Шишки Чехов
Шишки ЧеховМы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 2 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах.
У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!
===============
Наши контакты:
Telegram:
>>>Купить через телеграмм (ЖМИ СЮДА)<<<
===============
ВНИМАНИЕ!!!
В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много Фейков!
vyacheslav saburov · Сохранено на доску:Антон Чехов Ольга Леонардовна Книппер-Чехова и Антон Павлович Чехов Литература. Подробнее.
На главную. Произведения В. Тот, кому выпало на долю бытописать тусклую, серую жизнь русского обывателя х годов, сам испытал на себе всю тягость этой тусклой и серой действительности. У нас мало писателей, которым удавалось бы с первых же шагов своей деятельности завоевать известность, симпатии, положение в обществе. Но из этих немногих редко кому приходилось пробивать себе путь в такой серой и тусклой среде. Через плохонькие уличные юмористические журнальчики ибо в то время у нас не было идейной или художественной юмористической печати мелкими незначительными рассказами-шаржами пробивался к известности А. И когда наконец он обратил на себя внимание публики и критики, за ним был ряд непроизводительно потраченных усилий на поиски себя и своего места в литературе. После ряда предыдущих поколений, насквозь пропитанных альтруизмом и так называемой 'тенденциозностью', Чехов поражает какой-то холодной безжалостностью анатома, для которого как будто нет людей, а есть только трупы, подлежащие вскрытию и изучению. Это объективное, аналитическое отношение Чехова к действительности вытекали из его резко критического отрицательного отношения к этой действительности. Чехов по самому складу мысли изображает главным образом все мелочное, ничтожное, мещанское в нашей жизни. А так как это мелочное, ничтожное, мещанское в то время да и сейчас составляло главное, доминирующее, то не удивительно, что Чехову удалось описать громадный круг современности. И в этой ненависти и критике он был беспощаден. Добрый, мягкий, нежный в личной жизни, он был ядовит, жесток, безжалостен перед лицом господствующей пошлости. Правда, нельзя отрицать, что не все, что отвергал Чехов, было на самом деле достойным отвержения, явлением отрицательным. Серая обстановка, в которой он вырос, наложила и на него свой отпечаток. Если он вынес из нее ненависть к пошлости и мещанству, то вместе с тем он вынес и свойственные этому мещанству неверие в методы политической борьбы, успевшие к тому времени разочаровать широкие слои интеллигенции. Отрицая современную действительность, Чехов должен был непременно апеллировать к чему-то лучшему, верить во что-то грядущее. Но потому ли, что он никогда не задумывался над путями развития, потому ли, что он не мог постичь этих путей, он не смог выработать в себе ясного представления о том, каково же это грядущее лучшее. Благодаря этой неясности путей, которыми может и должно прийти будущее, Чехов всегда был далек от реальной борьбы за это будущее, всегда был чужд борющихся за него людей, всегда был аполитиком. И это заставляло его пессимистически смотреть на многие положительные явления русской жизни, которые он, благодаря такому предвзятому мнению, относил к тусклой и серой современности. Чехов, как мы указали, очертил большой круг современности. В этот круг попало и чиновничество, и мелкое мещанство, и крестьянство, и главным образом интеллигенция. И всех их рисовал он с какой-то жестокой правдивостью, не позволявшей ему выискивать и отмечать положительные черты, которые как-никак имеются во всяком, даже самом отрицательном типе, и заставлявшей характеризовать все отрицательное с чисто научной точностью и обнаженностью. Такое предрасположение к выдвиганию одних отрицательных черт заставляло Чехова нередко впадать в шарж тут некоторую роль играла и привычка, выработавшаяся благодаря работе в юмористических журналах. И если Чехов не стал карикатуристом в литературе, то это потому, что подмеченные им преобладающие отрицательные черты были на самом деле основными, наиболее характерными чертами изображаемого им общества. Рисуя эти уродства, он - за исключением отдельных случаев - оставался строгим реалистом, тогда как шарж есть уже отступление от реализма, есть романтизм наизнанку. Из всего многообразия русской действительности больше всего привлекала внимание Чехова та часть интеллигенции, которая обрела у нас название хорошей, народолюбивой, идейной интеллигенции. Это слой лиц, живущих свободными профессиями, стоящий