Шлюхи Перевозной Переулок
⚡ 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Шлюхи Перевозной Переулок
СПБ, Новочеркасский пр-т, д.33, корп.3
СПБ, Новочеркасский пр-т, д.33, корп.3
Яндекс Карты
Google Maps
Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. Для этого участка местности нет данных. Попробуйте перейти на масштаб выше или выбрать другое место на карте. … © Яндекс Условия использования Открыть в Яндекс.Картах Создать свою карту Найти Пробки Сейчас Статистика Слои Схема Спутник Гибрид Панорамы 90 м
Звоните и приходите в Atribeaute Clinique, где вам рады всегда!
Нажимая "Записаться на приём", вы даёте согласие на обработку своих персональных данных
СПБ, Новочеркасский пр-т, д.33, корп.3
© 2005-2022 Эстетическая стоматология Atribeaute Clinique | Лицензия ООО "РЕМИ",
№ ЛО-78-01-009954 |
Политика конфиденциальности
Оставьте свой номер телефона и мы сразу вам перезвоним.
Нажимая "Заказать звонок", вы даёте согласие на обработку своих персональных данных
Оставьте свой номер телефона и мы сразу вам перезвоним.
Нажимая "Записаться", вы даёте согласие на обработку своих персональных данных
Отделение стоматологии Atribeaute Clinique находится
на берегу Невы, в жилом комплексе «Новый Город»
От станции метро «Новочеркасская» (выход из метро №3) — 5 минут пешком в сторону
Перевозного переулка, на первом перекрестке повернуть налево. Вход в клинику будет через
50 метров, справа по ходу движения.
С Новочеркасского проспекта повернуть на Перевозной переулок (одностороннее движение).
Вход в клинику будет через 50 метров, справа по ходу движения.
Дорогой я знакомлюсь с "светлой личностью"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Девица Настя. -- Идеальный друг падает с пьедестала
Приключение с иконой. -- Мы расстаемся с Веселитским
Я разочаровываюсь в Ермакове и посещаю первое
Я нахожу работу и приобретаю знакомства. --
Дядя подводит итоги моего первого года:
Корректурное бюро Студенского. -- Я принимаю
в применении к типографскому искусству,
Философ, кокетка и упраздненный третий
Новые студенты. -- Григорьев и Вернер
Высылка. -- Я становлюсь государственным преступником
В Вологде. -- Черты тогдашней ссылки
Мой провожатый. -- Остановка в Тотьме. -- Знаменательная встреча
Лесными дорогами. -- Рассказы о скитниках.-- Определяющая минута жизни
Царская милость. -- Встреча с товарищами петровцами. --
В Кронштадте. -- Полицмейстер Головачев
Среди моряков. -- В. П. Верховский и деловая
Военная молодежь. -- Чижов и Дегаев
В Петербурге. -- Похороны Чернышова и "процесс 193-х"
Похороны Некрасова и речь Достоевского на его могиле
Газета "Новости" и ее издатель Нотович
Выстрел Засулич. -- Настроение в обществе и печати
Бунт в Апраксином переулке и мои первые печатные строки
Убийство Мезенцева. -- Второй арест. -- В третьем отделении
Несколько слов о моей преступности. -- Дилетант
Император Александр II и коридорный Перкияйнен
Единственный допрос. -- Предчувствие пристава Денисюка
Жизнь в Глазове. -- Лука Сидорович, царский ангел
Первая встреча с бисеровцами.-- "Царская милость"
Афанасьевские ссыльные и их своеобразные истории
Скачать FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Оставить комментарий
Короленко Владимир Галактионович
( yes@lib.ru )
Год: 1921
Обновлено: 13/12/2011. 671k. Статистика.
Описание : Проза
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Отец подозреваемой в убийстве Дугиной рассказал о звонке от дочери
Отец Натальи Вовк рассказал о звонке дочери
Родные и близкие Вовк рассказали, зачем она это сделала
Эксперт о том, когда и как Россия одержит победу над ВСУ
Названа настоящая цель убийц Дарьи Дугиной
Зеленский обратился с призывом к жителям Крыма: возмущены все
Ваш email в безопасности и ни при каких условиях не будет передан третьим лицам. Мы тоже ненавидим спам!
Перевозной переулок будет закрыт для движения транспорта до 24 марта. Об этом в среду сообщает пресс-служба государственной административно-технической инспекции Петербурга.
«С 08.02.2013-24.03.2013 закрывается движение транспорта по Перевозному пер. от Новочеркасского пр. до пр. Шаумяна», — говорится в сообщении.
Переулок закроют в связи с реконструкцией теплосети.
