Шоу Силачей

- Славик… Слав… - говорил я, надеясь достучаться до него. - Слав, что ты делаешь? Пойдем домой. Твоя мама за тебя переживает, пойдем…

- Ты не понимаешь… я должен держать… - говорил он, еле-еле выговаривая слова, словно будучи придавленный огромным весом.

- Слав…

- Я… дол… жен… дер… жать…

- Слав, ну не гони, что ты должен? Кому должен? Пойдем домой, - просил его я.

- Я… дол… жен… дер… жать… дол… жен… - пыхтел он.

- Что держать, Слав? Что? – с подступающим необъяснимым страхом спрашивал я.

- Я… дол… жен… дер… жать… дол… жен… дер… жать… дол… жен… дер… жать… НЕБО, - выдохнул он.

- Слав…

- Я должен держать небо…

- Слав ты ничего не должен, пойдем домой, ну хорош, не гони.

- Ты не понимаешь, я должен.

- Кому ты должен, Слав? Кому?

- «Им».

- Кому «Им»? Перестать, ну реально хорош, тебе просто нужно отдохнуть. Ты слишком устал. Хватит. Пойдем.

- Я не могу опустить руки, ты не понимаешь, я должен держать небо.

- Слав, просто пойдем, опусти руки, вот увидишь, ничего не произойдет. Просто опусти руки, пойдем домой.

Мне начало казаться, что мои слова работают, и он всё больше «оживал», слушая меня, выходил из своего полугипнотического состояния. Казалось, внутри себя он борется с сомнениями.

- Пойдем домой. Опусти руки, - просил я.

- Я должен держать небо, - уже более спокойным тоном говорил он. – Держать небо, - полушепотом продолжал Сом.

- Давай, ничего не будет, - сказал я, и стал тянуть одну из рук Сома вниз.

Всё его доселе выраженное в теле напряжение начало уходить, и он стал расслаблять поднятые вверх руки. Сначала, с моей помощью, опустил одну, затем неуверенно другую.

- Пойдем, - я помогал ему спуститься с парапета перед черным бассейном на землю.

Он спрыгнул и на задубевших ногах стал, еле шагая, идти.

- Вот видишь, всё хорошо, ничего не случилось. Пойдем домой.

Впервые за долгое время мне показалось, что наконец всё решилось и мир вернется в прежнее русло нормальности. Сом очень медленно шагал рядом, пребывая в прострации. На улице уже давно потемнело, и черная гладь бассейна отражала ночное небо. Бледная, словно пьяная, луна размазанным пятном была в одном из его углов, за ней тянулся её длинный, будто позора, шлейф, как след рвоты, оставленный пьяницей на земле. Идеальная и однородная поверхность черного бассейна отражала и несколько точек звезд. Словно мелочь того пьяницы-луны, который перед тем, как оказаться здесь, бесконечно падал, пока не рассыпал всё своё скудное богатство по бескрайней небесной земле. Отражая всё это, черная гладь начала вибрировать, а её сюжет - бытовая трагедия, что развернулся в рамках однородной глади бассейна, принялся показывать новые детали. Синие полоски, которые проносились с немыслимой скоростью, вспышки света. Сначала их было несколько, они с разными интервалами появлялись буквально на долю секунды, после чего исчезали. Затем этих вспышек становилось всё больше и больше. Совсем скоро собой они заполнили всё видимое пространство бассейна, и тогда я поднял голову вверх, на ночное небо. От увиденного мои ноги стали ватными. Сотни вспышек озаряли ночное небо. Бессчётное количество комет пролетало над нами. Сом что-то говорил, но я не слышал его, мне было страшно. Почему-то это зрелище, которое должно быть невероятно красивым, вызывало во мне дикий ужас. Мои волосы вставали дыбом, а голос, который хотел закричать «бежим», предательски куда-то провалился. Небо продолжало вспыхивать миллионами проносящихся комет. Всё это длилось несколько минут, после которых ночное небо вновь стало самим собой. Синяя луна как ни в чем не бывало спала, а звезды безразлично были. Черная гладь бассейна продолжила отражать ночное небо, черноту, теперь уже без луны и без звезд. Тогда это не показалось мне странным, быть может на фоне такого потрясения я даже особо и не запомнил то, что увидел в черной глади. Но именно тогда всё изменилось окончательно, а для Сома настал конец.