между карьеристами, с одной стороны, и политиками, с другой. Эта интеллигенция имеет длинную и печальную историю, ибо на нее, как на среднее промежуточное, не горячее и не холодное, а только теплое, сыпались все шишки, вернее самые обидные шишки. Ко времени писательства Чехова эта интеллигенция опустилась, измельчала, обмещанилась, разменялась на гроши. Еще в первых своих вещах рассказах и в первой драме 'Иванов' Чехов рисует ее беспощадными, жесткими штрихами. Сравните Ионыча или самого Иванова: один - живое воплощение пошлости, другой - ничтожество, которому остается только один красивый жест - самоубийство. Но это безжалостное отношение к лишним людям со временем сглаживается. В последующих пьесах Чехов подходит к ним уже с другим критерием. Правда, объективный вывод, который делает из этих новых типов читатель, не зараженный мягкотелостью, тоже безотраден для интеллигенции; однако отношение самого автора к ней уже несколько другое. Если Иванову он указывал один выход: раз не способен жить - умри, то теперь, напротив, вырисовывается другая формула: надо жить. А если надо жить, то следующий шаг - человек не может жить без веры, человеку нужна вера. И вот это второе издание. Ивановых - дяди Вани, Астровы, Вершинины, Тузенбахи - начинают убеждать друг друга в том, что со временем лет через двести - триста жизнь будет прекрасна и что ради этой будущей жизни надо жить, надо для нее работать. Эта вера и есть тот 'огонек', без сознания которого не в силах жить даже эти ни во что уже не верящие люди. Последний период творчества Чехова замечателен во многих отношениях. Если до его пьес начиная с 'Дяди Вани' Чехов изображал общество статически, неподвижно, чисто описательно, то с этими пьесами он входит на новый путь - путь движения: во-первых, он вносит в жизнь и мысль своих героев новые, движущие мотивы работа для будущего , во-вторых, вступая на этот путь, он сам начинает развивать свои мысли. В общественном отношении Чехов начинает эволюционировать только с эпохи этих пьес. Уже в 'Дяде Ване' начинается нащупывание смысла и оправдания жизни 'огонек Астрова' , в 'Трех сестрах' определенно развивается мысль о прекрасном будущем и о необходимости теперь же работать для этого будущего, отрекшись от личных выгод для этого будущего, наконец, в 'Вишневом саде' открыто разваливается храм прошлого, вырубаются вишневые сады праздности и тунеядства, заколачиваются на веки вечные призраки прошлого Фирс , выбрасываются в колодезь ключи мещанского благополучия, уходят молодые, бодрые силы в манящую бесприютную даль. Эта эволюция Чехова, иллюстрированная им в последних трудах, весьма примечательна и, к сожалению, мало еще исследована. Несомненно, что то серое и тусклое безразличие аполитизм , которым наградили Чехова первые, серые и тусклые, годы его развития, постепенно начало спадать, что своим тонким художественным чутьем он уже предвидел надвигающееся новое. Едва ли надо прибавлять, в какой мере оказался он верным пророком. И если буря в конце концов не в силах была прочно возродить русскую интеллигенцию, заблудившуюся, по образцу пошехонцев, между тремя 'вехами', то это только показывает, насколько выше стоял Чехов, чем все эти Тузенбахи и Вершинины. Буря пронеслась, Чехов не дождался ее, смерть похитила его почти накануне бури. Буря пронеслась, и в результате Тузенбахи и Вершинины ударились не то в религиозные, не то в эротические искания. Замолкли их мечтающие голоса, перестали они любовно заглядывать в будущее, напротив, обратили свои взоры вспять и стали проклинать ту самую бурю, которую напророчил им Чехов. И, вспоминая жестокую, беспощадную, острую кисть художника, вдруг начинает казаться, что все его доброжелательное отношение к героям 'Трех сестер' или 'Дяди Вани' было лишь новым жестоким бичом, что напророчил он им бурю с коварной целью окончательно доказать, как ничтожны и жалки они, как ненужны они для возрождения русского общества. Но какая мука: быть добрым, чутким, мягким, любить людей, верить в светлое будущее, - и быть вынужденным всю жизнь без жалости и без устали бичевать, бичевать, бичевать! И не иметь ни права, ни возможности остановиться взглядом на чем-либо отрадном, отдохнуть душой на чем-либо светлом. А самое горшее - умереть в тот момент, когда сам почуял, что вот оно идет, надвигается Бедная русская земля, бедные певцы ее. Впервые опубликовано в газете 'Наше слово'. Воровский, Вацлав Вацлавович псевдонимы: П. Орловский, Шварц, Жозефина, Фавн и др. Один из первых советских дипломатов.
