — в красной униформе.

Андрей рассказывает, что когда создавали «врачебный спецназ», он вступил в его ряды одним из первых. Дошел до должности главврача. При нем разрабатывалась стратегия оказания помощи, нормативы «долета». На КАД медики добирались порой за 4 минуты. В то время как обычная скорая должна это делать за 20 минут, но учитывая пробки, время оказания помощи увеличивается в разы. При нем полеты прекратились.

Я, конечно, спрашиваю, почему так случилось. Главврач отвечает: «Городской скорой помощи это не нужно, это сильно бьет по их имиджу. Ведь иначе все могут подумать, что они не справляются. В свое время руководителям наземной скорой удалось убедить городские власти в том, что они и так все успевают и им не нужна помощь с воздуха. Но на самом деле все как всегда упирается в деньги и дележку бюджета.

Вот как раньше было: поступал звонок о ДТП, к примеру, и главный диспетчер городской скорой решал, кого именно туда послать — бригаду на машине или вертолет. Железно, каждый день, дежурили два вертолета — один на Ленобласть, один на город, и их хватало, без работы они не стояли. И говорить о нерентабельности смысла нет, но решили по-другому».

Теперь при аварии на КАДе ждать помощи с воздуха не приходится. До пострадавших будет пробираться машина скорой. Сложнее всего им будет пробиваться сквозь заторы в той части КАДа, которая ближе к Кронштадту и Ломоносову, там меньше всего подстанций скорой помощи.

14:15, Ленинградская областная клиническая больница

Садимся на вертолетной площадке возле больницы. Она не на крыше, и до стационара снова надо ехать на скорой. Андрей Валерьевич говорит, что, конечно, это все отнимает время, и лучше всего, когда до отделения спускаешься на лифте, как это устроено, к примеру, в Центре Алмазова. В городе всего 7 вертолетных площадок, всего две на крыше. 

В приемном отделении встречают как обычно с прохладцей, спрашивают «мазок на ковид», потом уже на отделении обязательно найдется медсестра, которая сделает замечание, но в целом все всегда проходит спокойно. Мы идем к вертолету пешком, по дороге возвращаясь к тому, почему к врачам на вертолетах такое странное отношение в городе. Андрей Валерьевич вспоминает историю про теракт в метро. Выводы просит делать самой.

«Теракт на Техноложке»

У Пока вертолет заправляют, а заправщик может приехать в любую точку города, у нас есть время, и главврач показывает мне видео в Ютьюбе, в котором вертолет НССА садится на площадь перед наземным вестибюлем станции метро «Технологический Институт». 

Это было 3 апреля 2017 года. На перегоне между «Сенной» и «Техноложкой» тогда прозвучал взрыв. Как потом напишут — это был теракт, в котором погибли 16 человек. 103 человека пострадали. Все силы скорой помощи были стянуты на Московский проспект. Туда же и приземлился вертолет с медиками на борту, но увезти пострадавших, как говорит Андрей Валерьевич, им не дали. Даже в такой ситуации сработала история про «имидж». По-другому объяснить то, что произошло, никто не берется. 

Сегодня авиабригады медиков вылетают в труднодоступные места, такие, как лесные массивы, заброшенные деревни, и осуществляют переводы из областных больниц в стационары Петербурга. 

Летом 2020 года врачи НССА спасли поисковика, который подорвался на мине времен ВОВ. Помощь вызвал местный егерь, сразу объяснив, что до дороги путь не близкий, поэтому нужна помощь с воздуха. Пилоты нашли тогда место для приземления, и жизнь человека была спасена. 

Я записываю эту историю в блокнот, и мы садимся обратно на борт «Ансата», который всего за 10 минут доставит нас с севера города на юг. Снова надеваю наушники, летим уже в тишине, не разговариваем. Думаю только об одном — как бы переварить всю эту информацию.

У бригады есть время на обед, в местном кафе приемлемые цены и хорошая еда. Пилоты обычно садятся за один стол с врачами. Бригада. Правда, Андрею Валерьевичу все время приходится отвлекаться на телефонные звонки. Помимо рабочей смены на нем все организационные вопросы.

Я допиваю компот, прощаюсь и тут же слышу, как диспетчер дает новую заявку на вылет. На этот раз Приозерск. Если случай не экстренный, как сейчас, можно доесть обед. Впереди у бригады будет еще три заявки, четвертая «прилетит» ближе к вечеру и снова в Подпорожье. Вертолет вернется на базу к часу ночи.

На следующий день Андрей Валерьевич пришлет описание аварии на КАДе во время их смены. И они могли бы там быть, но сложная арифметика бюджетных денег или чей-то «имидж», как известно, не дали им этого сделать.

В Англии, Германии, Финляндии служба санитарной авиации — это элита медицинской службы. Вертолеты находятся на постоянном дежурстве в крупных городах и по области. В Москве, как несколько лет назад, так и сейчас, бригады медиков вылетают на ДТП на кольцевую автодорогу.

Медики НССА работают на Камчатке и снимают пострадавших с кораблей в Охотском море, они приходят на помощь туда, куда не пройти и не проехать. Но Петербург — видимо, то самое место, где чиновничьи запреты становятся той самой непреодолимой силой, которой даже эти бравые медики не могут противостоять.