В ведомстве напоминают, что в ближайшие выходные для транспорта закроют Дворцовый мост. Переправу закроют в 22:30 в пятницу, а откроют в 6:30 в понедельник.
Много лет прошло с тех пор, как читатель первого тома "Истории моего современника" расстался с его героем, и много событий залегло между этим новым прошлым и настоящим. В этом отдалении от предмета рассказа есть свои неудобства, но есть также и хорошие стороны. В туманных далях исчезает, быть может, много подробностей, которые когда-то выступали на первый план, в более близкой перспективе. Но зато самая перспектива расширяется. То, что сохраняется в памяти, выступает на более широком горизонте, в новых отношениях.
Первый том я закончил в 1905 году, при первых взрывах русской революции. Теперь, когда она достигла своих поворотных пунктов, я с особенным интересом обращаю взгляд воспоминания на далекий путь прошлого, "пыльный и туманный", на котором виднеется фигура "моего современника". Быть может, и читатель захочет взглянуть с некоторым участием на эту уже знакомую фигуру и при этом подумает, сколько было предчувствий у этого поколения, чья сознательная жизнь начиналась среди борьбы с ушедшим наконец строем, а заканчивается среди обломков этого строя, застилающих горизонт будущего. И сколько еще это будущее должно захватить из крушения старых ошибок и трудно искоренимых привычек!
Это настроение началось для меня еще в Ровно, в то утро, когда почталион подал мне пакет со штемпелем Технологического института, адресованный на мое имя. С бьющимся сердцем я вскрыл его и вынул печатный бланк с вписанной наверху моей фамилией. Директор Технологического института Ермаков извещал такого-то, что он принят на первый курс и обязан явиться к пятнадцатому августа.
Когда после этого я оглянулся кругом, то мне показалось, что за эти несколько минут прошли целые сутки: до прихода почталиона было вчера, теперь наступило новое сегодня. Я точно проспал ночь и проснулся не только другим, но немножко и в другом мире... Это ощущение исходило от плотной серой бумаги с печатным текстом и подписью Ермакова. И когда я несся после этого по улицам, то мне казалось, что и дома, и заборы, и встречные обыватели тоже смотрели на меня иначе. Ведь в самом деле и они в первый раз с сотворения мира видят... студента такого-то.
С "извещением" я не расставался несколько дней. Порой наедине я вынимал его и перечитывал каждый раз с новым удовольствием, точно это был не сухой официальный бланк, а поэма. И в самом деле - поэма: разрыв со старым миром, призыв к чему-то новому, желанному и светлому... Зовет "директор Ермаков". С этой фамилией связывалось в моем воображении что-то очень твердое, почти гранитное (вероятно, от сибирского Ермака) и вместе - недосягаемо возвышенное и умное. И этот Ермаков ждет меня к пятнадцатому августа. Я нужен ему для выполнения его высокого назначения...
Настроение было глупое, и я, конечно, сознавал, что оно глупо: самая подпись Ермакова была печатная. Такие извещения сам он даже не подписывает, а их сотнями рассылает канцелярия. Я знал это, но это знание не изменяло настроения. Знал я по-умному, а чувствовал по-глупому. В то самое время как я внушал себе эти трезвые истины, рот у меня невольно раскрывался до ушей. И я должен был отворачиваться, чтобы люди не видели этой идиотской улыбки и не угадали бы по ней, что меня зовет Ермаков, которому я лично необходим к пятнадцатому августа...
С юношеским эгоизмом, я как-то совсем не принимал участия в заботах матери о моем снаряжении. Она закладывала где-то свою пенсионную книжку, продавала какие-то вещи, просила, где могла, взаймы и, наконец, сколотила что-то около двухсот рублей. После этого происходили долгие совещания с портным Шимком.
Портной Шимко был небольшого роста коренастый еврей, с широким лицом, на котором тонкие губы и заостренный нос производили впечатление почти угрюмого комизма. Пока был жив отец, мы всегда смеялись над Шимком, изощряя свое остроумие над его наружностью и его предполагаемыми плутнями. Когда отец умер и мать осталась без средств, он явился к ней, критически обследовал состояние наших костюмов и сказал серьезно:
- Ну, пора шить одну шинель и два мундира.
- Ты знаешь, Шимко, что у меня теперь нет денег, и что еще будет, я не знаю, - грустно ответила мать.
- Ну, - возразил Шимко, - у вас нет денег, но есть дети... Разве это не деньги?..
И он опять работал на нас, не заикаясь о сроках уплаты и никогда не торгуясь, как это бывало прежде.
