Сало, яблоки, Рот Фронт
Антивоенным и профсоюзным активистам, просто неравнодушным людям, ставшими жертвами политического преследования, необходима всесторонняя поддержка. Выступив против репрессивных античеловеческих решений власти, они оказываются изолированными и предаются забвению обществом, ради которого рисковали. Одни малоизвестные узники медленно умирают от болезней в заключении, на других стопками заводят уголовные дела, обрекая на десятилетия в тюрьме.
Счастливые исключения единичны. Приговор Борису Кагарлицкому, которому лишение свободы заменили на штраф, — одно из них. В отличие от десятков подобных случаев, Борису общество оказало беспрецедентную поддержку на самых разных уровнях — информационном, юридическом, политическом.
Мы пообщались с Чеди, нашим товарищем и левой активисткой, которая с самого начала координировала обеспечение Бориса Юльевича в Сыктывкаре необходимыми товарами: едой, одеждой, канцелярией. Что помогает выжить в СИЗО, почему поддержка «узников совести» должна быть индивидуальна, почему её не стоит недооценивать, и реально ли объединить усилия для обеспечения десятков политзаключённых — читайте в нашем интервью.
Интервьюер:
Ну что ж, Чеди, добрый день.
Чеди:
Привет.
Интервьюер:
Не только мы, но также часть слушателей Рабкора знаем тебя в качестве человека, который организовал материальную помощь Борису Кагарлицкому в заключении. Ты также была членом Союза марксистов до некоторого времени. Мы знаем, что у тебя левоанархистские взгляды. Во всяком случае, были, сейчас, может быть, поменялись.
И хотелось бы именно с тобой обсудить, каким образом тебе удалось организовать помощь Борису так, что она была на высоком уровне, без каких-то задержек, а также связать между собой разных участников этого процесса. Как ты познакомилась с людьми, которые пострадали от политических преследований, и какой у тебя уже был предшествующий этой работе опыт?
Чеди:
Ну, давай. Первым моим опытом столкновения с политическим преследованием было дело “Центра-Э”. Это была питерская панк-анархо-тусовка, которую мы хорошо знали. С некоторыми из них ездили в отпуск, в том числе с Игорем Шишкиным и с его женой. Некоторые участники, которых преследовали, уехали и живут в разных странах. Кто где: кто в Прибалтике, кто в бывшем СНГ, кто уехал подальше. Но там ничего такого не было — никакой особой помощи, кроме донатов через ОВД-Инфо или через знакомых, кто собирал. Поэтому прямого взаимодействия, отправки посылок, писем и так далее в тот момент ещё не было, но в целом мы следили за движением новостей, когда Шишкина освободили. Наши знакомые ездили, встречали, фоточки получали. С Шишкиным до сих пор периодически общаемся. Живёт во Франции. Очень радуется жизни.
Интервьюер:
Спасибо. В принципе, тогда все предполагали, что анархисты — это будет первый этап преследования людей левых, окололевых взглядов. К сожалению, сейчас у нас уже уровень репрессий значительно масштабировался.
Чеди:
Да, пока я была в Союзе марксистов, как раз арестовали Антона Орлова. Ну, у него и не политическая статья, конечно, но в целом там мы уже оказывали медийную поддержку по его кампании и с ним взаимодействовали в том числе. Товарищи из Уфы уже на месте его навещали, делали передачки.
Интервьюер:
Вспомни, первые, наверное, двое суток с момента появления новости о том, что Борис Кагарлиский сначала пропал, потом задержан, а дальше этапирован в Сыктывкар. Люди были очень взбудоражены этой новостью, сразу начали предпринимать разные действия. Кто-то начал собирать деньги, искать хоть какие-то контакты, кому бы их можно было прислать. Кто-то уже аватарки ставил. Как для тебя это время прошло?
Чеди:
Ну, на самом деле, поскольку я работала в медиа достаточно активно, мы следили за новостями, смотрели, что новое выходит, связывались с другими организациями, и так я попала в чат, где были представители Рабкора и других левых организаций. И у нас был первый созвон, где мы думали, что можно сделать. В основном обсуждали, что нужен медийный охват. Различные организации предлагали помощь; некоторые активисты хотели выехать в Сыктывкар.