Купить закладку Марихуаны Айа-Напа
Шишки Чехов
Скорость (ск) a-PVP купить Пушкино
Скорость (ск) a-PVP купить Наро-Фоминск
Шишки Чехов
Закладки марихуаны шишки и бошки Москва Головинский
Купить крис закладкой Великий Новгород
Купить закладку мефа Москва Измайлово
Шишки Чехов
Егорушка увидел длинное красное лицо с жидкой козлиной бородкой и с губчатой шишкой под правым глазом. Кроме этой, очень некрасивой шишки,.
Дальше через две подводы шел с кнутом в руке человек в длинном рыжем пальто, в картузе и сапогах с опустившимися голенищами. Этот был не стар, лет сорока. Когда он оглянулся, Егорушка увидел длинное красное лицо с жидкой козлиной бородкой и с губчатой шишкой под правым глазом. Следующий за ним подводчик представлял из себя длинную, прямолинейную фигуру с сильно покатыми плечами и с плоской, как доска, спиной. Он держался прямо, как будто маршировал или проглотил аршин, руки у него не болтались, а отвисали, как прямые палки, и шагал он как-то деревянно, на манер игрушечных солдатиков, почти не сгибая колен и стараясь сделать шаг возможно пошире; когда старик или обладатель губчатой шишки делали по два шага, он успевал делать только один, и потому казалось, что он идет медленнее всех и отстает. Лицо у него было подвязано тряпкой и на голове торчало что-то вроде монашеской скуфейки; одет он был в короткую хохлацкую чумарку, всю усыпанную латками, и в синие шаровары навыпуск, а обут в лапти. Тех, кто был дальше, Егорушка уже не разглядывал. Он лег животом вниз, расковырял в тюке дырочку и от нечего делать стал вить из шерсти ниточки. Старик, шагавший внизу, оказался не таким строгим и серьезным, как можно было судить по его лицу. Раз начавши разговор, он уж не прекращал его. Ага… Ну, помогай царица небесная. Ум хорошо, а два лучше. Одному человеку бог один ум дает, а другому два ума, а иному и три… Иному три, это верно… Один ум, с каким мать родила, другой от учения, а третий от хорошей жизни. Так вот, братуша, хорошо, ежели у которого человека три ума. Тому не то что жить, и помирать легче. Помирать-то… А помрем все как есть. Не знаю, как он там в рассуждении наук, а парнишка ничего, хороший… Дай бог здоровья, славные господа. Да, тоже вот повез в ученье… В Славяносербском нету такого заведения, чтоб, стало быть, до науки доводить. Нету… А город ничего, хороший… Школа обыкновенная, для простого звания есть, а чтоб насчет большого ученья, таких нету…. Нету, это верно. Тебя как звать? Браты мои в мещане отписались и в городе мастерством занимаются, а я мужик… Мужиком остался. Годов семь назад ездил я туда… домой то есть. И в деревне был и в городе… В Тиме, говорю, был. Тогда, благодарить бога, все живы и здоровы были, а теперь не знаю… Может, кто и помер… А помирать уж время, потому все старые, есть которые постаршее меня. Смерть ничего, оно хорошо, да только бы, конечно, без покаяния не помереть. Нет пуще лиха, как наглая смерть. Наглая-то смерть бесу радость. А коли хочешь с покаянием помереть, чтобы, стало быть, в чертоги божии запрету тебе не было, Варваре-великомученице молись. Она ходатайница. Она, это верно… Потому ей бог в небесах такое положение определил, чтоб, значит, каждый имел полную праву ее насчет покаяния молить. Пантелей бормотал и, по-видимому, не заботился о том, слышит его Егорушка или нет. Говорил он вяло, себе под нос, не повышая и не понижая голоса, но в короткое время успел рассказать о многом. Все рассказанное им состояло из обрывков, имевших очень мало связи между собой и совсем неинтересных для Егорушки. Быть может, он говорил только для того, чтобы