После того случая мы вернулись к нам во двор и разошлись по домам. Говорить сил не было, думать тоже. До самого момента провала в очень короткий и неприятный сон меня не покидала мысль, что всё это время там, на территории заброшенного «Машзавода», где-то сбоку был кто-то третий, кто наблюдал за нами, и мне доводилось его пару раз там видеть. Кто-то очень знакомый, похожий на того старика с тростью. Однако как бы моя память не напрягалась, вспомнить его не получалось.

На следующее утро я зашел за Сомом к нему домой. Пытался узнать, что это вообще нахрен было, и может ли он объяснить, что происходило последние полгода. Сом пытался, говорил, что он будто был не в себе, не контролировал себя, он старался как-то рассказывать про то, что он пережил, но толком не мог формулировать свои мысли. Постоянно запинался, к середине повествования забывал, о чем он хочет сказать. Было видно, что ему тяжковато. Внешне он действительно исхудал, стал выглядеть так как раньше, до того, как неведомым образом окреп и распух. На кухне мы попили чай, и Сом хотел было пойти одеваться, чтоб идти на улицу, как вдруг присел и схватился за левый бок. Издав болезненное мычание, он какое-то время посидел в скрюченной позе, а затем поднял футболку. На его левом боку было красное пятно, которое очень быстро переходило в синий цвет. Тогда мне подумалось, что он просто ударился обо что-то, пока шел из комнаты в комнату, и сам того не заметил. Сом еще немного посидел, а затем, придя в себя, оделся, и мы пошли на улицу.

Как только мы вышли со двора, мой взгляд зацепился за одно знакомое лицо в окружении бомжей, что терлись около пары мусорных баков. Тот дед с тростью, он смотрел в нашу сторону, на Сома, и нескрываемо радовался. От нас они были не сильно далеко, поэтому его «Привет, Славик!» мною расслышано было отчетливо. Сом, будто предвидя мой вопрос, первый спросил у меня: «А кто это?». Пока в мой голове обрисовывалась примерная картина происходящего, и как лучше ему попытаться рассказать то, что последнее время смутно складывалось у меня в голове, Сом вновь издал сдавленный звук, и схватился за ногу. Там было похожее покраснение, как на его боку, будто он ударился. Не успели мы толком отойти от нашего района, как он вновь «ойкнул» и уже держался за плечо. В тот день у нас так и не вышло пройтись и как следует всё обсудить. Сом сказал, что ему нездоровится, и пошел домой. Быть может, это был последний момент, когда Сом был самим собой.

Наутро он уже сам позвонил мне и попросил зайти. С порога меня встретило бледное подобие человека с замученным взглядом. Было видно, что он не спал всю ночь, а затем он мне показал то, что подтвердило мою догадку, и причину, по которой он не спал. В разных местах на его теле были пунцовые синяки. Было в них что-то странное, и мне никак не удавалось понять, что, но некая догадка, которую я так и не озвучил при нем, зрела сама. Что это были синяки с обратной стороны. Будто они каким-то неведомым образом были нанесены из нутра, а не снаружи. Потом Сом поднял руку, и мне по-настоящему стало неуютно и страшно. В районе его подмышки виднелся отчетливый укус. Только форма отпечатавшихся зубов, сама окружность была немного неправильной, вытянутой и слишком большой. Словно его укусил ботинок сорок пятого размера, не буквально, но по длине следа это было похоже.

- Ты где ночью был? – пытаясь сохранять спокойствие, спросил я.

- Дома.

- А что произошло, почему ты весь побитый какой-то?

- Не знаю, я спал, лег почти сразу как пришёл и проспал до утра.

- Ты случайно ночью ничего не чувствовал? Ничего странного, или очень болючего? – спросил я, намекая на укус. Озвучивать свои догадки было как-то страшновато.

- Не, болит только всё. Ужасно болит. Я, наверное, сегодня тоже дома побуду.

Мы еще немного посидели на кухне, мне хотелось его поддержать, но говорить было толком нечего. Мысль, что эти синяки и чудовищный след от укуса не снаружи его кожи, а будто внутри, не могла выйти из моей головы.

На улице мне попался на глаза тот же дед. Теперь он спокойно сидел на лавочке поодаль и смотрел на наш дом. Увидев меня, он вроде как приободрился, начал улыбаться. От взгляда на его зубы в голове всплывала картина огромного следа от укуса на теле Сома. Челюсть деда была намного меньше, чем та пасть, которая оставила на теле Сома укус. Но было в этом деде что-то слишком отталкивающее. Такое, от чего волосы на теле начинали вставать дыбом, а глаза спасались бегством. Почему-то мне было как-то жутковато на него смотреть, хоть внешне это был самый обычный дедок.