Теперь он развернул свою деятельность у нас на квартире. Осведомившись, желаю ли я, чтобы он шил "по самой последней моде", и узнав, что последнюю моду я презираю, он даже крякнул от удовольствия и дал полную волю своей творческой фантазии. Он мочил и парил материалы, снимал мерки, кроил, примерял, шил, и наконец из его рук я вышел экипированным не особенно щеголевато, но зато дешево. Он сшил мне летний костюм из какой-то очень прочной и жесткой материи с желтыми миниатюрными букетцами по коричневому полю. Кроме того, он сшил еще пальто. Мне смутно казалось, что прочная материя с букетами дает идею скорее об обивке мебели, чем о костюме для столицы, а пальто походит на испанский плащ или альмавиву... Но на этот счет я был неприхотлив и беззаботен. Оставив в стороне моду, я чувствовал себя одетым с иголочки, "довольно просто, но со вкусом".
Увы! впоследствии этот полет творческой фантазии честного Шимка доставил мне немало горьких и неприятных минут...
На каникулы приехал Сучков, уже год проживший в столице, и, конечно, я закидал его вопросами. Он почему-то был скуп на рассказы, но все же я узнал, что институт - это совсем не то, что гимназия, профессора нимало не похожи на учителей, а студенты - не гимназисты. Полная свобода... Никто не следит за посещением лекций... И есть среди студентов замечательные личности. Иного примешь за профессора. А какие споры! О каких предметах! Нужно много прочитать и подготовиться, чтобы только понять, о чем идет речь...
Вскользь и как бы мимоходом он сообщил мне, что остался по разным причинам на первом курсе, и, значит, мы опять будем идти вместе.
В середине этих каникул мне исполнилось восемнадцать лет, но мне казалось, что я далеко перерос окружающий меня мирок. Вот он весь тут, точно на плоской тарелке, волнующийся в пределах от тюрьмы до почты, знакомый, прозаический и постылый. В один из последних моих вечеров, когда я прощальным взглядом смотрел на гуляющую по шоссейной улице публику, - передо мной вдруг вынырнуло из сумерек лицо чиновника Михаловского, которого я считал когда-то "известным поэтом". В зубах у него была большая сигара, и ее огонек, вспыхнув, осветил удивительно неинтересное, плоское лицо, с выпуклыми, ничего не выражающими глазами. Как еще недавно этот человек казался мне окруженным поэтическим ореолом. И как много других казались высшими существами только потому, что они были взрослые, а я был мальчик. Теперь я вырос, а тесный мирок сузился и умалился... Прежние умники казались или глупыми, или слишком обыкновенными... Кого теперь поставить на высоту, перед кем или перед чем преклониться? Где здесь люди, которые знают и могут указать высшее в жизни, к чему стремится молодая душа?.. Кто из них хотя бы только думает об этом высшем, ищет его, тоскует, мечтает... Никто, никто!
Во мне сложилось заносчивое убеждение, что я едва ли не самый умный в этом городе. Мерка у меня была такая: я могу понять всех людей, мелькающих передо мною в этом потоке, колышущемся, как вода в тарелке, от шлагбаума до почты и обратно. Я знаю все, что они знают, из того, что нужно знать всякому. А они и не догадываются, какие мысли о них и какие мечты бродят в моей голове.
Я был глуп. Впоследствии, когда сам я стал умнее, я легко находил людей выше себя в самых глухих закоулках жизни. Но в ту минуту я, кажется, мерял все одною только меркой "литературного развития".
Впрочем, нужно сказать, что по отношению к другому миру, который ждал меня там, за рубежом пятнадцатого августа, я не был заносчив. Наоборот, я готовился к нему с искренним убеждением, что перед ним я мал, тускл и ничтожен. Правда, во мне жила надежда, что и там, в этом светлом потоке могучей и полной жизни, я пойду тоже вперед, выравняюсь с одними, стану обгонять других... Но если бы кто-нибудь пожелал убедить меня, что между этим мирком, который я покидал, и тем заманчивым миром, куда стремился, нет качественного различия, что "великое студенчество" есть только простая сумма из единиц, по большей части таких же тусклых и так же мало интересных, как и я в данную минуту, - я бы не поверил и даже, вероятно, обиделся бы за свою мечту...
Мать и один из ее братьев, живший недалеко, провожали меня до Бердичева, откуда начинался железнодорожный путь. Он лежал на Киев, Курск, Орел, Тулу и Москву.
