"СОХРАНИТЬ НОРМАЛЬНОЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В ЭТОМ СЦЕНАРИИ НЕВОЗМОЖНО"

Экономист Сергей Хестанов — об ускоренной девальвации рубля, реальном размере дефицита бюджета, вторичных санкциях против России

   Не успели мы переварить данные о рекордном дефиците бюджета, как подоспели новые данные Минфина о его расходах с начала года. Они выросли даже больше, чем планировалось. Намного больше. Причем с ускорением в феврале относительно января. И если в начале февраля было уже тревожно, но еще не страшно, то сейчас, по мнению экономиста Сергея Хестанова, с которым поговорили «Деньги», российский бюджет подошел к развилке, после которой — либо контролируемая боль от мер борьбы с его дефицитом, либо провал в ситуацию начала 90-х. Но больно будет в любом случае.

— По оперативным данным Минфина, расходы федерального бюджета с начала года ускорились, и составляют 105 млрд рублей в день — 38,2 трлн в годовом выражении, что на 9 трлн выше плана. Более того, с февраля расходы растут еще быстрее и составляют уже 113 млрд рублей в день, что в годовом исчислении дает 41,1 трлн. И это уже больше 11 трлн. Да, по 47 дням судить о годовых результатах не стоит. Но вот вопрос: есть ли такая вероятность, что расходы, начавшие ускоряться с начала года, будут далее сокращаться? И если да, то на чем может быть основано их снижение?

— С вашего позволения я бы чуть-чуть начал с другого, потому что и с логической точки зрения стоит идти от более глобального к более локальному.

Мне кажется, что начать надо со следующего: по оперативной информации, которая соответствует 16 февраля, прежде всего, огромное удивление и беспокойство вызывает дефицит бюджета. То есть, с одной стороны, доходы бюджета сильно отстают от плана. С другой стороны, расходы бюджета, наоборот, растут опережающими темпами. Обычно в начале года дефицит небольшой, как правило, он нарастает в конце года. Ведь формально дефицит — это превышение расходов над доходами. Обычно во второй половина декабря все организации, которые достаточно формально подходят к расходам, стремятся выполнить план по расходам уходящего года, иначе им эти расходы урежут в следующем году. Это очень распространенная логика госпредприятий, муниципальных предприятий, да и значительной части крупных коммерческих компаний. То есть, типичной является ситуация, когда в начале года это соотношение расходов и доходов более-менее равномерно, а к концу года оно портится.

Поэтому, когда в декабре прошлого года расходы возросли, это, в общем-то, какого-то особого беспокойства не вызывало, потому что это хорошо укладывалось в обычную практику. Но уже в январе дефицит вырос до необычно больших величин: он достиг около 60% плана дефицита, заложенного на весь год! Это крайне необычно и весьма нетипично. А когда опубликовали данные за первую половину февраля, это вызвало уже огромное беспокойство.

Причем дефицит растет и по ⁠причине значительного недобора доходов, и по причине опережающего ⁠роста ⁠расходов. То есть, действуют одновременно ⁠два фактора, и оба направлены на увеличение дефицита.

По ⁠доходам есть одна интересная оговорка, справедливость которой мы проверим уже в начале марта. Связана она с тем, что в настоящее время идет бурный процесс реформирования налоговых платежей. В частности, вводится так называемый Единый налоговый платеж — ЕНП. Оставим за скобками целесообразность, потому что есть сторонники, есть противники [нововведения], но сторонники, как и само ФНС, которое продвигает идею, мотивируют это тем, что будет меньшее число платежей, соответственно и это легче контролировать, что у добросовестных плательщиков меньше поводов запутаться в платежах и так далее. Но отличие ЕНП от ранее существовавшей системы в том, что он уплачивается в последний день месяца. Соответственно, уплата части налогов сдвинулась сейчас на самый конец месяца.

   Поэтому не исключено, что налоги за февраль придут в конце месяца и, когда, когда в начале марта опубликуют данные по февральским доходам бюджета, картина несколько улучшится.

Так это или не так, априори сказать сложно, но потенциально есть хорошо мотивированные надежды на то, что вот этот эффект из-за единого налогового платежа, он, все-таки, немножко улучшит ситуацию в доходной части.