Вечером мне захотелось вновь проведать Сома, но тетя Лена, открывшая мне дверь, сказала, что у Славика температура, весь день ему было очень плохо, а сейчас он вроде как уснул.

Следующим днем, утром, первым делом я пошел к нему. Сом выглядел очень плохо, было видно, как ему тяжело, он еле выговаривал слова. На его теле появилось несчетное количество следов от укусов и царапин. Все они были нанесены ему словно из нутра, из его тела. Внешне они выглядели жутко, мне было искренне по-человечески его жалко, и также по-человечески страшно от подступающего осознания того, что происходит. Захотелось свежего воздуха, и я открыл окно. Вид из комнаты Сома выходил на гаражи и часть футбольного поля, по самому краю поля были высажены редкие тополи, а за ними пара железных мусорников. Там, рядом с ними, стоял тот дед и смотрел прямиком на меня. Он улыбался, и по мере того, как его улыбка росла, Сом издавал всё более сильные крики от боли. Зашторив окна, я посоветовал Сому обратиться как можно скорее в больницу, но он лишь бессильно кивал головой, а сам словно засыпал на ходу.

Видеть то, как он на глазах умирает, было очень тяжело. В такие моменты подходящие слова куда-то исчезают. Сказать толком нечего, и приходиться проникаться ужасом и страданием, к которому ты по своей человеческой природе не готов. День ото дня его состояние ухудшалось, было тяжело осознавать, что помочь ему нечем. Один раз я уже помог ему, и после этого с ним и начала происходить вся эта жесть, поэтому в основном моя помощь заключалась в присутствии. Так я стал свидетелем самых жутких и противоестественных вещей, которые не должны существовать в нашем мире ни в какой форме.

Уходя на работу, тетя Лена просила меня проведывать Сома. Она дала мне одну пару ключей, и попросила, если что, греть ему еду и давать пару таблеток, которые им выписали в больнице. Диагноз Сому так и не поставили, после полного обследования врачи выявили, что характер травм и повреждений получен механическим путем, и всё лечение ограничилось жаропонижающим и бесполезным средством от боли на основе парацетамола.

Если в первые дни, когда мне доводилось навещать Сома, он в основном спал, то вскоре в его квартире начали происходить поистине жуткие вещи. Однажды, пока я грел ему суп на кухне, из его комнаты раздались непонятные хрипы. Зайдя к нему, я увидел следующую картину: Сом сидел на своей кровати и двумя руками держался за её нижнюю часть, его голова была повернута вбок под таким углом, будто её кто-то тянул. От этого мне стало не по себе.

В другой раз он сдавленно мычал с заведенными руками за спину, будто кто-то невидимый заламывал его. Сом периодически приходил в сознание, пытался говорить, и от того, что он озвучивал, мне было не по себе.

- Можешь передвинуть шкаф под турник? – слабым голосом просил он.

- Зачем?

- Чтоб «они» не вылазили из пятна на стене.

- Не вылазили? – спросил я и посмотрел в сторону засаленного темного пятна на обоях под турником.

- Да, «они» и сейчас здесь.

- «Они»?

- Да.

- Слав, нет никаких «их», - со страхом отвечал ему я, но больше для того, что успокоить себя.

- Ошибаешься… Ты же сам «их» видел, помнишь тот свет в небе, те кометы? Это были «они», я не справился, и теперь меня наказывают…

- Да кто наказывает? С чем не справился?! – не выдержал я.

- Я сдерживал «их», такова моя судьба.

- Слав, нет никакой судьбы, ты сам себе судьба, нет никаких «их», ты выздоровеешь и всё будет нормально.

- О нет, «они» есть. Неужели ты не чувствуешь? Сейчас «они» прямо перед тобой, всмотрись повнимательнее.

Тишина в комнате стала липкой, а стены будто сузились. Темнота в углах начала тянуться друг к другу, и едва уловимый холодок прошел по моему телу.

- Чувствуешь? Ты главное не пытайся бороться, «им» это нравится.

Но я боролся. Подступающий страх заполнял моё тело, хоть внешне мне хотелось сохранить спокойствие. Периферийным зрением удавалось различить нависающую над правым плечом длинную пасть. Мне даже не нужно было поворачивать голову, чтоб увидеть, как эта хрень смотрит на меня.

