Русские Фонды (1998-99-ые годы)

Мы переехали в «зоопарк».

Точнее, это было уже второе место, куда мы переехали за те полгода. Вообще на 1998-й и 1999-й пришлись сплошные переезды.

Началось все с «Ренессанса» и великого переселения в «Усадьба-центр». Перед самым дефолтом «МФК-Ренессанс» торжественно въехал в новый офис — прямо за мэрией, на Тверской. Бюджет этого мероприятия исчислялся миллионами, если не десятками миллионов долларов, и потому процесс переезда и ремонта был не менее важен для компании, чем какая-нибудь сделка по продаже Соросу доли в «Связьинвесте».

Нужно было увязать кучу разных задач и людей. Закупка мебели, компьютеров и телефонных станций. Кому дать какой кабинет? Кто где сидит? В общем, куча вопросов.

«Усадьба-центр» в тот момент был самым крутым и свежим офисным центром в Москве. Мрамор, стекло, бетон, эскалатор с первого этажа на второй и огромное живое дерево, в центре под атриумом. Это был какой-то особый двадцатилетний тополь, специально доставленный из Голландии!

Логистикой, закупкой мебели и компьютеров, рассадкой людей и вообще всем занимался… китаец. Почему китаец? Откуда он взялся? Это тогда меня очень удивляло. Он совсем не понимал по-русски. Все общение шло исключительно на английском. Но парень он был молодой, организованный и очень энергичный. Борис и Стивен не могли на него нарадоваться.

«МФК-Ренессанс» создавал тогда международную команду, и потому китаец был просто необходим.

Сам офис представлял собой огромный и новомодный тогда, на весь этаж, openspace. Там расположился весь трейдинг, все бухгалтера, аналитики, юристы, бэк-офис, все. А наверху бизнес-центра находился отдельный этаж переговорных комнат… из карельской березы.

Переезд прошел быстро и организованно. Была ли это заслуга того китайца или просто магия денег, но все выглядело очень достойно и современно. Хотя не обошлось без недочетов. Так, в моем стеклянном кабинете не повесили… дверь. А поскольку он располагался в углу и мимо него все время ходили туда-сюда толпы сотрудников, я так и сидел на этом проходе в своем стеклянном кабинете без двери. Кажется, без двери я досидел как раз до августовского дефолта.

А как только он случился и было принято решение отменить слияние банка МФК и «Ренессанс-Ка- питала», мы решили съезжать.

Сначала мы временно перебрались на этаж ниже. Там были пустые помещения подешевле. А потом уже мы подыскали этот офис «в зоопарке», ранее занимаемый банком «Альба-альянс». Офис был большой, дешевый и вполне удобный, располагался на Зоологической улице близ станции метро «Баррикадная». Но мы сразу стали в своем обиходе иронично называть это место «зоопарком».

Где-то между переездами из «Усадьба-центра» в «зоопарк» мы, командой, и стали задумываться: а не пора ли уже начинать собственный бизнес?

На рынке была ледяная пустыня.

Все те сделки, к которым мы привыкли за последние годы, полностью ушли с рынка. Все сидели в долгах, и никто не хотел по ним платить. В долгах были банки, в долгах были компании и областные администрации. Собственно, такое наблюдалось и раньше, но в прежние времена все легко могли рефинансировать свои долги, а сейчас все встало.

И, главное, все могли друг другу не платили.

Это было необычное ощущение. С юридической и фактической точки зрения, каждый должен был рассчитаться по своим долгам. Но дефолт Минфина распространил это моральное право не платить на всех. Правительство, объявляя дефолт, говорило только о своих обязательствах по обслуживанию ГКО, но в тот момент все автоматически переносили это и на себя. В многочисленных взаимных переговорах моральное право не платить было превалирующим. А всякое желание и даже готовность рассчитаться воспринимались как щедрость и блажь.

На рынке все замерло — точнее, все начинали с чистого листа.

Борис Йордан расставался со Стивеном Дженнингсом, Рожецкин — с Йорданом. Росбанк отходил от Онэксимбанка, который закрывался. Один за другим останавливались и рушились крупнейшие банки. Собственно «монстров» тогда не осталось вообще.

Все начинали с нуля.

Решение начинать свой собственный бизнес не было еще для нас окончательным, мы только начали это между собой обсуждать, думать об этом. И тут мне случайно кто-то позвонил и сказал, что освободился мой бывший «тубовский» офис на Трёхпрудном — и что его сдают в аренду!

Я замер на мгновение, пробежала какая-то дрожь и рой налетевших воспоминаний.

Это был знак, это была судьба.

Именно в ту секунду я принял окончательное решение: мы уходим и начинаем свой бизнес!

Это было старое здание начала века в стиле русского модерна. Великий Шехтель построил его для фабричной конторы типографии Левенсона. Мы отреставрировали его Тверьуниверсалбанком в 1993-м и тогда же перенесли туда наш главный офис.

Мой кабинет был угловой, на втором этаже, с эркером в виде ласточкиного гнезда. Там, среди окон эркера, стояла пальма, а над рабочим столом висел портрет княгини Лобановой-Ростовской.

С первого этажа на второй вела большая, с огромными перилами, витая каменная с плавными линиями углов белая-белая лестница с чуть желтоватой окраской перил.

На площадке между первым и вторым этажами висело большое, в золоченой раме, зеркало — подарок Марины Цветаевой. Она подарила его типографии Левенсона за издание ее первого сборника стихов. Цветаевы жили где-то там же, неподалеку, на Трёхпрудном.

Я безумно любил этот дом, это место, вообще весь этот район у Патриарших — и сразу рванул туда.

Офис выглядел неопрятно, как выглядит любой офис, из которого выехал вчерашний арендатор. Стены поцарапаны, везде листы бумаги, остатки мебели, пустые коробки, ленты скотча на полу, но все равно… это был он — мой офис, мой дом.

Я оставил его три года назад. Тут я начинал свой бизнес, тут я впервые почувствовал его запах, его идеи, его азарт. Мне так не хватало его все эти три года!

В волнении я зашел в свой старый кабинет.

Сразу резанул темно-зеленый цвет стен, в который перекрасил их генеральный директор «Ренессанс-страхования», который вот только съехал. Раньше у меня был кабинет белый и светлый, а теперь он был темным и зеленым. Это резало глаз, но плотный цвет придавал ему больше возраста и осмысленности.

«Пусть таким и останется», — решил я.

На следующий день я позвонил Прохорову и попросил о встрече. Он сразу понял предмет. Не уговаривал, не переубеждал — а наоборот, ободряюще сказал, что знал: рано или поздно этот разговор должен был случиться — и что он понимает, что каждому человеку нужна свобода.

Я поблагодарил его за все, что он мне дал в эти три года, — и мы пошли делать… собственный бизнес.

P.S.

Первым контрактом, с которого мы начали работу «Русских фондов», был контракт с PR‑агентством «Михайлов и партнеры».

«Нужно, чтобы в рекламе было как‑то показано большое‑ большое ледяное поле, в котором сейчас находятся все инвесторы и весь фондовый рынок, - просили мы. - Но чтобы была и надежда на рост», — добавляли при этом.

И через пару недель на весь разворот газеты «КоммерсантЪ» стала выходить реклама, где огромный атомный ледокол «Россия» пробивался сквозь льды к океану, а немного наглый слоган гласил: «Кто‑то должен быть первым!»

Вскоре начинался новый… XXI век.