С расходами сложнее. Есть версия, и некоторые эксперты ее поддерживают, что идет авансирование госзаказа, что очень многие расходы, в основном, по мнению экспертов, связаны с оборонным заказом. Деталировка по этим расходам закрыта, но, тем не менее, есть мнение надежных экспертов о том, что значительная часть процессов обусловлена этим: что это была выплата аванса, и, соответственно, в будущем это приведет к какому-то снижению расходов. Но весь российский опыт говорит о том, что этот сценарий достаточно маловероятен. Что легко нарастить расходы и очень тяжело и болезненно расходы сокращать. К сожалению, в любой хоть сколько-нибудь бюрократической системе сокращение расходов всегда дается очень тяжело, как и сокращение штатов, кстати.

Поэтому хорошо, если эта версия сработает, но, мне кажется, что, как минимум, с вероятностью 60%, этого не произойдет. Либо это произойдет только частично: расходы сократят, но не в той степени, чтобы полностью компенсировать вот этот, кстати, довольно значительный перерасход, который уже накопился. И, скорее всего, часть последствий этого решений уже начали потихоньку проявляться. Мы увидели девальвацию рубля. Пока достаточно умеренную, но, тем не менее, рубль уже сдвинулся вниз примерно на половину той величины, которая закладывалась в большинстве консервативных прогнозов на год, исходя из того, что бюджет будет дисциплинированно соблюдаться.

То есть, рубль «выполнил годовой план» снижения наполовину за полтора месяца, понимаете? Уже можно достаточно надежно прогнозировать, что, скорее всего, рубль ослабнет сильнее, чем закладывалось в большинство консервативных прогнозов.

— Большинство прогнозов, напомню, это 75–80 рублей за доллар.

— Причем, я даже думаю, что ближе к 80, чем к 75. Я сам тоже делал формальный прогноз в 75–79 за доллар. Но в преамбуле к прогнозу я очень подробно, в качестве своеобразного дисклеймер (который хочу повторить и для нашего с вами разговора) написал: все выводы и суждения делаются из предположений, что, во-первых, большая часть внешних условий примерно сохранится — понятно, что любые, хоть сколько-нибудь значимые ухудшения санкционной политики обесценят их мгновенно. Во-вторых, и это тоже очень важно подчеркнуть, мы предполагаем, что в России сохранится ответственная денежно-кредитная и бюджетная политика. Переведя на русский язык, это означает, что взгляды господина Глазьева поддержаны не будут.

— Силуанов и Набиуллина останутся на своем месте?

— Да. Потому что до сих пор во всех практических решениях, прямо или косвенно связанных с с бюджетом и финансами, соблюдается две вещи. Это сбалансированная бюджетная политика, то есть, ориентация на идеально бездефицитный бюджет. Реально дефицит старались удерживать не выше условно безопасного уровня 3%. То есть, на пике каких-то кризисов он чуть-чуть выскакивал за эту величину, но принимались довольно энергичные меры, чтобы вернуть его обратно.

— Если не удастся сократить расходы, вот эти 38–41 трлн расходов в год могут дать какой процент дефицита бюджета?

— Смотрите, тут тоже отдельный важный блок. Дело в том, что дефицит бюджета можно исчислять, как минимум, тремя разными способами, каждый из которых по-своему правилен, и важно понимать, где какой способ правильно применять.

Прежде всего, его можно исчислять в абсолютных цифрах, это вполне разумно. Но дело в том, что исчисление в абсолютных цифрах совершенно бесполезно, если мы хотим провести параллели, допустим, с прошлым кризисом. Потому что абсолютные цифры и расходов, и доходов сильно отличаются. Совершенно невозможно «в лобовую» сравнивать в абсолютных цифрах, допустим, нынешнюю ситуацию, 2008 год или 1998-й.

Поэтому есть второй способ — это в процентах. Но в процентах тоже есть два подхода. Более традиционный — это, соответственно, измерение в процентах от ВВП. И раньше, наверное, он был основным: когда говорили дефицит 3%, это, по умолчанию, подразумевалось от ВВП. Это было разумно.

   Но в настоящее время исчислять дефицит бюджета в процентах ВВП не очень правильно. Потому что у нас значительная и, кстати, неизвестная, засекреченная часть ВВП генерируется ВПК.

Если ВПК изготовил дорогущую ракету, ее пустили, она взорвалась где-то, ВВП прекрасно вырос. Много ли пользы получила большая часть гражданской экономики от этого процесса? В общем-то, совсем мало.

— Да, я по этому поводу хочу заметить, что как раз накануне нашего разговора Росстат дал удививший всех отчет по первоначальной оценке ВВП за 2022 год — он снизился всего на 2,1%, хотя предполагалось 2,4–2,5%.