теперь утром после ночи, проведенной в молчании, произвести вслух проверку своим мыслям: все ли они дома? Кончив о покаянии, он опять заговорил о каком-то Максиме Николаевиче из-под Славяносербска:. Один из подводчиков, шедших далеко впереди, рванулся с места, побежал в сторону и стал хлестать кнутом по земле. Это был рослый, широкоплечий мужчина лет тридцати, русый, кудрявый и, по-видимому, очень сильный и здоровый. Судя по движениям его плеч и кнута, по жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое. К нему подбежал другой подводчик, низенький и коренастый, с черной окладистой бородой, одетый в жилетку и рубаху навыпуск. Этот разразился басистым, кашляющим смехом и закричал:. Есть люди, об уме которых можно верно судить по их голосу и смеху. Кончив хлестать, русый Дымов поднял кнутом с земли и со смехом швырнул к подводам что-то похожее на веревку. Деревянно шагавший человек с подвязанным лицом быстро зашагал к убитой змее, взглянул на нее и всплеснул своими палкообразными руками. Что он тебе сделал, проклятый ты? Ишь ужика убил! А ежели бы тебя так? Он хоть по виду змея, а тварь тихая, безвинная… Человека любит… Уж-то…. Дымову и чернобородому, вероятно, стало совестно, потому что они громко засмеялись и, не отвечая на ропот, лениво поплелись к своим возам. Когда задняя подвода поравнялась с тем местом, где лежал убитый уж, человек с подвязанным лицом, стоящий над ужом, обернулся к Пантелею и спросил плачущим голосом:. Глаза у него, как теперь разглядел Егорушка, были маленькие, тусклые, лицо серое, больное и тоже как будто тусклое, а подбородок был красен и представлялся сильно опухшим. Вступиться бы надо, а он — ха-ха-ха да хо-хо-хо… А ты, Вася, не серчай… Зачем серчать? Убили, ну и бог с ними… Дымов озорник, а Кирюха от глупого ума… Ничего… Люди глупые, непонимающие, ну и бог с ними. Вот Емельян никогда не тронет, что не надо. Никогда, это верно… Потому человек образованный, а они глупые… Емельян-то… Он не тронет…. Подводчик в рыжем пальто и с губчатой шишкой, дирижировавший невидимым хором, услышав свое имя, остановился и, выждав, когда Пантелей и Вася поравнялись с ним, пошел рядом. Раззуделись ради воскресенья, праздничка господня! Когда хожу, словно легче, когда ложусь да согреюсь — смерть моя. Ходить мне вольготней. Емельян в рыжем пальто стал между Пантелеем и Васей и замахал рукой, как будто те собирались петь. Помахав немножко, он опустил руку и безнадежно крякнул. Нету голосу! Глотку застудил. А мне без голосу все равно что работнику без руки. Оставайся с нами, будешь с обозом ездить, шерсть возить. Мысль о совместимости в одном теле паничка с извозчиком показалась ему, вероятно, очень курьезной и остроумной, потому что он громко захихикал и продолжал развивать эту мысль. Емельян тоже взглянул вверх на Егорушку, но мельком и холодно. Он был занят своими мыслями, и если бы не Вася, то не заметил бы присутствия Егорушки. За версту от деревни обоз остановился около колодца с журавлем. Опуская в колодец свое ведро, чернобородый Кирюха лег животом на сруб и сунул в темную дыру свою мохнатую голову, плечи и часть груди, так что Егорушке были видны одни только его короткие ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко на дне колодца отражение своей головы, он обрадовался и залился глупым, басовым смехом, а колодезное эхо ответило ему тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач. Первый подбежал пить Дымов. Он пил со смехом, часто отрываясь от ведра и рассказывая Кирюхе о чем-тo смешном, потом повернулся и громко, на всю степь, произнес штук