Россыпь в Шелехове

Легендарный магазин HappyStuff теперь в телеграамм!

У нас Вы можете приобрести товар по приятным ценам, не жертвуя при этом качеством!

Качественная поддержка 24 часа в сутки!

Мы ответим на любой ваш вопрос и подскажем в выборе товара и района!

Telegram:

(ВНИМАНИЕ!!! В ТЕЛЕГРАМ ЗАХОДИТЬ ТОЛЬКО ПО ССЫЛКЕ, В ПОИСКЕ НАС НЕТ!)

купить кокаин, продам кокс, куплю кокаин, сколько стоит кокаин, кокаин цена в россии, кокаин цена спб, купить где кокаин цена, кокаин цена в москве, вкус кокаин, передозировка кокаин, крэк эффект, действует кокаин, употребление кокаин, последствия употребления кокаина, из чего сделан кокаин, как влияет кокаин, как курить кокаин, кокаин эффект, последствия употребления кокаина, кокаин внутривенно, чистый кокаин, как сделать кокаин, наркотик крэк, как варить крэк, как приготовить кокаин, как готовят кокаин, как правильно нюхать кокаин, из чего делают кокаин, кокаин эффект, кокаин наркотик, кокаин доза, дозировка кокаина, кокаин спб цена, как правильно употреблять кокаин, как проверить качество кокаина, как определить качество кокаина, купить кокаин цена, купить кокаин в москве, кокаин купить цена, продам кокаин, где купить кокс в москве, куплю кокаин, где достать кокс, где можно купить кокаин, купить кокс, где взять кокаин, купить кокаин спб, купить кокаин в москве, кокс и кокаин, как сделать кокаин, как достать кокаин, как правильно нюхать кокаин, кокаин эффект, последствия употребления кокаина, сколько стоит кокаин, крэк наркотик, из чего делают кокаин, из чего делают кокаин, все действие кокаина, дозировка кокаина, употребление кокаина, вред кокаина, действие кокаина на мозг, производство кокаина, купить кокаин в москве, купить кокаин спб, купить кокаин москва, продам кокаин, куплю кокаин, где купить кокаин, где купить кокаин в москве, кокаин купить в москве, кокаин купить москва, кокаин купить спб, купить куст коки, купить кокс в москве, кокс в москве, кокаин москва купить, где можно заказать, купить кокаин, кокаиновый куст купить, стоимость кокаина в москве, кокаин купить цена, продам кокаин, где купить кокс в москве, куплю кокаин, где достать кокс, где можно купить кокаин, купить кокс, где взять кокаин, последствия употребления кокаина