- Видишь, да? – спросил Сом и начал кашлять.

Произносить что-либо вслух было страшно. Даже Сом стал каким-то очень пугающим. Он периодически что-то говорил, но его слова пролетали мимо меня. Его слова остались где-то там, после того как мой расфокусированный взгляд уловил что-то еще. Не менее неправильный силуэт в противоположном конце комнаты. Он был в темноте правого угла, стоял в покорёженной позе, словно мое внимание заставило его замереть. Комната Сома стала настолько темной, что разглядеть его мне не удавалось, хоть на улице была середина дня. Тогда у меня и сдали нервы, тогда я и сбежал.

Тетя Лена каждый день звонила мне, просила навестить Славика, но стоило мне подняться на его этаж, парализующий страх одолевал меня. Как только ключ попадал в замок, периферийное зрение улавливало что-то темное сбоку, затылок начинало покалывать, а желудок съеживался. Мне становилось страшно.

Пару раз я так и уходил, не решаясь зайти внутрь. А потом так же сам, стоя перед дверью, услышал полный боли крик Сома. Без раздумий влетел в квартиру и увидел, как Сом сидел на полу с переломанной в колене ногой. Пальцы его ноги касались лба, и будто норовили выдавить ему глаза, он из последних сил держал свою ногу. Всего секунды взгляда на это мне хватило, чтоб понять, что и его голову будто кто-то незримый давит на пальцы ног. Пытаясь как-то разжать скрученного Сома, стал помогать ему. Сколько всего мне доводилось гнуть, толкать и поднимать в жизни, но такого… Это было настолько тяжело, как разжимать окружность пустой трубы, как пытаться разжать корни тысячелетнего дерева. Он вообще никак не реагировал на мои усилия. Две его руки сдерживали сломанную в колене ногу, которую «что-то» хотело вдавить ему в глаза. А потом раздался еще один хруст, после которого Сом обмяк. Его вторая нога переломалась в колене, и зависла в воздухе. Кто-то невидимый держал её.

Я сразу вызвал «скорую», и Сома увезли в реанимацию. Всю ночь сон избегал меня, каждый раз вместо него перед глазами всплывала картина ноги, которая зависла в воздухе, а затем хруст. Этот хруст периодически повторялся, уши самопроизвольно слышали его, раз за разом прогоняя любые намеки на сон.

Из больницы Сома выписали через пару дней. Я помог ему добраться на третий этаж и попасть в квартиру. Врачи недоумевали от того, как он умудрился сломать обе ноги, да еще так сильно. Сам же Сом снова был в прострации. Он толком не говорил даже, лишь тихо мычал, когда что-то незримое вновь начинало происходить с ним. А через день, когда мне нужно было его навестить, с ним вновь произошло то, от чего мой рассудок пошатнулся. Его руки начали заворачиваться в узел. Переломанные в локтях и вывернутые из плечевых суставов, подобно веревкам. Сом даже не кричал, лишь пристальнее вглядывался куда-то в пустоту, куда-то сквозь меня. В его взгляде что-то было, нечто большее чем страх. Он осознал какую-то важную истину, о которой так и не успел рассказать мне.

После этого эпизода его увезли в больницу, с которой он так и не вернулся. Он умер через четыре дня. В тот день, после его поступления в реанимацию меня задержали. Полиция хочет пришить мне три статьи, и сейчас я на подписке. Единственное, что спасает меня, так это показание тети Лены, мамы Сома. О том, что происходило, мы никогда не говорили с ней, но, кажется, она также успела что-то понять, когда ухаживала за ним. Понять или увидеть…. Может поэтому она так много свидетельствует в мою пользу.

Ситуация резко изменилась после того, как врачи провели вскрытие Сома. Метастазы. Онкология. Пятая стадия рака. По их словам, рак сожрал его изнутри. Всего за пару недель. Мертвый Сом стал достоянием областных врачей, которые продолжали съезжаться в наш город в течении недели. Всё это время они потрошили и резали его. На похоронах, в гробу лежала крошечная сшитая из кожи кукла. Врачи забрали его ноги и руки на исследования, и гроб Сома был чуть больше метра длинной, как у ребенка.

Всё это время жизнь вокруг продолжалась. Мне приходилось ходить на бессмысленные пары в технарь, возвращаться домой и смотреть в пустоту монитора. Мои родители предлагали мне походить к психологу, но мне было как-то стыдно. Кроме Сома, у меня никогда в жизни не было друзей. Мы общались так давно, что были как родственники, понимали друг друга без слов, а теперь он умер, и не просто умер, а был убит. Чем-то неведомым и страшным, и всем плевать. Люди шепчутся за меня, говорят разное. Но мне главное, что тетя Лена верит мне. Её обвинения меня бы добили.

