Санитар бездны (часть 1)

Я не люблю истории про вампиров. Когда я слышу или читаю все эти россказни об импозантных джентльменах в пафосным старомодных фраках, либо роковых дамах с томным взглядом и гламурными клыками, то не знаю, чего во мне больше – сарказма или нигилизма. Луна не вызывает у меня лирического подъема – мне по душе обыденность. Нет откровения для меня более восхитительного, чем откровение зарождающегося дня, когда восходящее светило расцвечивает пурпурным маревом призрачную поволоку отступающей ночи. Но прежде чем меня начнут осуждать темные романтики, поющие оды бледной луне, я хочу рассказать один случай, имевший место быть с моим отцом и его друзьями из «походного братства» во время одного из туристических сплавов по реке Белая, в Республике Башкортостан. Позвольте начать с предыстории.

Мой отец понял, что будет заниматься водным туризмом, когда начал ходить в походы с одноклассниками еще в начальной школе под руководством их учителя – забавного толстяка по имени Жан Жаныч. Этот кургузый человек выказывал такую завидную вдохновленность и увлеченность в процессе организации туристических мероприятий, что просто заражал ею. И каждое лето дело заканчивалось неизменно тем, что на сплав шли почти всем классом. В туристической жизни Жан проявлял неумолимую энергию, непостижимым образом поспевая везде и всюду за тридцатью школярами. С энтузиазмом он учил своих отроков всем необходимым знаниям и навыкам походной жизни. Казалось, нет в Уральских горах такого места, о котором бы их классный руководитель, по специальности, кстати, географ, не мог бы рассказать какую-нибудь удивительную историю. Так, у пионерских костров сформировался костяк будущего «походного братства», каждый из которых знал, как определять хорошее место для стоянки, разжигать костер с одной спички, подбирать валежник для костра, не ночевать в поле, делать походную баню и т.д.

В детстве на такие водные сплавы с отцом начал ходить и я. Ну, а потом, у меня началась своя жизнь, работа, я переехал от родителей и в походы я ходить перестал. Мама походы не любила, предпочитая более комфортабельные виды отдыха в отелях на море. Но моего отца и его сотоварищей ничто не могло удержать от ежегодного бодрого бороздения рек Зилима, Инзера, Ика, Нугуша и Агидели.

Моему отцу повезло с друзьями. Дружный сплоченный коллектив мужчин, готовых в трудную минуту прийти на помощь «живота не жалеючи». Из них, в постоянный состав, водных туристов входили:

Мой отец – хирург – принявший негласно функции лидера коллектива еще после окончания школы, он же походный шеф-повар;

Дядя Автандил, свояк моего отца – работник нефтегазовой отрасли на Севере России, детина метр девяносто ростом, с носом истинного «сына гор» (родная сестра моего отца вышла за грузина), близкий друг и свояк моего отца;

Дядя Витя – патологоанатом, щуплый педантичный мужичок, обожающий песни под гитару у костра и Грушинские фестивали.

Дядя Рифкат – инженер-водопроводчик – имеющий истинное актерское дарование душа компании, любитель колкого юмора и бардовских песен.

Дядя Рамиль – хирург, крепкий, рослый и смешливый дядька;

Виктор Петрович – профессор медицины, дородный человек с академической бородкой и в неизменных очках – рафинированный интеллигент, когда трезвый и любитель скабрезных шуток, когда выпивши.

Были конечно, еще многие другие, охочие до походной жизни приятели, но эти не отказались бы от совместных речных маршрутов ни за какие пятизвездочные отели. Мой дядя Автандил (это ж надо!) из северного Ноябрьска не ленился в Уфу приезжать, ради маршрутов этих. Турист был заядлый – и на Саяны ходил и на Эльбрус. Пещеру Победы всю облазил; Капову– куда только был возможен вход туристам. Здоровенный, был и добрый, как медведь ручной, в институте играючи нормативы ГТО сдавал, в сборной города по хоккею играл.

И вот однажды он неожиданно – возьми да умри, в дороге, за рулем, когда с женой и дочерью из Севера в Уфу ехал. Врачи сказали – остановка сердца. И это притом, что никто не припомнит, что он в жизни болел чем-то. Естественно, ни о каком походе в том году речи не было. Как и на следующий год. И через год тоже.

Однажды я ловлю себя на мысли, что мой отец, к этому времени едва разменявший шестой десяток, вот уже несколько лет как перестал ходить в походы.