— Абсолютно не удививший никого отчет, ни для кого не секрет, что ВПК сильно завышает цену своей продукции.

— Да, основной положительный вклад в ВВП внесла строчка «Государственное управление и обеспечение военной безопасности». Более того, этот же сектор был и главным работодателем: в нем занятость приросла сразу на 300 тысяч человек. А основной отрицательный вклад — это оптовая и розничная торговля. То есть, прежде всего, падение поставок газа, нефти (хотя здесь статистика вряд ли успела отразить реакцию на эмбарго от 5 декабря), ну и потребительский спрос упал. Классика.

— Трудно удержаться от параллели с советскими временами. В советские времена ВПК, кстати, зарабатывал хорошо, там платили в «почтовых ящиках» прекрасно. Но при этом то, что они выпускали, для нормальной экономики было бесполезным. Даже когда была конверсия, помните, было такое модное словечко, там, когда из тех же танков попытались сделать тягачи, быстро к этой идее охладели. Потому что ресурс танкового двигателя 500 часов, а кому нужен тягач с ресурсом, не то, что 500, даже 1000 часов? Одноразовый какой-то. А для танка пятьсот часов — это он спокойно до Лиссабона доедет, и еще останется. Поэтому большая часть ВВП в советские времена было бесполезным.

И поэтому третий вариант исчисления дефицита, и мне кажется, как раз сейчас он станет более актуальным — это в процентах от расходной части бюджета. Грубо говоря, это очень такой красивый показатель, который говорит, какой процент расходов государство не сможет оплатить. И вот уже по тем данным, которые опубликованы — это 13%.

— То есть, на сегодня 13% расходов государству оплатить нечем. Это много или еще нет?

— Это весьма много. Это пугающая цифра. Я по пятницам участвую в конференц-call, который проводит ACI Russia. И недавно когда этих данных еще не было, я спросил: давайте проведем мысленный эксперимент, давайте представим, что те параметры, которые мы наблюдаем — скорость нарастания дефицита, динамика доходной, расходной части, — примерно сохранятся до конца года. Как вы думаете, какие это последствия будет иметь, хотя бы приблизительно? И ответ был достаточно единодушен, что сохранить нормальное функционирование финансовой системы Российской Федерации в этом сценарии невозможно.

   Это какая-то гигантская девальвация, не инфляция, а уже гиперинфляция, как в 90-е годы , когда инфляция была 20% — только в месяц. Соответственно, это тут же порвет большинство цепочек поставок.

В старые времена это была бы долларизация экономики, а сейчас еще вопрос, позволит ли Китай юанизацию. Полная неработоспособность большинства инструментов денежно-кредитной политики. И так далее. То есть, консенсус был такой — это коллапс. Причем коллапс достаточно быстрый.

— Быстрый — это сколько по времени?

— Осень.

— Ого!

— Причем обратите внимания, что эта дискуссия шла, когда самых свежих данных не было, то есть, это был тот вариант, когда дефицит в годовом пересчете виделся в районе 9 трлн, когда расходная часть раздувалась до 38 трлн. А сейчас темпы роста расходов и дефицита, вместо того, чтобы снизиться, как ожидалось, наоборот, повысились. Так что тут все накаляется.

Поэтому есть два сценария. Базовым мне кажется тот, где ответственная политика сохранится. То есть сохраняются на своих постах главы Минфина и ЦБ, и эти ведомства продолжают работать, методами, схожими с теми, которыми они работали до этого примерно с середины 2000-х годов. Это первое допущение.

— То есть, это сокращение расходов?

— Скорее всего, это много чего сразу. Первая мера, относительно просто реализуемая, и, в общем-то, умеренная, с точки зрения воздействия на экономику — это ослабление рубля. Оно уже пошло. Мне кажется, что у ослабления рубля есть определенный потенциал дальнейшего ослабления. Это сгладит часть проблем, потому что у нас все-таки нефтегазовые доходы в бюджете все еще сохраняют заметную нишу. Соответственно, ослабление рубля автоматически компенсирует часть дефицита.

Вторая мера — это, как говорил Остап Бендер, «делайте взносы пропорционально старшинству». То есть, это рост налоговой нагрузки, что тоже уже на наших глазах началось.

— Вот эти единоразовые изъятия у бизнеса, то ли добровольные, то ли обязательные…

— Да. Я бы еще обратил внимание на фразу, что новый добровольный взнос в бюджеты в ближайшее время не предполагается.

