Шарлеруа купить закладку Лирику 300

• • • • • • • • • • • • • • • • •

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Гарантии ❗ Качество ❗ Отзывы покупателей ❗

• • • • • • • • • • • • • • • • •

👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇

Наши контакты:

▶️▶️▶️ (НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ)️ ◀️◀️◀️

👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆

• • • • • • • • • • • • • • • • •

🚩 ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!

🚩 В Телеграм переходить только по ссылке что выше! В поиске тг фейки!

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Шарлеруа купить закладку Лирику 300

История русского Рембо начала свой отсчет в г. Весь ХХ век русская поэзия подбиралась к французскому гению, то стараясь его вписать в символические условности Серебряного века, то превращая его не просто в бунтаря, каким он безусловно был, а в главного поэта Парижской Коммуны. Рембо — юный, вздорный, он почти школьник; его хочется приручить, пообломать, заставить поработать на себя. Ничего не получается. Мало того что он сотворил форменное безобразие с французской просодией и мы до сих пор только приблизительно представляем себе, что со всем этим делать по-русски , но и по сути в его стихах немало того, что традиционно считается безобразным: он богохульствует, издевается над всем и вся, особенно над обывателями буржуазного толка и под стать им особями женского пола; он презирает «высокие порывы»; он ненавидит церковь и ее служителей; он готов пародировать чуть ли не всю предшествующую, а особенно современную ему поэзию. Он измучен отроческими комплексами, тиранией матери, идиотизмом провинции и пьянством богемы. Он рвется к саморазрушению, которое называет «ясновидением». Амплитуда его стихов необыкновенно широка — от тончайшей, чуть ли не расползающейся при неосторожном дыхании лирики до безоглядной плотской грубости. Здесь и гнездится тот особый культ эстетики безобразного, от которого никуда не деться в истории поэзии прошлого столетия. Русский стих достаточно поднаторел во всем этом, и опыт Рембо ему явно не чужд. Она была почти раздета,. И, волю дав шальным ветвям,. Деревья в окна до рассвета. Стучались к нам, стучались к нам. Она сидела в кресле, полу-. Обнажена , пока в тени. Дрожали, прикасаясь к полу,. Ее ступни, ее ступни. А я бледнел, а я, ревнуя,. Следил, как поздний луч над ней. Порхал, подобно поцелую,. То губ касаясь, то грудей. Я припадал к ее лодыжкам,. Она смеялась как на грех,. Но слишком томным был и слишком. Нескромным этот звонкий смех. И, под рубашку спрятав ножку,. Притворным смехом понемножку. Поддразнивая и казня. Я целовал ее ресницы,. Почуяв трепет на губах,. Она пыталась отстраниться. И все проказничала: «Ах! Вот так-то лучше, но постой-ка…». Я грудь ей начал целовать —. И смех ее ответный столько. Соблазнов мне сулил опять…. Вариант «Первого вечера» стал одной из редких прижизненных публикаций Рембо в сатирическом еженедельнике «Шарж» 13 августа г. Публикация, действительно, оказалась настолько редкой единственное из стихотворений г. И факт появления в сатирическом издании, и название этой первой публикации «Три поцелуя» , и сохранившееся в рукописи еще одно название «Комедия в трех поцелуях» — все свидетельствует об иронии поэта, который подтрунивает над пошловатым, салонным, заштампованным образом чувственной любви и в то же время стремится максимально точно запечатлеть эту запретную, но весьма привлекательную для юного автора тему. Страсть Рембо-школьника к литературной пародии, нередко эксцентрической, отразилась в значительном количестве его поэтических произведений, придав им «филологическую» многослойность