Как-то в один из погожих летних вечеров, я, будучи в гостях у родителей на даче, где они предпочитает проводить отпуск, спрашиваю папу о походах – он говорит о том, что стал старый, ну и что-то еще в этом роде. При этом от меня не уклоняется затаенная тоска, с которой он смотрит на закатное солнце над верхушками отдаленного соснового бора.

Я недоумеваю, и говорю, о том, что он ходил на свои ежегодные сплавы вот уже более тридцати лет и будет ходить еще столько же, по крайней мере, пока сохранит трудоспособность. Когда я завожу разговор о том, чтобы тряхнуть стариной и вновь отправиться на сплав всем вместе, папа уходит от темы.

Быстро состарился – думаю я.

Ну понятно – уж сколько воды утекло – скоро уйдет и это поколение энтузиастов, а палочку передать некому, размышляю я, несколько устыдившись.

Мой отец, прежде пышущий богатырской силой мужчина, действительно быстро сдал в последние годы. То же можно было сказать и о других членах походного братства, которых я эпизодически видел. С сожалением я узнавал о болезнях, постигших того или иного из их числа.

Потом я снова увидел их всех на похоронах. На этот раз скончался от остановки сердца в одной из городских больниц Виктор Петрович. Не думал, что за это время они так состарятся и «сдадут». Их как будто подменили. Во всем их облике так и сквозила скорбь обреченных.

Бывший хохмач дядя Рифкат «махом» напился на поминках, повис на дверной ручке и оторвал ее, мне было за него неудобно.

Дядю Рамиля я не сразу узнал – он стал сед, как лунь и изможденным. Уголок рта у него скорбно опустился.

«Неужели, кончина их общего друга их так подкосила?» – думал я. Понимаю, конечно, что они были очень близки, да и возраст уже не способствовал цветущему виду, но чтобы так и сразу?! Почему те славные пышущие здоровьем дядьки, с которыми у меня были связаны одни из самых светлых воспоминаний детства, выглядят так, словно кто-то (или что-то) разом отняло у них десятилетие жизни? А потом заболел мой отец. У него случился сахарный диабет. Вроде бы, ничего страшного, но выглядел он не лучшим образом.

Однажды я заглянул к нему в гости – дело было весной, мама ушла проведать подругу. Я, желая подбодрить его, напомнил о бывших светлых временах, сказав, что у меня к нему личная просьба – снова сходить в поход всем вместе с друзьями.

Тогда он замолчал ненадолго, а потом, собственно, и поведал мне тот случай, о котором я и хочу вам рассказать.

Излагаю рассказ отца со всей возможной подробностью.

– Когда мы – начал мой отец, расположившись в кресле напротив окна, – в тот, последний раз поехали в поход все вместе… дядя Автандил еще был с нами, я с ним в одной палатке ночевал. Мы остановились на ночевку возле Толпаровских скал – помнишь те скалы сказочные? Так вот – на этот раз решили место для нашей стоянки возле них выбрать.

А мне за несколько дней до этого сны стали сниться странные. Так вот, в первом таком сне плыву, я, значит по реке на лодке, а время ночь – туман кругом, вижу берег, костерок горит на берегу том. И тревога, страх необъяснимые почему-то ощущаются, чувство затаившейся опасности. А на берегу – человек. Выглядит как Робин Гуд какой-то – сапоги, камзол, плащ, даже меч при нем. Лица не разглядеть, далековато, еще и туман. Но не этот человек вызывает тревогу, точно не он. И костер возле него горит уютный такой, стылую мглу разгоняющий. Сидит он на корточках возле этого костра, иногда ветки в огонь подбрасывает. Все на этом, закончился сон.

А потом, я видел еще сон похожий. И во сне том, я снова этого человека вижу. Ближе подхожу. Сидит он опять возле костра, задумчивый весь такой. Потом голову на звук шагов поднимает – на меня смотрит – гляжу – ба!!! Да это же учитель наш школьный, Жан Жаныч! Только не тот кургузый толстячок, а очень поджарый мужик в самом расцвете сил. Какой-то воин. Или человек бывалый. Посмотрел на меня, улыбнулся печально, головой покачал – словно, как в былые времена, когда мне, школьнику не разрешал что-то и говорит: «Командор, уходите» (В походах у моего отца было прозвище «Командор» – он всегда группу вел). И снова закончился сон.