Если вы думаете, что это конец истории, то, наверное, вы так ничего и не поняли.

В конце сентября мне вновь на глаза попался тот дед с тростью, из-за которого всё началось. Вся накопившаяся злоба, вся боль заставили меня схватить его за шиворот и закричать ему в лицо:

- Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ТЫ!!!

- Дяденька, вы меня с кем-то путаете, - жалобно проговорил он.

- Не придуривайся! Я знаю, что это твоих рук дело, всё началось из-за тебя!! – продолжал я.

- Дяденька, ну пустите меня, пожалуйста! - вновь по-детски пропищал он.

- Я видел тебя тогда там, на заводе, ты был там! Я знаю про вас, про те кометы! Это вы убили его, твари! Ты и те… - кричал я, и не находил слов от злобы.

Дед вдруг поменялся в лице, из испуганного его вид перешел в задорный, и он начал смеяться.

- Ну и что ты можешь сделать? Что? Ничего ты мне не сделаешь! – кривляясь, сказал он и залился хохотом.

- Я… я… я тебя сейчас до смерти захаркаю, ты пидарас дурной!

- А ну давай, ударь меня! Ну же, ударь меня! Давай, вижу, что ссышь, спорим, слабо тебе? Давай! Ударь! – с тем же тоном и задором, которым он подговаривал Сома тогда сломать трость, он отвечал мне.

Ко мне вдруг стало подходить осознание того, что стоит мне его ударить, и произойдет нечто похожее, как было с Сомом. Дед продолжал кричать: «Ударь меня, ударь! Ссыкун! Спорим, зассышь ударить?!». Всё окончательно сложилось в моей голове, и словно прозрев, я ответил ему:

- А я стариков не бью.

- Стариков? – он залился еще более неестественным и надрывным хохотом. – Ты так меня видишь? – спросил он, и его голос стал звучать намного тоньше. Как у ребенка. – Присмотрись внимательнее, - сказал он все тем же пищащим голоском.

И я присмотрелся, да вот только сказать уже было нечего. Передо мной был ребенок, мелкий пацан, который заливался звонким хохотом. Пока я стоял и старался хоть как-то убедить себя в нереальности происходящего, мелкий вскочил, сжал руку в кулак и выставил большой палец вверх. С этим выставленным вверх большим пальцем он начал бежать вниз по двору, и со всей силы кричать:

- Тай! Тай! Налетай! В интересную игру, а в какую не скажу… – и, продолжая кричать, он исчез из виду в окружившей его толпе детворы со двора. А затем его голос прокричал:

- Давайте кто быстрее добежит до того дома….

И мне было страшно представить, что может скрываться за подобными безобидными детскими играми.

Этот уродец продолжает гулять с детворой в нашем дворе, зовет их прыгать по гаражам и палить костры. Сделать с этим, увы, я ничего не смогу. Окружающие продолжают шарахаться от меня, люди больше любят слухи, чем правду. Так как правда скучна и порой слишком не логична.

Мне хотелось начать жить дальше, отпустить то, что случилось, смириться с утратой своего друга, Сома, и я прилагал чудовищные усилия для этого. Даже какое-то время хотел возродить канал на ютубе. Загрузил пару видео на канал в память о Соме, а на следующий день на нашем общем гугл диске появился новый файл, который был загружен Сомом. Тетя Лена загрузить что-либо туда точно не могла, её познания в компах ограничивались выключением монитора вместо компьютера. Мысль про то, что аккаунт взломали, или это получившие его комп следователи, показалась мне наиболее логичной, а потом я увидел, что было там. Видеофайл, двенадцать минут длиной. Видео битое, файл не проигрывается, но сомневаюсь, что мне хватило бы смелости посмотреть его, если бы оно запустилось.

У меня вышло только пристально рассмотреть превью самого видео. Случайный фрагмент, который проигрыватель выводит на обложку файла. На нем Сом в своей комнате, без рук и ног, висит в воздухе в центре помещения. Его взгляд невозможно разглядеть, качество картинки слишком плохое, видно лишь его, и черноту окна, что за ним.