— В ближайшее время.

— Именно. И тут же все стало понятно.

То есть, налоговая нагрузка подрастет. Хотя, я думаю, что пока она будет планироваться таким образом, чтобы все-таки до деструкции бизнес не доводить. У бизнеса отнимут заметную часть прибыли, но что-то оставят, не отнимут столько, чтобы бизнес точно помер после этого. Скажем, пока будут стричь, но не отрезать от овцы куски. Это тоже что-то даст, хотя нынешние цифры [отчислений бизнеса] в 200 млрд рублей, — это мизер по сравнению с тем дефицитом, который уже есть.

   Можно ослабить рубль, увеличить налоговую нагрузку — и сократить часть расходов.

— А какие тут расходы можно сократить, если, например, в послании Федеральному Собранию президент объявил о новых социальных выплатах?

— Ну, пока у нас социальные выплаты не основная статья расходов, поэтому тут пока ничего страшного нет. Скорее, я думаю, первые кандидаты под нож — это долгосрочные инфраструктурные проекты. Какие-то автомагистрали, высокоскоростные железнодорожные магистрали, расширение аэропортов. Как-то ведь жили же без этого.

— Но Путин сказал, что будем продолжать строить дороги, скоростную магистраль Москва-Казань продолжим до Екатеринбурга и так далее.

— До Казани еще поверю, Екатеринбург, скорее всего, отложат. Н и опять-таки, строить можно каким темпом? Урезаем бюджет в 10 раз и полтора гастарбайтера потихоньку строят в пределах выделенного бюджета.

Чаще всего так и делают: стараются хотя бы часть коллектива сохранить, чтобы на будущее, когда появятся деньги, специалисты квалификацию не потеряли. Поэтому, я думаю, что какого-то под корень сокращения не будет, хотя бы 5% старых расходов постараются сохранить. Инфраструктурные проекты не остановят, но резко уменьшат темп их реализации. Кстати говоря, неостановка еще хороша и с пропагандистской точки зрения, не так грустно: ну, да, строим, сейчас возможности такие, поэтому строим, не знаю, 300 метров в месяц. Но строим же. Какой-то минимальный коллектив сохраняется, сохраняется преемственность и так далее. Потому что 90-е показали, как разрушительно бывает, если какой-то, допустим, научный коллектив, который что-то делал, внезапно весь уходит куда-то в бизнес. И потом, когда деньги появляются и проекты хотят запустить — не получается.

— Так что под ноль, скорее всего, сокращать инфраструктурные проекты не будут, но урежут сильно.

— Все это, вместе взятое, — ослабление рубля, рост налоговой нагрузки, сокращение части расходов, — в общем-то, мне кажется, позволит постепенно вернуть дефицит куда-то в приемлемую для большинства экономических субъектов ситуацию. Насколько жестко все это придется делать, опять-таки, прежде всего, будет зависеть от дефицита. Чем дефицит выше, тем все вот эти три вещи, которые я перечислил, придется делать жестче. И, наоборот.

— Это базовый вариант. Что будет, если не удастся сократить дефицит таким образом?

— Если, паче чаяния, произойдет отход от благоразумной бюджетной и финансовой политики, то первое, что нас ждет — это вариант Турции. Это прекрасный пример, образцово показательный. Высокая инфляция, сильная долларизация экономики и так далее.

— Да, но только Турция-то не отрезана от долларов и от внешних рынков, в том числе — финансовых.

— Дело в том, что для большей части задач замена доллара на юань со скрипом, но удалась. Поэтому, я думаю, какого-то промежуточного с турецким варианта достичь удастся. Какая там в Турции инфляция? Под 80%? Ну, в общем-то, не умерла экономика. Поэтому, учитывая сильную переориентацию российского импорта на Китай, в общем-то, заменят доллар. Юань — нормальная валюта, с нюансами, с ограничениями, с какими-то геморроями, но технически это вполне возможно. И, более того, на Московской бирже уже развита инфраструктура для торговли юанями. Уже в августе обсуждался вопрос о том, что будет, в том числе, с участием Минфина, формирование кривой доходности долговых инструментов российских эмитентов в юанях. Формирование кривой говорит о том, что Минфин очень серьезно планирует развивать этот сегмент. Чтобы была ликвидность, может быть, даже маркетмейкеры будут, может быть, выпустят какие-нибудь свопы однодневных и так далее. То есть, появятся производные финансовые инструменты, которые позволят расширить глубину рынка, делать хеджирование, когда это надо.