Есть поэты разные - хорошие и не очень. Некоторые смолоду куют свое счастье, не брезгуя выбором металла для своего успеха. Они идут к славе как шоумены. Если надо - поменяют родной язык на более выгодный, или станут кандидатами в президенты - вдруг Нобелевская премия за такой кульбит выгорит? Но мы не о них — это не наши герои. А слава и деньги? Конечно, это хорошо, но это второе. Нелегко живет Шелехов, но не перестает работать в самых различных жанрах - поэзия, проза, драматургия, литературоведения, написание сценариев Ножевая музыка Я не знаю, откуда взялась эта тихая музыка? Как березы набухнут — и сахаром треснет кора, Затмевает глаза и трепещет опасная, узкая Ножевая полоска — и гаснут в крови вечера. Умолкает во мне водяное, небесное, зверево. И уходит душа по болотам, полям и лесам. Погулял я по свету — ночное и пьяное дерево, И вернулся к своим одиноким забытым корням. Ваша личность темна и загадочна. Становись и шуми — что надумал иль вспомнил о чем? А о чем тут шуметь? Где ударился или прославился — Все равно позабудет дремотный родительский дом. Будто шилом меня ткнули в сердце — хватаюсь за музыку. Нету воздуха тут или мне отказали в любви? Или — лезвие нежное узкое, Что какая-тварь обмакнула в веселой крови? От пришельцев с небес или белых грибов под рябиною Засветилась земля, зашумела широкая Русь? От пиратского дыма над трубкой вишневой старинною Занялась наша слава и эта лазурная грусть? Чтобы тризну сидеть или править веселые почести По весне молодой, размагниченной, дикой, хмельной, Обвалился я с неба на улицы темного общества, Бесхлопотный, ничей, обаятельный и молодой. Как разбили меня — и пошли по веселому кружеву, Сапогами хрустя, по осколкам влюбленной души. Но хватило убитому смеха презренья и мужества — Неизвестным стрелком доползти по весенней межи. Заревут тополя — и закапают мутные праздники. И запахнет туманом апреля моя сторона. И опять я лечу мотыльком — адмиралом и всадником, И меня на ладони несет, как потешку, весна. Снова желтые кости из почвы достанут историки. И в музеи потащат, что раньше гуляло живьем. Ах вы, пращуры-ящеры, милые бедные Йорики, Кто вас вытащит завтра бульдозерным ржавым ковшом? Я лежу на земле, воробьями и галками хоженый, Я пугаю ворон отпечатками чьих-то сапог. Я лежу белым облаком, по лбу житьем огорошенный. Перекрученный тряпками черных и едких дорог. То ли это любовь? То ли это еще путешествие? Расскажите, как мне, белизне, под ногами любить? Еще тысячу раз повторится на землю пришествие, Еще тысячу раз будут люди по сердцу ходить. Наша жизнь не мила, ее тропки любовью не явлены. Как протопчут — гляди, как черны по сырому снежку. Кто спасался — и кем наши души по свету затравлены, Все расскажут следы на коротком весеннем веку. Я лежу широко, у стволов затекая заплатами. Я лежу, как подкидыш, с глазами сухими, как лист. Я, как снежный сугроб, весь испорот жестокими каплями, И лоскутную грязь прижимаю к глазам, как батист. Не на вас я глядел. Не на эти фиглярские цитрусы. Думал жизнь убелить — да к себе притянула земля. Ах, в каких тростниках был рожден я веселым папирусом! Лучше б дети меня измарали, пиша кренделя. И когда захотите платком занавесить вы зеркало, Чтобы душу спасти от щелястых кладбищенских дрог, Опрокинется с неба веселым и бархатным жемчугом Королевич и смертник, напрасный апрельский снежок. Это я, это я прилетел на народное бедствие. Сам себя я отпеть прилетел на останки свои. И опять я уйду в путешествие, А куда — промолчат по лиловым кустам соловьи. Дело было на Седьмое ноября. Почему-то не хотелось больше жить. А на город, как чума, ползла заря И готовилась под флагами ходить. Собиралась в батальоны свои Русь, И повязывалась пасмурно Москва Мы прошли такой большой и сложный путь! И могучи у брандспойтов рукава. Как волнуется в пикетах молодежь! И куда ее потащат старики? У раскрашенной речугами пивной Коротались незабвенные деньки. Эта пена и горька, и солона, Но под залпами салюта подшофе Не забыть бы, как раздетая страна Танцевала в м в галифе. И не брал ее озноб или загул, И была ее головушка светла. И никто ее в участок не тянул, Потому что она трезвою была. Так была она, родимая, трезва — Эта резаная, колотая кровь! От Победы ни жива и ни мертва. Упаси, Господь, увидеть это вновь. Я гляжу теперь на бледную страну И на синие под глазом фонари Так не разлюбишь — хоть умри. Шелковистая и светлая юдоль, Мой печальный обезлюдевший приют! И куда тебя твоя затащит боль, И куда