Сразу обсудили, что быстро, за две недели его не выпустят, и нужен кто-то, кто займётся как раз помощью, чтобы передавать ему необходимые вещи, отправлять деньги и так далее.
Пока что не было понятно, что нужно будет конкретно, но что-то точно нужно будет.
Я, собственно, и решила взять себе эту задачу, потому что знала, что я с ней справлюсь, и она будет не такая сложная, как организация суперкрутой медийной поддержки.
Интервьюер:
Ты тогда, насколько я помню, связалась и с Ксенией (Кагарлицкой - прим. редакции), и параллельно мы вели поиски волонтёров в Сыктывкаре.
Чеди:
Да, Ксения была на том звонке, но тот звонок был достаточно разрозненный, поэтому мы с ней потом связались отдельно. И мы выпустили пост в Союзе марксистов. Рабкор выпустил, по-моему, Рудой, РСД, ОКИ и Диалектик.
Ну, я даже не знаю, кто не репостил. То есть все левые организации репостнули, и в итоге откликнулось несколько человек. Один из них был членом Союза марксистов, один был сторонником — просто левым, но через паблик Союза марксистов тоже вышел. Ну и несколько человек из сторонних организаций тоже пришли, но, к сожалению,никто из них потом не смог помогать с организацией посылок на местах.
Был один человек, который регулярно выделял время, один-два раза в месяц он приезжал в СИЗО и, соответственно, передавал посылки.
Мы пытались потом ещё пару раз закинуть пост и найти ещё людей, но почему-то, видимо, настолько мало людей левых взглядов, что больше никто не откликнулся.
Но благо, что эта история закончилась; наш товарищ достаточно выручал нас в этом году, и больше ему это делать не придётся.
Интервьюер:
Получается, не было какой-то конкуренции с другими левыми организациями за ту же работу, или её не было, потому что удалось договориться заранее, что все эти процессы идут через тебя, и не было тех, кто был бы против?
Чеди:
Ну, знаешь, да. Ну то есть изначально я обозначила свою позицию, что я это делаю, далее я писала отчёты, что вот мы отправили посылку. Мы были регулярно на связи с Ксенией, а там все начали с того, что готовились ко дню рождения Бориса, и поэтому всем хотелось организовать какие-то мероприятия, медийную поддержку: письма присылали, то есть было очень много такой работы задействовано во внешнюю среду.
У меня как раз была работа во внутреннюю среду, люди знали, что эта часть закрыта, и поэтому занимались спокойно своей работой.
Как раз на день рождения мы вышили на рубашке кота. К сожалению, этот кот приехал на месяц позже, добрался поздно до Бориса, но главное, что добрался.
Наверное, где-то до ноября никто из других организаций не спрашивал адрес, не спрашивал, как отправлять посылки, ну, вообще не проявляли инициативы, кроме как когда я просила собрать какие-то донаты дополнительные, потому что расходы на адвоката у Рабкора были достаточно большие. Мы отдельно собирали деньги, чтобы отправлять одежду, обувь Борису, покупать необходимые вещи для того, чтобы Рабкору не нужно было на это тратиться.
Другие организации скидывались вполне себе охотно. Я предоставляла отчёт по мере поступления.
После освобождения оставшиеся деньги я перевела Ксении. И на этом, в общем-то, пока что история закончилась.
Интервьюер:
Спасибо. Расскажи, пожалуйста, какие самые востребованные, ну и в том числе разрешённые продукты питания и продукты самообеспечения, скажем так, одежды и прочего потребовались Борису во время его заключения. Получается, лето, осень, частично зима. Чему он отдавал предпочтение лично?
Чеди:
В первую очередь нужно сказать спасибо Сергею (адвокат), который регулярно передавал списки необходимого, поэтому не приходилось придумывать «что же передать». Первым делом мы отправили посылку с тапками, полотенцем, постельным бельём и разными мелочами. А далее уже чередовали отправки и передачки на месте. В посылках в основном были: конверты, ручки, бумага, одежда. Мы думали, что нужно организовать хэштег, сделать это распиаренной историей и назвать это пакетом Кагарлицкого. Потому что каждый раз он просил яблоки, сало и батончики Рот Фронт. Это вот то, что было в каждой посылке, что мы собирали. В конце добавился чай, кофе, спортивные штаны дважды отправляли, ботинки дважды. Я, кстати, так и не знаю, выдали ли ему в итоге некоторые ботинки, которые мы отправляли, или нет. Мы покупали Ralf Ringer без шнурков, специально искали, но похоже, что не пропустили их.