— Объявленное тестирование цифрового рубля может как-то помочь в этом деле, или это совсем другая история?

— Это параллельные миры. Это само по себе интересно, но, мне кажется, цифровой рубль надо вынести в отдельный разговор. События развиваются. Первого апреля грозятся нам его уже запустить. Тем не менее, пока на несколько вопросов регулятор не ответил, а они, кстати, не столько для граждан, которым, в общем-то, это по фигу, сколько для банковской системы очень важны. Более того, если его запустят, то это будет интересным инструментом. Много-много для чего его применить можно.

— А дефицит сократить он может помочь?

— Нет, он для других целей может быть полезен, поэтому на дефицит он, если и повлияет, то совсем чуть-чуть. Его роль совершенно в другом. Это именно платежный инструмент с целым набором удобств, которыми регулятор и привлекает.

— Переход от профицитного бюджета к дефицитному произошел аккурат тогда, когда от санкций на импорт, прежде всего, потребительских товаров, и ограничений вывоза капитала гражданами — тут, прежде всего, имеются в виду визовые ограничения западных стран, ограничения финансовых организаций, то есть банков, брокеров относительно российских граждан, — от этих ограничений вывоза валюты из России, Запад перешел к ограничениям российского экспорта и потолку цен на энергоносители, то есть, к ограничению притока валюты в страну. Это случайное совпадение или нет? Соответственно, может быть, разумнее Западу еще и снять ограничения на вывоз капитала из России в виде ослабления на импорт потребительских товаров, на въезд граждан и так далее?

— Вы правильно заметили, что часть ограничений на отток капитала, это, в общем-то, большая помощь российской экономике.

   Многие эксперты в конце февраля — начале марта прошлого года ожидали оттока капитала до $150 млрд. Но санкции Запада удержали эти деньги внутри России.

А ведь только обычные туристы в доковидные времена вывозили из страны 30–40 млрд долларов в год. Соответственно, благодаря визовой блокаде эти деньги остались в России. Поэтому, действительно, часть этих ограничений способствовала росту устойчивости российской финансовой системы, созданию профицита торгового баланса, счета текущих операций и так далее. Это действительно, так.

— То есть можно предположить, что когда перешли к ограничению экспорта, а не импорта, то, собственно — вот тут-то бюджет и стал испытывать проблемы с дефицитом?

— Это действительно так, но здесь не нужно попадать в ловушку простых аналогий. С одной стороны, любые ограничения на импорт автоматически ухудшают торговый баланс, ухудшают счет текущих операций и негативно влияют на доходы бюджета. В какой степени это спровоцировали именно санкции, — там сложный вопрос из-за того, что часть российских контрагентов либо отказались от работы, либо стали выдвигать жесткие требования по дисконтам из-за того, что для них санкции — это потенциальный риск.

То есть, пока в рамках этого риска никто не пострадал, но множество фирм понимает, что это пока — и нет никакой гарантии, что никто не пострадает от вторичных санкций в будущем. Поэтому многие фирмы, особенно это касается крупных транснациональных компаний, у которых сделки с Россией составляют единицы процентов их мирового бизнеса, быстро и решительно прекратили любые операции.

— А те, кто не прекратили, сами признают, что только по одной причине: они имеют право получить от продажи своего бизнеса в России не более 50% цены.

— Ну, некоторых и это особо не остановило: например, крупнейшая мировая контейнерная компания Maersk просто молча выгрузила российские контейнеры в порту и все, и отказалась от любых дискуссий.

— Вот десятый пакет санкций делает упор на то, чтобы перекрывать лазейки для нарушения ранее введеных, за счет усиления вторичных санкций. Это может дать еще большее сокращение экспортных доходов или это будет не слишком сильная мера?

— Сложный вопрос. Дело в том, что в настоящее время ключевая российская зависимость — это зависимость от азиатских партнеров, прежде всего, с огромным отрывом, от Китая. Решатся ли те, кто вводят санкции, на прямую конфронтацию с Китаем? Мне кажется, нет. Какие-то компромиссы возможны, какие-то отдельные решения возможны. Но на сегодняшний день и для США, и для Европейского союза Китай, как торговый партнер, слишком велик, чтобы всерьез подвергнуть его санкциям. Другой вопрос, что и для Китая американские и европейские рынки настолько больше российского и привлекательны, что он тоже не заинтересован в жесткой конфронтации. Поэтому, скорее всего, будет какой-то переговорный процесс. Китайцы жесткие переговорщики, но что в них хорошо — они прагматики. Поэтому впереди очень серьезная переговорная борьба. Для Китая Россия, как рынок сбыта и как поставщик сырья слишком малозначима по сравнению с рынками Европы и США.