и ассоциативность. Шарлевиль , Вокзальная площадь. Вот привокзальный сквер, покрытый чахлым ворсом. Газонов, здесь всему пристойность придана:. Сюда по четвергам спешат мещане на. Гуляние, мяса v выгуливая с форсом. Под звуки «Вальса флейт» оркестрик полковой. Вздымает кивера, покуда на припеке. Известный местный франт гарцует как герой,. И выставил, кичась , нотариус брелоки. Фальшивит музыкант, лаская слух рантье;. За тушами чинуш колышутся их клуши,. А позади на шаг — их компаньонки, те,. Кто душу променял на чепчики и рюши. Клуб бакалейщиков всему находит толк,. Любой пенсионер — мастак в миропорядке:. Честит политиков и, как на счетах, — щелк,. Щелк табакеркою: «Ну, что у нас в остатке?.. Довольный буржуа сидит в кругу зевак,. Фламандским животом расплющив зад мясистый. Хорош его чубук, душист его табак:. Беспошлинный товар — навар контрабандиста. Гогочет голытьба , забравшись на газон;. А простачок-солдат мечтает об объятьях —. О, этот запах роз и сладостный тромбон! И возится с детьми, чтоб няньку уломать их…. Я тоже здесь — слежу, развязный, как студент,. За стайкою девиц под зеленью каштанов. Им ясно, что да как; они, поймав момент,. Смеются, на меня бесцеремонно глянув. Но я молчу в ответ, а сам смотрю опять —. Вот локон, завиток, вот сахарная шея…. И спины дивные пытаюсь угадать,. Там, под накидками, от храбрости шалея. На туфельку гляжу, сгорая от тоски…. Их плоть меня манит всей прелестью и статью. Но смех и шепот рвут мне сердце на куски —. И жаркий поцелуй с их губ готов сорвать я…. Эта антибуржуазная сатира известная у нас по замечательному переводу Бенедикта Лившица для искушенного уха привлекательна еще и тем, что в стихотворении немало реминисценций из стихов Шарля Бодлера и поэта-парнасца Альбера Глатиньи. При переводе они остаются за скобками или, вернее, в скобках — если бы рядом можно было дать переводы и этих образцов. О, этот запах роз… — Намек на запах дешевых сигарет, которые продавались в пачках розового цвета. Как жаркий поцелуй с их губ готов сорвать я… — Последняя строка стихотворения была изменена Рембо по просьбе его школьного учителя Жоржа Изамбара , который увидел в первоначальном варианте некоторую фривольность. Из ванны, сдавшейся от времени на милость. Зеленой плесени, как полусгнивший гроб,. Чернявая башка безмолвно появилась —. В помаде волосы, в морщинах узкий лоб. Затем настал черед оплывшего загривка,. Лопатки поднялись, бугристая спина,. Слой сала на крестце … Т ак плоть ее жирна,. Что, кажется, вода лоснится, как подливка. Весь в пятнах розовых изогнутый хребет. Теперь, чтоб довершить чудовищный портрет,. Понадобится мне большая откровенность…. И бросится в глаза, едва стечет вода,. Как безобразный зад с наколкой « Clara Venus ». Венчает ануса погасшая звезда. Комментаторы связывают этот эпатирующий сонет со стихами парнасцев — широко известного Франсуа Коппе и уже упоминавшегося малоизвестного Альбера Глатиньи. Последний был бродячим комедиантом, ранняя смерть от чахотки не дала развернуться его поэтическому таланту; по своей судьбе Глатиньи оказался близок «проклятым поэтам». Как свидетельствует друг и биограф Рембо Эрнест Делаэ , юный Рембо увлекался книгой Глатиньи «Безумные виноградники и Золотые стрелы» , откуда черпал темы для некоторых своих стихов а нередко — и для пародий. Анадиомена греч. Clara Venus лат. Я восемь дней бродил, я стер до дыр ботинки,. И вот в Шарлеруа свернул, полуживой,. В «Зеленый кабачок», и заказал тартинки,. Пусть и с холодною, а все же с ветчиной. Сев за зеленый стол, блаженствуя, как в сказке,. Я ноги вытянул: душа была в ладу. С лубками на стене. И вскоре, строя глазки. И титьками