Русская женщина XVII столетия: жизнеописание Улиянии Осорьиной

История про реальную русскую женщину, которая в самом начале XVII века развернула тайную благотворительную деятельность

В 1995 году американка Натали Земон Дэвис опубликовала книгу «Дамы на обочине». Книга сделала ее знаменитой, что вполне заслуженно. Во-первых, это очень высокого качества работа, да еще и хорошо написанная. Попросту говоря, ее интересно читать. И во-вторых, что для мирской славы, конечно, поважнее, – она стала одним из ключевых текстов для того направления, которое называется гендерными исследованиями.

Героини Дэвис – европейские женщины из XVII века. Три совершенно разных дамы, которых роднит только готовность гнуть свою линию наперекор миру, где все права у мужчин. И еще, пожалуй, то, что все они оставили мемуары – и это тоже исключительный случай, тоже небывалое для их времени дело. Гликель из Хамельна вдова богатого еврея, не только после смерти мужа взяла его бизнес в свои руки и вполне успешно им руководила, но еще и описала свою жизнь (это, кстати, первый такого рода текст в еврейской культуре, написанный женщиной). Мари Гюйар – француженка, ощутившая, что ее призвание – нести людям слово божье. Она приняла постриг, оставив горячо любимого сына, и уехала в Канаду проповедовать индейцам Евангелие. Оттуда писала сыну письма, чтобы объяснить свой выбор, и – для него же – составила автобиографические записки. Мария Сибилла Мериан, дочь швейцарского гравера, пошла по стопам отца и добилась известности. Кроме того, увлекалась естественными науками. Тоже оставила воспоминания.

Для XVII века, да еще и для кругов не аристократических, это все очень нетривиальные истории. Дэвис как раз и показывает, как тяжело было талантливой женщине той эпохи пробиваться сквозь предрассудки мужского мира.

Но рассказать я хотел вовсе не о ее героинях. Просто вспомнил, что в начале XVII века в России тоже была создана небольшая повесть, рассказывающая о жизни выдающейся женщины. Правда, написал ее мужчина.

До и после Петра

Как мы представляем себе жизнь женщины русского средневековья – даже из привилегированных слоев? Женщина – тихое и забитое (увы, буквально) существо, чей удел – кухня, дети и церковь. Ну еще, если верить сохранившимся песням, она может в высоком тереме поплакать над вышивкой, вспоминая, как батюшка отдал замуж за нелюбимого. Жизнь женщины из слоев непривилегированных еще того страшнее, поскольку ко всему вышеперечисленному добавляются тяжкий труд, бедность, необходимость выживать. Представление в целом верное, но все-таки слегка утрированное. Об этом отчасти и поговорим.

Удивительно ведь, ⁠насколько меняется ситуация после реформ Петра, правда? Из ⁠ниоткуда появляются ⁠дамы, которые отлично осознают ⁠свою роль в мире и свою значимость. ⁠Дамы на троне и дамы у трона, – но это самый ⁠верх, ⁠почти небожительницы. А еще – вдовы дворян и купцов, правящие своими семьями так же решительно, как царицы – державой, удивляющие современников иногда житейской мудростью, а иногда – нечеловеческим зверством, как знаменитая Дарья Салтыкова.

Кстати, московский дом Салтычихи, в котором она пытала и убивала своих несчастных рабов, находился как раз там, где теперь стоят здания, принадлежащие ФСБ РФ.

Нет, разумеется, о полном равноправии в России XVIII века тоже говорить не стоит, русский мир оставался миром мужчин. И все же кое-какие права у дворянок и даже у купчих появились, – и они их с готовностью приняли. Кое в чем русские дворянки тех времен были даже свободнее, чем женщины из благородных сословий Западной Европы. Про это есть отличная книга американской исследовательницы Мишель Ламарш Маррезе «Бабье царство» (М., НЛО, 2009).

Но ведь не из пустоты же они взялись – эти властные дамы, готовые подчинять себе реальность? Не одна только возможность носить европейское платье превратила бессловесных существ в хозяек жизни?

На самом деле, конечно, и до Петра государи вспоминали про вдов и сирот своих служилых людей. Им доставалось что-то из мужниных имений, и даже право управлять этой собственностью. А уж великолепные песни – о женской судьбе рассказывающие и женщинами, возможно, сложенные, – оставшиеся нам от XVII века, лучше любых исторических исследований показывают, как тонко умели чувствовать наши пра-пра-пра… И тут речь не только о дворянках.

(Чтобы не забыть: поговорим как-нибудь на «Севере» о двух удивительных поэтических текстах, посвященных судьбе несчастной Ксении Годуновой, дочери царя и недобровольной любовницы самозванца.)

Разрыв в наших представлениях связан еще и с тем, что русские женщины допетровской эпохи не оставили письменных свидетельств о себе, а история – это прежде всего текст.

Зато у нас есть биография русской женщины, жившей в самом начале XVII века. «Повесть об Улиянии Осорьиной». Книга единственная в своем роде – других подобных жизнеописаний допетровская Русь не создала. Если не считать, конечно, житий святых, но это все-таки особый случай.