С того дня мир в очередной раз открылся мне с другой стороны, оголил свою неправильную суть, показал, что он не более чем паразитарная форма, что заставляет верить в свою реальность. Он убедил меня в том, что есть кто-то помимо нас, кто-то очень страшный, и он разрешает им быть, уживается с ними, а быть может существует только для них. Мир убедил меня в том, что есть места, в которые мы попадем после конца, где мы продолжим существовать, что там даже не ад или рай, а комната как в случае Сома. Такая же как была при жизни, только теперь с ободранными обоями и вечной чернотой за окном. Мир показал мне, что ему плевать, будет его кто-то разоблачать или нет. Что он и не должен быть логичным, как и вся наша жизнь.

Мое моральное оскотинивание заставляло меня всматриваться в превью картинки очередных новых битых видеофайлов, которые отныне кем-то загружаются каждый день на наш с покойным Сомом гугл диск. На каждом из них удается различить висящего в центре комнаты Сома. Его тело примерно такое, каким оно было в гробу на похоронах. Маленькое, без рук и ног. Вокруг него какие-то ржавые решетки и стены с ободранными обоями. Это всё еще его комната, та, что была при жизни, только немного другая, неправильная. В углу вместо кровати куча сложенных стопкой кирпичей, которые повторяют форму кровати, а на том месте, где была дверь, сплошная серая стена. Только окно осталось на своем прежнем месте, но за ним всегда темно. Что-то мутное, грязное пребывает с ним в кадре, тень или силуэт. Рассмотреть его не выходит. Картинки превью на каждом новом видеофайле всё хуже и хуже, ровно как и то, что, как мне кажется, происходит в самих видео. Будто этот страшный размазанный силуэт раз за разом делает с Сомом жуткие вещи. Этих видео успело загрузиться очень много, и довольно быстро картинки превью своим качеством ухудшились, как мне кажется, до разрешения менее одного мегапикселя. Разобрать, что происходит в кадре, едва удавалось. Мне приходилось очень долго на них смотреть, чтоб разглядеть, что через тело висящего в воздухе Сома проходят цепи.

Перед тем как качество превью перешло в мутный серый квадрат, был еще один, мой «личный» последний видеофайл. Картинка на нем напугала меня больше всего - там была просто пустая комната. Все файлы, что грузились дальше на диск, не имели расширения «.avi». Не знаю, загружается на него что-то сейчас или нет, с того дня я поклялся себе: больше никогда туда не заходить.

Забыться у меня также не выходит. Бегство вряд ли поможет. Каждый день мне хочется наконец попасть за город, на свежий воздух, куда-нибудь подальше от людей. Все мои прогулки на улице были максимально банальны. В основном я ходил в те места, которые для меня что-то значили. Где мы гуляли вместе с Сомом в детстве. Такие места помогали на мгновенья исчезнуть из отвратительной нынешней «реальности» и давали ложное чувство жизни. Меня все чаще тянуло к школьному двору, к району, где был наш садик, к паре заросших терриконов, на которые в юности мы взбирались ежедневно. К заброшенному «Машзаводу». На его территории мне становилось особенно грустно, ведь именно после моей «помощи» все полетело к чертям. Там я вспоминал Сома, живого, как он бежит с огромным камнем и кидает его в бассейн с черными отходами топлива. Как бассейн издает смешной звук и покорно проглатывает камень. Как темная масса успокаивается и становиться однородной гладью, и мы смотрим на наши отражения, лица детские, веселые. А теперь в этом отражении я один. В нем нет ни Сома, ни луны, ни звезд. Оно больше ничего не отражает, только меня.

Сом был жизнерадостным человеком, ему было всего двадцать три года. В своей жизни он ни разу не пробовал пить, курить и уж тем более наркотики. Он мечтал о семье, о детях, о том, что он оставит наследие. Ему хотелось верить, что всё это не зря. Теперь он мертв, и это очень страшно. То, что с ним произошло и происходит, хуже любого кошмара. Он верил, что мы сможем подчинить себе жизнь, как у нас непременно получится и будет своё шоу, но теперь мне очень жутко от мысли, что он вынужден быть вечным участником какого-то неправильного, противоестественного действа. Где «что-то» или «кто-то» грязный неспешно ходит вокруг него. Что они делают с ним ужасные вещи. Как они проверяют его на прочность. Издеваются над его висящем на цепях телом, в котором отсутствуют конечности. Рвут плоть на куски, снова и снова, а «вечность» наблюдает за этим, как единственный больной зритель. И это уже «её» шоу. Шоу Силачей.