вовсю качая на ходу,. Служанка — не из тех, кого смутишь объятьем! Смеясь, мне принесла тартинки и под стать им. На блюде расписном уложенные в ряд. Кусочки ветчины, пропахшей луком, нежной,. И кружку полную, где в пене белоснежной,. Как в облаке, тонул мерцающий закат. В конце августа г. Артюр Рембо совершил свой первый побег из дома потом подобных побегов будет предостаточно ; ехал без билета, поэтому был пойман как «заяц» и препровожден в парижскую тюрьму Мазас , где провел восемь дней. После освобождения Изамбар отправил его в городок Дуэ , к своим родственницам, а потом Рембо убежал в Бельгию, где еще больше недели путешествовал без гроша в кармане. Сонет как раз и написан по следам этого путешествия, во время которого юный беглец был беззаботен и даже счастлив. Шарлеруа , который был в то время промышленным центром южной Бельгии; как вспоминают современники, в этом кабачке все — от стен дома до мебели — было выкрашено в зеленый цвет. Пять часов пополудни. Символика зеленого цвета как цвета абсента, алкоголя занимает особое место в поэтике Рембо. Там, где у него возникает зеленый цвет, почти непременно идет аллюзия на пьяное застолье, которое нередко воспринимается как символ покоя и счастья например, в «Гласных» , а в знаменитом стихотворении «Сестры милосердия» он поминает абсент как свою «зеленую Музу». Позднее, в автобиографической «Исповеди» , Поль Верлен, говоря об абсенте, воскликнет: «Что за идиот окрестил его волшебным , зеленой Музой! Потеет дождевой водицей. Кочан небес,. И с вожделеньем ваши лица. Слюнявит лес,. А ваши стертые подметки. В соплях луны. Пора плясать, мои красотки ,. Вы так страшны! Мы с голубой мордовороткой. Любились всласть. Ты мне жратву со сковородки. Бросала в пасть! Мне белобрысая открыла. Путь на Парнас. А я тебе за это — в рыло,. Вернее — в глаз! Смердит помадой третья шмара ,. Черна, как смоль. Ты раздрочила мне гитару,. До, ми, фа, соль! Тьфу, рыжая , сдирай одежду —. Да побыстрей :. Разит моей отрыжкой между. Твоих грудей. Меня тошнит от вас, малютки,. И все ж пора. Решить, что гаже: ваши будки. Иль буфера. Топчите старые ошметки. Моей тоски. На пятки — в пляс, мои красотки! И на носки. Трясутся бедра, гнутся выи. Моих подруг. Хромые пони цирковые,. А ну-ка — в круг! И эти ляжки, эти ряшки. Я рифмовал? Да лучше бы я вас, милашки ,. Сгорайте в логове убогом. Падучих звезд! Да будет ваш конец пред Богом. Уныл и прост! Пусть ваши стертые подметки. В соплях луны, —. В этом стихотворении мифотворец Рембо, как в некоторых других своих «любовных» произведениях «Первый вечер», «Ответ Нины», «Под музыку», «Роман» , продолжает осваивать область безобразного, создавая нарочито сниженный образ любви, в котором воплощаются не только подростковая грубость и показной цинизм, но опосредованно отражаются события его жизни и отношения с окружающими. Исследователи обращают внимание на то, что большинство подобного рода стихотворений связаны у Рембо с той ролью, которую в его судьбе сыграла жесткая, деспотичная мать. Свое неприятие окружающего Рембо камуфлирует литературной игрой. В данном случае «Мои возлюбленные крошки» вновь пародируют и вновь его любимого Альбера Глатиньи , у которого было стихотворение с точно таким названием. Как падший ангел у цирюльника в руках,. Просиживаю дни за кружкою граненой. И шея затекла, и поднывает пах,. Но трубкою смолю, дымком завороженный. Я грезой обожжен и вымыслом пропах,. Горячим, как помет из голубятни сонной;. Лишь сердце иногда, отряхивая прах. Былого, зашумит кроваво-желтой кроной. Мечты пережевав, как жилистый рубец,. И кружек сорок влив и переполнив недра,. Я выхожу во двор, бесстрастный, как Творец. Иссопа