— Ну, как же малозначима? Посмотрите, китайские автомобили в Россию валом пошли, уже половину рынка заняли. Китайцы уже приходят на автомобильные площадки ушедших из России западных автоконцернов.

— Да, но посмотрите на абсолютные цифры продаж в России и в самом Китае! Россия — это просто ничтожные цифры по объему. Да, есть 50% российского рынка, который лихо заняли китайцы — а цифры-то там скромные. Еще не так давно американский рынок потребительских товаров для Китая был раз в восемь больше российского! Хорошо, пусть сейчас разница будет меньше, но, в любом случае, это просто несопоставимые вещи.

⤢

Сергей Хестанов

vk.com

— Вообще, западные санкции исчерпали свой потенциал или могут еще что-то достаточно болезненное ввести?

— Мне кажется, что в значительной степени заметная доля ограничений уже введена. Какого-то простора для сильного ужесточения не особенно видно.

— Я это к чему веду? К тому, что, по всей видимости, падение экспортных доходов теперь уже, в общем-то, ограничено. То есть, они еще могут упасть, но вот дальше вряд ли их падение продолжится теми же темпами. Я права или нет?

— В значительной степени — да. Но есть нюансы. И нюансы кроются, опять-таки, во вторичных санкциях которых пока, в общем-то, не было. Есть только разговоры. Вот если реально до этого дойдет, то будет все гораздо интереснее. Но еще раз подчеркну, что ключевым являются переговоры США и ЕС с Китаем.

— То есть, можно констатировать, что далее дефицит российского бюджета больше зависит не от того, какое будет поступление экспортных доходов, а от того, каков будет рост расходов в течение года?

— Я бы так вот смело не говорил. Мне кажется, что оба этих компонента важны, и ни тот, ни другой тоже бросать нельзя. Тут как в известном анекдоте — Сталина спросили о каких-то вариантах: хуже так или так? Он затянулся трубкой и ответил: «Оба хуже». Интрига текущего момента заключается в том, что мы довольно быстро двигаемся к определенной развилке. Либо все завершится возвратам к взвешенной бюджетной и финансовой политике. Для этого придется девальвировать рубль, соответственно, смириться с заметным куском времени высокой инфляции. Где-то, где это можно, опять-таки, путем сложного торга, но сократить расходы. И если все это сделать более-менее решительно и в нормальных объемах, то можно вернуть бюджет, в общем-то, к параметрам, близким к тем, которые в него были заложены. Это один сценарий. И с точки зрения устойчивости российской экономики это, конечно, благоприятный сценарий.

А второй сценарий — это мы отходим от ответственной бюджетной политики и, в первом приближении, ну, естественно, с национальной спецификой, со своими какими-то коэффициентами, траекториями, но воспроизводим ситуацию в Турции.

— И тут можно сказать теми же словами Сталина — оба хуже.

— Да, оба из них. Но первый — это умеренная и контролируемая боль, понимаете? Умеренная. Да, будет нелегко, сложно будет всем, но при этом все остается под контролем и статус-кво, в основном, остается. Но второй вариант гораздо интереснее, с точки зрения сценариев. Причем Турция, это же, опять-таки, первое приближение — кто помнит 90-е годы, особенно начальный период, тогда все было веселее. Турция — это детский лепет по сравнению с тем, что тогда было.

— Понятно. Обнадежили.

— Да, этот сценарий пессимистичный. Но тут тоже важно подчеркнуть, что он все-таки пока достаточно маловероятен. Что пока мы находимся в той точке траектории, где все-таки более вероятным является базовый сценарий, который подразумевает, что сохранится ответственная бюджетная политика, и ценой трудных решений мы все-таки возвращаемся куда-то к более разумному, предсказуемому бюджету. Но, с другой стороны, серьезный шаг в сторону вот этого негативного сценария уже сделан.

— Вот этим рекордным ростом расходов, правильно понимаю?

— Да. И провалом по доходам, и вот этим ростом расходов и так далее. Опять-таки, по 47 дням нельзя делать надежные экстраполяции на 365, поэтому я и называю это первым шагом. Мы еще можем сделать пару шагов вперед, а потом все-таки уйти назад. Но, тем не менее, заявочка такая хорошая сделана.

Татьяна Рыбакова