Что ещё? Чеснок просил.
А в конце добавилась туалетная бумага разных цветов, потому что у каждого человека в камере должен быть свой цвет.
Тут, конечно, спасибо товарищу из Сыктывкара. Он просил не называть его имя, буду его просто вот так называть. Он очень весело и задорно проводил распаковку товаров, которые я ему заказывала на маркетплейсах. Мы там отправляли, например, тетради с надписью «Свобода», что было очень иронично. Спортивных штанов, например, можно было передать только одну пару, потому что, сколько ног у человека, столько штанин и можно — дополнительные нельзя.
При СИЗО обычно есть магазин, где каждый может закупиться перед передачкой, но и заключённый может выбрать там товары и купить, списав средства со своего счёта. Конечно, у Бориса Юльевича был лимит в 10 тысяч рублей и поэтому передачки его очень выручали.
Интервьюер:
А про бумагу это какое-то было внутреннее правило в этой камере?
Какая-то традиция такая уже своя или общий принцип в этом изоляторе, ты не знаешь?
Чеди:
Если честно, я не знаю, но мне кажется, поскольку это правило появилось только в конце, а изначально его не было, и мы отправляли просто белую туалетную бумагу, возможно, случился какой-то казус, и соседи по камере не поделили рулоны, поэтому разделили цвета. Но мы не знали, какой цвет нужен, поэтому выбрали персиковую и яблочную и отправили два цвета.
Интервьюер:
Понятно. Ещё надо, видимо, быть готовым к тому, что вещи, которые ты отсылаешь, те же ботинки, и, кстати, вполне может быть, не сильно дешёвые, могут пропасть просто где-то в недрах учреждения и не дойти до адресата.
Чеди:
Да, и часто, на самом деле. Правила передачи посылок, которые описаны на сайте СИЗО, не соответствуют действительности.
Например, на сайте нигде не указано, что все чайные пакетики должны быть открыты, если они в индивидуальных упаковках. Или батончики — конфеты те же самые — тоже должны быть распакованы и лежать просто в пакете. В упаковках конфеты отправлять нельзя, их не передадут. Поэтому, я даже не знаю, там, кроксы, которые мы отправляли, постельное бельё, которое мы отправляли, — дошло оно в итоге до Бориса или нет.
Может быть, мы с ним встретимся в ближайшее время, и что-то выяснится.
Интервьюер:
Да, я знаю, что, собственно, Борис Юльевич тебя тоже лично уже поблагодарил за помощь именно в плане вот такого обеспечения и заботы о нём в заключении.
Кстати, видно, на самом деле, по последним видео, что он немножечко слабым выглядит. Я так понимаю, всё равно эти несколько месяцев сказались на его здоровье, хотя и не на приподнятости духа. Ты, может быть, говорила с адвокатом, как вот такая поддержка, в данном случае материальная забота, сказывается на благосостоянии заключённого? Может ли она по своему влиянию, скажем так, дополнять уже традиционную у нас поддержку в виде писем, и будет ли ошибкой её недооценивать?
Чеди:
Ну, знаешь, по общению с адвокатом могу сказать, что они очень рады, что я оказывала им поддержку. Возможно, предыдущее заключение Бориса Юльевича было другим, не так всё оперативно, или он был в Москве, поэтому ему могли помогать родственники.
Здесь они на это сильно не рассчитывали, и поэтому какая-то помощь извне им очень импонировала. То есть когда я общалась с Сергеем (адвокат – прим. ред.), мы с ним встречались и в Москве тоже, он был очень рад, потому что когда где-то кто-то помогает, в интернете пишет письма, — это одно, а когда это физически доходит до Бориса — это немножко другое. И вот кот (вышитый на рубашке) особенно всем понравился, и даже заключённым, которые были вместе с Борисом в одной камере. Очень их подбадривал, и даже сегодня Борис мне написал сообщение в Телеграм, что все очень радовались вышитому коту. У Ксении есть кот, которого зовут Типа, и мы с ней договорились, что он будет вышит на следующей рубашке для Бориса Юльевича, но уже где-то в феврале месяце.