кроткого и сумрачного кедра,. И, целясь в небеса, повыше, наконец. Ссу на гелиотроп, неистово и щедро. Сонет принадлежит к откровенно эпатирующим произведениям Рембо. Русский перевод, принадлежавший Б. Лившицу, получил широкую известность благодаря замечательной первой строке: «Прекрасный херувим с руками брадобрея» сонет был опубликован в книге Б. Лившица « Кротонский полдень» в г. Фантазия Рембо об ангеле, попавшем что представляется более точным в руки цирюльника, — это портрет поэта с пивной пеной у губ, похожей на пену для бритья. Bier — пиво — и во всей системе рифмовки катренов. При переводе последней строки пришлось прибегнуть к обсценной лексике, которая подчеркивает кощунственный смысл, вложенный автором в само содержание его «вечерней молитвы». Когда ребячий лоб в запекшихся расчесах. Окутан млечною вуалью зыбких снов,. Подросток видит двух сестер златоволосых. И хрупкий перламутр их острых ноготков. Окно распахнуто, и воздух постепенно. Вливает в комнату смятенье тубероз,. А пальцы чуткие и жутко, и блаженно. Блуждают в зарослях мальчишеских волос. Он весь во власти чар певучего дыханья,. Но тут с девичьих губ слетает влажный вздох,. Чтоб усмирить слюну, а может быть, желанье. Вот-вот поцеловать, заставшее врасплох. Сквозь трепет их ресниц, сквозь морок круговерти. Их пальцев, дивный ток струящих без затей,. Он слышит, как, хрустя, потрескивают в смерти. Вши, опочившие меж царственных ногтей. В нем бродит Лень, как хмель, и, негою пьянея,. Он полон музыки, и снов ее, и грез,. И вслед за ласкою, чем дальше, тем вернее,. То жаждет зарыдать, то вдруг страшится слез. Стихотворение написано в память об уже упоминавшемся пребывании Рембо осенью г. Традиционно считается, что, вопреки эпатирующему названию, Рембо попытался сочетать низкий сюжет с его высокопоэтической трактовкой. Эткинд, исследовавший оригинал и перевод Лившица, отмечал, что «Рембо не внес в свое стихотворение ни грана пародийности: его задачей была не пародия, а преображение. Он шел самым трудным путем — не минуя прямых названий, а произнося самые прозаичные слова с уверенностью мастера…». Рукой в перчатке он поглаживал свою. Сутану, и форсил , не оставляя втуне. Сердечный жар, и был сусален, как в раю,. И верой исходил, вовсю пуская слюни. И вот настал тот день, когда один Злодей. Его словцо! Бранясь, схватил плута за шкирку без затей. И с потных прелестей его сорвал сутану. Сукно разорвано по швам,. И четки длинные, под стать его грехам,. Рассыпались, гремя … К ак побледнел святоша! Он молится, сопя и волосы ероша…. А что же наш Злодей? Хвать шмотки — и привет! И вот святой Тартюф до самых пят раздет! Этот «вольный» сонет был написан в развитие темы мольеровской комедии «Тартюф, или Обманщик». Намек на это читается и в дважды повторенном слове «Возмездие» в названии и в тексте сонета , отсылающем к одноименной книге сатир Виктора Гюго , направленных против Наполеона III. Из контекста сонета видно, что Рембо обыгрывает этот второй смысл. Покуда не взрежет нож. Тот череп, в котором нет ни. Мозгов, ни ума, но сплошь. Одна дребедень и бредни. Уж лучше б он сам отсек. И нос, и губу, и ухо,. Лишил себя рук и ног,. Но прежде — вспорол бы брюхо! Покуда его башка. Еще не дымится в яме,. И камни его бока. Еще не гвоздят, и пламя. Не жарит кишки, — дитя,. Звереныш, всему помеха,. Хитри, предавай, шутя,. Бесчинствуй, давясь от смеха,. И, словно зловонный скунс,. Округу пометь пометом!.. Но пусть за него, Исус ,. Помолятся, как помрет он! Они проникнуты идеей галлюцинации, музыкальности слов и «хода головокружений», как писал поэт в своей знаменитой «Поре в аду». Несомненно, «Срам» — самое резкое и откровенное из