пять нехороших слов. Егорушка не понимал значения подобных слов, но что они были дурные, ему было хорошо известно. Он знал об отвращении, которое молчаливо питали к ним его родные и знакомые, сам, не зная почему, разделял это чувство и привык думать, что одни только пьяные да буйные пользуются привилегией произносить громко эти слова. Он вспомнил убийство ужа, прислушался к смеху Дымова и почувствовал к этому человеку что-то вроде ненависти. И, как нарочно, Дымов в это время увидел Егорушку, который слез с воза и шел к колодцу; он громко засмеялся и крикнул:. Кирюха закашлялся от басового смеха. Засмеялся и еще кто-то, а Егорушка покраснел и окончательно решил, что Дымов очень злой человек. Он поводил плечами, подбоченивался, говорил и смеялся громче всех и имел такой вид, как будто собирался поднять одной рукой что-то очень тяжелое и удивить этим весь мир. Его шальной насмешливый взгляд скользил по дороге, по обозу и по небу, ни на чем не останавливался и, казалось, искал, кого бы еще убить от нечего делать и над чем бы посмеяться. По-видимому, он никого не боялся, ничем не стеснял себя и, вероятно, совсем не интересовался мнением Егорушки… А Егорушка уж всей душой ненавидел его русую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и страхом слушал его смех и придумывал, какое бы бранное слово сказать ему в отместку. Пантелей тоже подошел к ведру. Он вынул из кармана зеленый лампадный стаканчик, вытер его тряпочкой, зачерпнул им из ведра и выпил, потом еще раз зачерпнул, завернул стаканчик в тряпочку и положил его обратно в карман. Глаза его были устремлены вдаль, они замаслились, улыбались, и лицо приняло такое же выражение, какое у него было ранее, когда он глядел на Егорушку. Все стали смотреть вдаль и искать глазами лисицу, но ничего не нашли. Один только Вася видел что-то своими мутными серыми глазками и восхищался. Зрение у него, как потом убедился Егорушка, было поразительно острое. Он видел так хорошо, что бурая пустынная степь была для него всегда полна жизни и содержания. Стоило ему только вглядеться в даль, чтобы увидеть лисицу, зайца, дрохву или другое какое-нибудь животное, держащее себя подальше от людей. Немудрено увидеть убегающего зайца или летящую дрохву — это видел всякий проезжавший степью, но не всякому доступно видеть диких животных в их домашней жизни, когда они не бегут, не прячутся и не глядят встревоженно по сторонам. Благодаря такой остроте зрения, кроме мира, который видели все, у Васи был еще другой мир, свой собственный, никому не доступный и, вероятно, очень хороший, потому что, когда он глядел и восхищался, трудно было не завидовать ему. Он хоть по виду змея, а тварь тихая, безвинная… Человека любит… Уж-то… Дымову и чернобородому, вероятно, стало совестно, потому что они громко засмеялись и, не отвечая на ропот, лениво поплелись к своим возам. Никогда, это верно… Потому человек образованный, а они глупые… Емельян-то… Он не тронет… Подводчик в рыжем пальто и с губчатой шишкой, дирижировавший невидимым хором, услышав свое имя, остановился и, выждав, когда Пантелей и Вася поравнялись с ним, пошел рядом. В это время Вася нечаянно увидел Егорушку. Глаза его замаслились и стали еще меньше. Когда обоз тронулся дальше, в церкви зазвонили к обедне.
Заказать кокаин с доставкой Гран-Канария
Шишки Чехов
Купить экстази Орловская область
Бошки купить Москва Академический
Антон Павлович Чехов Кроме этой очень некрасивой шишки, у него была еще одна особая примета, резко бросавшаяся в глаза: в левой руке держал.
Шишки Чехов
Закладки скорости (ск) a-PVP Гамбург