Интервьюер:
Да, теперь, собственно, видишь его с этим котом практически на каждом видео. В чем-то Степан стал полноценным таким талисманом, хоть он об этом и не подозревает.
И, наверное, последний вопрос. У нас поток политзаключённых сейчас растёт по экспоненте. Ну, каждую неделю мы получаем плюс сколько-то новых случаев, и это ещё если забыть о тех, кого добавляют в списки иноагентов, экстремистов.
В основном те движения, которые сейчас складываются: и уже известные, заслуженные, и новые группы — призывают в первую очередь писать письма, конечно, скидываться на адвоката, писать обращения в инстанции в случае, если происходит какое-то нарушение прав и может помочь только огласка.
Как ты думаешь, есть ли смысл попробовать реализовать, с учётом твоего управленческого опыта, что-то вроде социальной кооперации в плане массовой и постоянной материальной поддержки людей, которые находятся в заключении по политическим статьям?
Чеди:
На самом деле, мне кажется, это интересная история, но каждый случай уникален, и лучше связываться с родственниками и близкими, чтобы лучше выяснять подробности.
Например, у Бориса было ограничение из-за того, что его признали экстремистом-террористом: он мог тратить только 10 тысяч рублей в месяц. До сих пор, по-моему, так. Соответственно, в магазине, который есть при СИЗО, он может потратить только определённую сумму, зачисленную на его счёт.
Что касается политических заключённых в разных городах, то, если они не имеют такого статуса, у них, в принципе, неограниченная сумма денег, которую они могут тратить в месяц в этом магазине. Но, опять же, вопрос в том, есть ли такой магазин при СИЗО, потому что, насколько я знаю, не во всех регионах они есть. Не во всех регионах есть видеосвязь, которая обещана. В норме есть платные видеозвонки с заключёнными, и любой человек может заказать звонок с определённым человеком. Например, в Сыктывкаре этой видеосвязи с Борисом Юрьевичем не было. Какие ещё нюансы?..
Раньше, когда мы отправляли посылки,+-+ можно было указать любой адрес отправителя. То есть чаще всего указывался родственник. Мы указывали жену Бориса Юльевича, чтобы на случай, если посылка не дойдёт, она бы вернулась ей. Сейчас на почте ввели новые правила, и если ты отправляешь посылку, то обязан указать свой адрес по паспорту. И так или иначе, если ты поддерживаешь политзаключённых, ты указываешь свои данные на почте. Некоторые отделения пропускают ещё, как раньше, но в Москве, например, нет. И, соответственно, тут есть риск остаться на крючке, если ты регулярно отправляешь политзаключённым какие-то посылки.
Опять же, не всё доходит, поэтому в случае, если вы живёте в тех городах, где сидят политзаключённые, то я бы рекомендовала делать передачки прямо в СИЗО. Наш товарищ из Сыктывкара говорит, что достаточно хорошо организованы сотрудники, работают четыре дня в неделю, поэтому не слишком устают, не выгорают, добрые, приветливые все, рассказывают правила, говорят об ограничениях, всё, что нельзя передать, возвращают.
Вот, поэтому тут сеть помощи будет достаточно сложной структурой — нужно понимать, где люди сидят, куда их могут перевезти, и где есть активисты, которые могут прийти на место.
Но в целом, да, история возможная, можно помогать и деньгами, и вещами. Но вот, насколько я поняла из опыта как раз с Борисом, если тебе кто-то передаёт или кто-то отправляет что-то специально для тебя, это поддерживает чуточку больше, потому что у политических заключённых часто нет доступа к мобильным телефонам, к интернету, в отличие, например, от тех, кто сидит по экономическим статьям. Вот у Аяза Шабутдинова недавно была фотосессия в СИЗО. Как это можно себе представить? Соответственно, там немножко другая история, и поэтому поддержать «политических» важно.
Интервьюер:
Спасибо большое за интервью. Очень интересно. Всё запишем, сделаем выводы. Будем надеяться, что движение поддержки заключённых разными методами у нас будет расти, а число политзаключённых – снижаться.
Чеди:
Очень будем надеяться. Но пока ничто не предвещает.