Третий звонок. Я горячо обнялся с матерью, которая затем спрятала заплаканное лицо на груди дяди, и сел в вагон. Резкий свисток, вспугнувший непривычную публику, потом толчок, от которого в вагоне упало несколько человек. Потом от толчка лязг, громыхание (тогда в поездах все еще не было слажено, как теперь) - и вокзал с платформой поплыл назад. Фигуры матери и дяди исчезли. Я сел на свое место и постарался скрыть от соседей невольные слезы...
Прямых сообщений тогда не было, каждая дорога действовала самостоятельно. Поезд из Киева на Курск ушел раньше, чем наш пришел в Киев, и в ожидании следующего мне пришлось переночевать в "Софийском подворье". Наутро я вышел из своего номера и остановился на площади, ошеломленный и растерянный от шума и движения большого города. В таком положении меня застали две ровенские "учительши": Завилейская и Комарова. Они радушно поздоровались и пригласили меня пройти вместе с ними осмотреть собор, а после того позвали к себе, в номерах того же подворья, пить чай. Мне очень хотелось принять это милое приглашение, но из застенчивости я отказался, о чем очень жалел в то самое время, как отказывался. Прежде чем расстаться со мной, эти молодые дамы осмотрели меня критическим взглядом, и одна сказала:
- Слушайте. Когда приедете в Петербург, закажите себе другой костюм... Этот, знаете, для столицы не годится.
- Да-да, - подхватила другая. - Сшейте себе приличную пару... И тоже пальто. А то у вас какая-то мантилья. Теперь носят узкие, в обтяжку... И много короче.
- Шляпу можете оставить... Она идет к вашим курчавым волосам.
Они ушли, весело переговариваясь и радушно кивая мне головами. А я остался с жуткой тоской одиночества в сердце и неприятным сознанием, что мой "немодный, но простой и изящный" костюм привлекает ироническое внимание...
Следующее утро опять застигло меня в вагоне между Киевом и Курском. С вечера я как-то незаметно заснул, и теперь взгляд мой прежде всего упал на выразительную надпись на стене вагона: "Остерегайтесь воров". О том же предостерегали меня усиленно мать и дядя, и, проснувшись, я прежде всего схватился за сумку. Она была тут, но я сразу почувствовал себя окруженным вероятными заговорщиками, старающимися проникнуть в мою сокровищницу. Я сел на скамейку и оглянулся кругом "пытливо-проницательным" взглядом: конечно, я сразу угадаю, от кого именно следует ждать здесь опасности...
Поезд стоял у какой-то станции и был весь пронизан веселыми лучами солнца. Народу было не очень много, большинство еще спало врастяжку на скамьях, на верхних полках, иные прямо на полу, под скамьями. С одного конца вагона несся живой и нервный говор на еврейском жаргоне. Ближе, у окна, за спинкой следующей скамьи сидели двое молодых людей и о чем-то тихо разговаривали, почти соткнувшись головами...
Один из них был одет в рыжее, полинялое пальто. Когда я зашевелился на своем месте, он повернул в мою сторону лицо, широкое, несколько угреватое, с маленькими зеленоватыми глазами, и потом заговорил с товарищем еще тише. "Вот этого нужно остерегаться", - решил я про себя и только после того взглянул на своего ближайшего соседа.
Это был господин в сером пальто и клеенчатой фуражке, какие тогда были в большом ходу. Он, кажется, сел на этой станции и, по-видимому, смотрел на меня, пока я просыпался. Возраста он был неопределенного. Сначала показался мне совсем юношей, но затем я увидел, что это впечатление ошибочно: морщины около глаз, желтизна и одутловатость лица говорили не то о солидных годах, не то о преждевременном увядании. Его маленькие карие глазки ходили по всей моей фигуре с выражением вкрадчивой ласки, как будто он собирался сейчас же заговорить со мною и выразить мне чувство невольной симпатии. Я, пожалуй, готов был, с своей стороны, выказать полную взаимность, но в это время взгляд мой остановился на новой и более интересной фигуре.
Это был молодой офицер в золотых очках и в серой шинели из простого солдатского сукна. Солдатские шинели с офицерскими погонами были тогда в ходу у либерально настроенной военной молодежи милютинской школы. Таких фигур с демократически-военным отпечатком было тогда немало, и вообще среди офицерства было более "интеллигенции". В глухих местечках они часто заведовали прекрасно составленными "батальонными библиотеками" и даже "руководили чтением" местной молодежи.
Лицо у офицера было серьезное и симпатичное. На крючке около него висела шашка, а на небольшом чемоданчике лежала пачка газет. Он только что отложил один прочит
Трах На Крыльце Дома
Как Русский Парень Возбудил Девушку
Запись привата аппетитной любительницы анального секса