них; это давало возможность предположить, что стихотворение написано «на случай». Судя по всему, таких «случаев» было, тем не менее, немало: стихи носят явную антиверленовскую направленность. Существует предположение, что здесь также пародируются ламентации и упреки г-жи Рембо, с которыми она обращалась к своему отпрыску. В стихотворении возникает важнейший в поэтике Рембо образ — «дитя-помеха», которому в лицемерном и лживом окружении все омерзительно, а потому все дозволено. Две последние строки оригинала можно истолковать двояко: за кого автор просит помолиться после смерти — за «дитя» или за его антипода? Кажется, все-таки не себе он просит милости, а своему тогдашнему — и извечному — другу-врагу. Насколько помог этот призыв, мы знаем из последующей истории европейской поэзии. Перевод с французского и примечания Михаила Яснова. Переписка Веры Пановой и Давида Дара. Государство, порожденное Гражданской войной? Проще в роще. Пятно на фоне. Деревянная ворона. Она сидела в кресле, полу- Обнажена , пока в тени Дрожали, прикасаясь к полу, Ее ступни, ее ступни. А я бледнел, а я, ревнуя, Следил, как поздний луч над ней Порхал, подобно поцелую, То губ касаясь, то грудей. Я припадал к ее лодыжкам, Она смеялась как на грех, Но слишком томным был и слишком Нескромным этот звонкий смех. И, под рубашку спрятав ножку, «Отстань! Я целовал ее ресницы, Почуяв трепет на губах, Она пыталась отстраниться И все проказничала: «Ах! Вот так-то лучше, но постой-ка…» Я грудь ей начал целовать — И смех ее ответный столько Соблазнов мне сулил опять… Она была почти раздета, И, волю дав шальным ветвям, Деревья в окна до рассвета Стучались к нам, стучались к нам. Смотреть номер: январь февраль март апрель май июнь июль август сентябрь октябрь ноябрь декабрь Лауреаты премии журнала 'Звезда' за лучшие публикации года. Александра Свиридова Проще в роще. Подписка—» Полугодовой индекс — Владимир Георгиевич Дроздов род. Лауреат премии «Северная Пальмира» Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева. В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: годы. Вячеслав Вербин Вячеслав Михайлович Дреер — драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов. В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» и «Ночь — мой божественный анклав» Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики. Жизнь и творчество Льва Друскина , одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака своего первого учителя и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры. Березин — физик, сотрудник Физико-технического института им. Иоффе в гг. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В гг. Автор сборников рассказов «Пики-козыри и «Самоорганизация материи , опубликованных издательством «Пушкинский фонд». Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А. Ухтомский и В. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». На сайте «Издательство 'Пушкинского фонда'». Почта России. Все права защищены. Под звуки «Вальса флейт» оркестрик полковой Вздымает кивера, покуда на припеке Известный местный франт гарцует как герой, И выставил, кичась , нотариус брелоки. Фальшивит музыкант, лаская слух рантье; За тушами чинуш колышутся их клуши, А позади на шаг — их компаньонки, те, Кто душу променял на чепчики и рюши. Клуб бакалейщиков всему находит толк, Любой пенсионер — мастак в миропорядке: Честит политиков и, как на счетах, — щелк, Щелк табакеркою: «Ну, что у нас в остатке?.. Хорош его чубук, душист его табак: Беспошлинный товар — навар контрабандиста. Гогочет голытьба , забравшись на газон; А простачок-солдат мечтает об объятьях — О, этот запах роз и сладостный тромбон! Им ясно, что да