Так вот, плыли мы, в тот день, значит, долго – прежде чем место нашли для стоянки – небольшое, но удачное, на галечной косе. Когда из лодок вышли, побросали каждый поклажу там, где палатку разобьет – думаю – что-то мне все это напоминает – и берег, и лес дымкой подернутый. Тут я про сон тот и вспомнил. Да ребята все были уже уставшие, с ходу вещи на берег побросали, радуются месту удачному, никем не незанятому. И не объяснишь ведь бывалым тертым калачам, которые с детства в каких только походах не бывали, что нужно сниматься с хорошего участка только из-за того, что, видишь ли, сон приснился.

Вытаскиваю, в общем, палатку, ставлю вместе со всеми. Сноровисто и быстро бывалые мужики принимаются каждый за свои обычные обязанности, выверенные годами походными.

Рамиль, в лес ломится – заготовка дров – это его стихия.

Виктор Петрович с Рифкатом – с неводом в воду идут.

Витька педант за костром следит.

Автандил спиннинг фирменный достает четырех подшипниковый и на перекат идет хариуса ловить. Это наш местечковый лосось такой, его сырым сразу кушать можно, ты знаешь.

Я за кашевара главного. Походная жизнь входит в привычное русло.

Ну, в общем, расположились мы после со всем уютом, за походным столом (На перевернутую вверх днищем резиновую лодку стелиться достархан). Поужинали, ну, как водится, выпили, развеселились.

Заехал на наш костерок, помниться, мужик – лесничий местный лет сорока, на лошади.

Поздоровались, разговорились, мы его карасиками в панировке и шулюмом угостили, что я сготовил, мужичек кумыс нам вытащил – выпили с удовольствием – шутка ли – в походе свежий настоящий кумыс попить.

Колоритный дядька оказался, типичный такой коренной житель, в нем все так и дышало старинным татарским фольклором. По-русски разговаривал неплохо, еще в советское время среднюю школу при сельсовете оканчивал. Мы собеседнику были рады – не часто же вот так вот поговоришь с настоящим представителем местного фольклора. Не с маргиналом спившимся, к корням своим равнодушным, а тем хлебосольным тружеником, кто к истории и земле предков душою прирос, возделывая пахоту родную крепкими натруженными руками.

Спросили, как нынче в аулах живется.

– Не могу сказать, что хорошо – смутные времена нынче – отвечал лесничий, помрачнев.

– Что случилось – никак работы нет – спросил Рамиль-абы.

– Человек будет – и работа прибудет – молодцевато в рифму ответил местный житель.

А потом поведал нам историю, содержание которой я сейчас перескажу на русском, оставляя только исконные слова из татарского фольклора.

– В общем, было тут дело, в селении – убырлу-кэшиляр поселились – мужчина лет пятидесяти, грузный, страшный, за главного у них, еще два парня злых, нелюдимых, и женщина неопрятная. Откуда взялись они – мы так и не поняли. Сначала говорили – мы беженцы, мол, потом – погорельцы, а еще позже – цыгане.

То, что они убырлу-кэшиляр, потом понял старец наш – хэзрат, Насим-бабай, чей отец – мулла местный еще при коммунистах из дома изгнан был за «антисоветскую пропаганду» – в землянке поселился. Сын в память об отцовских лишениях, решил его дело продолжить, а потом и дальше пошел. В Самарканд и Медину путешествовал, орден древний суфийский нашел. Аулия (святой человек) стал, молитвами людей исцелял, мудрецом слыл в ауле первейшим – говорят, с джиннами даже разговаривать мог.

Но и он не сразу этих чужаков «раскусил», а может, и, почувствовал что-то, но доказательств не было. Дали им, значит, участок ничейный, бурьяном заросший, с домом заброшенным – старики умерли, а дом никому не нужен стал.

«Спасибо, люди добрые – обживем» – отвечает их лидер. Смотрит на нас – а у самого лицо какое то испитое, злое, глаза так и буравят из под век набрякших.

Начали они обживать с того, что яму во дворе вырыли глубокую. Мы думали тогда – колодец копают. Подходим – говорим – «изнутри надобно – каменьями обложить, либо лиственницей, чтобы воде не испортиться. Хотите – поможем уж, так и быть, по соседски».

А парни те – как переглянутся да посмотрят на тебя так зло, желваками играючи. Как будто возьмут сейчас и самого в эту самую яму закопают! – аж холод вдоль хребта пробирает!

«Ну что ты, мил человек – мы как–нибудь саами, саами. Хватит с вас и того, что нас приютили, верно?» – смотрит грузный мужик на парней своих и улыбается – а зубы почерневшие, изо рта так и несет трупной гнилью.

Часть 2