Жизнь сквозь житие

Впрочем, и наш автор пытался писать что-то вроде жития, или, вернее, старался остаться в рамках канона. И не только потому, что автор – непрофессионал, хоть и начетчик, а других примеров у него перед глазами попросту не было. Однако про автора скажу чуть позже. Сохраню интригу.

Итак, «во дни благоверного царя и великого князя всея Руси Иоанна Васильевича был при его царском дворе муж благоверный и нищелюбивый именем Иустин, по прозвищу Недюрев, в сане ключника. Жена у него была столь же боголюбивая и нищелюбивая, по имени Стефанида, дочь Григория Лукина из города Мурома. И жили они во всяческом благоверии и чистоте, и были у них сыновья и дочери, и много богатства было, и слуг множество. От них и родилась блаженная Улияния».

Благочестие родителей – стандартный троп для жития. Но нас интересует не житие, а жизнь.

Мать Улиянии умерла, когда девочке было шесть лет, отцу-придворному дочь – обуза, и девочка оказалась в Муроме у своей бабки, вдовы Григория Лукина Анастасии. После смерти бабки Улияния (ей уже двенадцать), попала в семью тетки Наталии (видимо, это сестра матери).

Тут мы снова сталкиваемся с житийной схемой: Улияния, «с младых ногтей возлюбив бога и пречистую его матерь», усердно молится и блюдет посты, за что тетка ее бранит, а дочери насмехаются: «О безумная! Зачем в столь ранней молодости изнуряешь ты плоть свою и красоту девичью?» Она же, избегая детских игр и не отвечая на насмешки, училась прясть и ткать, да еще тосковала – поблизости от их деревни не было церкви, и негде ей было слышать слова божия.

В шестнадцать лет ее выдали замуж за «человека добродетельного и богатого, по имени Георгий, по прозвищу Осорьин». Отношения с родителями мужа сложились хорошо – им понравилась скромная рукодельница, опытная, несмотря на возраст, в хозяйственных делах. Это, кстати, важный момент.

Жизнь Улиянии – не то, чтобы радужная. Муж годами на царской службе, в семье ссоры и беды. Один из ее сыновей был убит слугой в ходе такой ссоры, другой погиб на войне. А потом – мы уже в начале XVII века – пришли голод и мор. И Улияния поняла свое призвание. Она стала благотворительницей. Пришлось ради благого дела обманывать свекровь: рачительная некогда хозяйка транжирила семейные запасы, чтобы кормить бедных. Свекровь верила невестке, хоть и удивлялась тому, куда уходит такая прорва добра. А после того, как сначала родители мужа, а потом и муж умерли, целиком посвятила себя делу спасения нищих. Нищих вокруг хватало.

Началось страшное время (автор, правда, к сожалению для нас, не концентрируется на подробностях – его современникам и так было понятно, о чем речь). Улияния вынуждена была отпустить большую часть слуг, потому что их нечем было кормить. Сама пекла хлеб – и лебеды в его составе было больше, чем ржи. Но беднякам, которые приходили к ней за подаянием, этот хлеб казался сладким.

Кстати, у автора – незаурядный литературный талант: в повести достаточно ярких сцен и живых описаний. Улиянию, к примеру, – таковы законы жанра и вкусы века – частенько пытались напугать бесы. Обычно помогала молитва, но однажды пришел сам святой Николай и разогнал бесов дубиной.

Мать и сын

Улияния тихо скончалась в 1604 году. Если я правильно посчитал, лет ей было около семидесяти (кое-какие указания разбросаны по тексту). В 1613-м, когда хоронили одного из ее сыновей, Георгия, вскрыли семейный склеп и обнаружили тело Улиянии нетленным. Много в Муроме на этот счет было толков.

Рака с мощами праведной Улиянии. Фото XIX века. Мощи хранились в церкви Михаила Архангела в селе Лазаревское. Когда в 1930-х церковь закрыли, раку перенесли в Муромский музей. Потом в 1989 году мощи вернули православной церкви и поместили в Николо-Набережном храме Мурома (он не закрывался в советское время). А сейчас они находятся в муромском Благовещенском соборе.

Автор, надо думать, и писал свою повесть в расчете на то, что героиню канонизируют. Отсюда и внимание к стандартным житийным приемам. Но не сложилось, хотя в Муроме некоторое время ее почитали, а к могиле ходили ради исцелений. Святой Улиянию официально не признали. Вернее, признали, но в семидесятые годы ХХ века.

Но даже пытаясь подогнать текст под принятые стандарты, автор не смог избавиться от глубоко личной интонации. Описал он реальную женщину, добрую, с мягким характером, готовую – такое случается – последним делиться с ближним, и в этом нашедшую смысл своей жизни. Вполне, кстати, самостоятельную, даже предприимчивую, если речь о том, чтобы добыть хлеб для нищих.

И еще – видно, что автор по-настоящему любил свою героиню. Что не удивительно. «Повесть об Улиянии Осорьиной» написал ее сын, Дружина Осорьин. Видимо, сразу или почти сразу после обретения мощей.

Книга неоднократно издавалась в составе разных сборников русских повестей XVII века. Ну, и раз уж к слову пришлось, «Дамы на обочине» переведены на русский и вышли в издательстве НЛО в 1999 году.