как; они, поймав момент, Смеются, на меня бесцеремонно глянув. Но я молчу в ответ, а сам смотрю опять — Вот локон, завиток, вот сахарная шея… И спины дивные пытаюсь угадать, Там, под накидками, от храбрости шалея. На туфельку гляжу, сгорая от тоски… Их плоть меня манит всей прелестью и статью. Но смех и шепот рвут мне сердце на куски — И жаркий поцелуй с их губ готов сорвать я… Эта антибуржуазная сатира известная у нас по замечательному переводу Бенедикта Лившица для искушенного уха привлекательна еще и тем, что в стихотворении немало реминисценций из стихов Шарля Бодлера и поэта-парнасца Альбера Глатиньи. Затем настал черед оплывшего загривка, Лопатки поднялись, бугристая спина, Слой сала на крестце … Т ак плоть ее жирна, Что, кажется, вода лоснится, как подливка. Теперь, чтоб довершить чудовищный портрет, Понадобится мне большая откровенность… И бросится в глаза, едва стечет вода, Как безобразный зад с наколкой « Clara Venus » Венчает ануса погасшая звезда. Сев за зеленый стол, блаженствуя, как в сказке, Я ноги вытянул: душа была в ладу С лубками на стене. И вскоре, строя глазки И титьками вовсю качая на ходу, Служанка — не из тех, кого смутишь объятьем! Пора плясать, мои красотки , Вы так страшны! Мы с голубой мордовороткой Любились всласть. Ты мне жратву со сковородки Бросала в пасть! Мне белобрысая открыла Путь на Парнас. А я тебе за это — в рыло, Вернее — в глаз! Смердит помадой третья шмара , Черна, как смоль. Ты раздрочила мне гитару, До, ми, фа, соль! Тьфу, рыжая , сдирай одежду — Да побыстрей : Разит моей отрыжкой между Твоих грудей. Меня тошнит от вас, малютки, И все ж пора Решить, что гаже: ваши будки Иль буфера. Топчите старые ошметки Моей тоски. Трясутся бедра, гнутся выи Моих подруг. Хромые пони цирковые, А ну-ка — в круг! И эти ляжки, эти ряшки Я рифмовал? Да лучше бы я вас, милашки , Освежевал! Сгорайте в логове убогом Падучих звезд! Да будет ваш конец пред Богом Уныл и прост! Пусть ваши стертые подметки В соплях луны, — Пора плясать, мои красотки , Вы так страшны! И шея затекла, и поднывает пах, Но трубкою смолю, дымком завороженный. Я грезой обожжен и вымыслом пропах, Горячим, как помет из голубятни сонной; Лишь сердце иногда, отряхивая прах Былого, зашумит кроваво-желтой кроной. Мечты пережевав, как жилистый рубец, И кружек сорок влив и переполнив недра, Я выхожу во двор, бесстрастный, как Творец Иссопа кроткого и сумрачного кедра, И, целясь в небеса, повыше, наконец Ссу на гелиотроп, неистово и щедро. Окно распахнуто, и воздух постепенно Вливает в комнату смятенье тубероз, А пальцы чуткие и жутко, и блаженно Блуждают в зарослях мальчишеских волос. Он весь во власти чар певучего дыханья, Но тут с девичьих губ слетает влажный вздох, Чтоб усмирить слюну, а может быть, желанье Вот-вот поцеловать, заставшее врасплох. Сквозь трепет их ресниц, сквозь морок круговерти Их пальцев, дивный ток струящих без затей, Он слышит, как, хрустя, потрескивают в смерти Вши, опочившие меж царственных ногтей. В нем бродит Лень, как хмель, и, негою пьянея, Он полон музыки, и снов ее, и грез, И вслед за ласкою, чем дальше, тем вернее, То жаждет зарыдать, то вдруг страшится слез. И вот настал тот день, когда один Злодей Его словцо! Сукно разорвано по швам, И четки длинные, под стать его грехам, Рассыпались, гремя … К ак побледнел святоша! Он молится, сопя и волосы ероша… А что же наш Злодей? СРАМ Покуда не взрежет нож Тот череп, в котором нет ни Мозгов, ни ума, но сплошь Одна дребедень и бредни Уж лучше б он сам отсек И нос, и губу, и ухо, Лишил себя рук и ног, Но прежде — вспорол бы брюхо! Но пусть за него, Исус , Помолятся, как помрет он! Смотреть номер:.

Скорость ск Рустави купить