тебя живые поведут? Распечатали мы на трое коней Эту горечь, эту синюю крутель. И бредем, башкой стучась, до лучших дней, То — в кремлевскую, то — в мурманскую ель. Потому как нам — навеки повезло. Даже некому на кладбище сказать! Как от трезвости дороги занесло, Так от пьянства душит сердце — благодать. Охота Не пью со всеми заодно охотничье вино, Когда трубит осенний рог — и в небе звезд полно. Когда небритые стрелки тиранят луг и лес И жизни красные клочки рассыпаны окрест. Когда о смерти решено! И с женщиною дом Вооруженною спиной отрезан, как ножом. Окошко, аленький цветок и женщины пятно — Все это было так давно, ах, Боже, как давно! Не пью со всеми заодно преступный этот ром! Я не хочу, чтобы на мне поехал лес верхом, Как стадо бешеных свиней — охотников гоня Когда трубят рога охот — в народе нет меня. Когда валяются пыжи, как звезды, под ногой Как много было в небе звезд! И — недострелянная дичь, я к станции иду — Сырой вельветовый пиджак накинув на ходу. Не пью со всеми заодно — наутро впопыхах, Ботинками в чужой траве притаптывая страх! Когда бутылочным стеклом встает вокзал зари, За желтым домом — желтый дом и в касках фонари. Когда о смерти решено — и догоняет лес! И жизни красные клочки валяются окрест. И барабанят русаки кровавой головой С очами русской синевы под смертною плевой Когда погибнет флора и фауна, И в садах расцветут компьютеры, И взойдут на русских плантациях, Как озимые зеленя, Телеграфные, разноцветные, В оболочке резиновой кабели, То ли ласточки, то ли скутеры Станут мошек ловить, звеня. Я лопату возьму совковую И в какой-то глуши пластмассовой Посредине асфальтовой площади, Где, как на небе — ни души, Наступая на заступ тапочкой — Для удачливой ловли чайников Буду долго копать хорошие Нехимические карандаши. Выйду в море канализации И закину в пучину удочки! Погляжу, как в лугах мечтательных Стекловаты стоят стога. Со слезами любви к отечеству Я забуду, что щиплет удочки Электрическая мелюзга. Будут в небе летать динамики. Будут песни звучать спектральные. И в своей рыболовной лодочке Буду плакать я до утра,. Что стоят на земле хорошие И весеннею пахнут плазмою — Алхимические, нормальные Подмосковные вечера Я не допил зубровку с тобою, Георгий Иванович! Но осталось на донце — так будем гостей созывать. Наливай-ка, хозяйка-Москва, мне стаканчик-стаканович, И поедем по маленькой старую Русь вспоминать. Отгулял ты Москвой, свет-Георгий, да сердцем отмучился, Отлетал на колесах да русские песни отпел! И как песенка здешняя — ангельским гласом озвучился, Да и в певчее горнее чистой душой отлетел. Ну а нам наливать-выпивать, что осталось, по маленькой Да веселую бороду тихой слезой поминать Эх, немало нас жило твоей голубиной завалинкой, Не одну подарили тебе мы хрустальную прядь. Как входил причаститься старинной застольной отрадою Бесприютный и слабый, которого нет сиротей, И за славной беседой, за той голубиною правдою Отступала звезда, коей нету на свете лютей. Но в окне до утра та звезда площадная маячила, Раскидавши рога и мечтая твой крест своротить Но твоя голубиная сила чего-то да значила, Коли столькие звезды тебя не смогли погубить. Станционный смотритель московского люда безродного, За полночным чайком ты немало народу сберег. И за русскую думу, за церковку дома народного Из житейского моря вознес тебя ласково Бог. Любомудр величавый, ушел ты в великое странствие По дороге зари, где такие, как ты — сизари О России молитву возносят в невиданном царствии! Но сегодня окошко светлицы своей отвори. Ты прими, свет-Георгий, в окошке нездешнего терема Добродушное слово и слезы чистейшей воды. Где-то там, с гамаюнами, блещет у вечного дерева И серебряный голубь сибирской твоей бороды. Но за тысячу лет здесь единожды хлеб преломил. Наливай-ка, Москва, поминальный стаканчик-стаканович, Чтобы голубь серебряный тихую каплю испил. Когда шумят леса библиотек И манускриптов родовые парки, Иду я к водам рукописных рек Под сень Шекспира, Гете и Петрарки. И отступает чад макулатур И городская ржавая завеса И граф Толстой, как истребленный тур, Выходит из рябинового леса. И далеко слыхать на полюсах Тяжелый шаг и шелест белой гривы, Когда с малины капает роса, Как литера — в разгоряченный тигель. Гуляка здесь, я не прохожий там, Лесной хозяин, брат и подмастерье, Где перепелка плачет по зыбям И бродит смех есенинского зверя. И ежевикой брызжет на лицо И обжигает алой клюквы лаской — Российское народное словцо И по траве — рассыпанные сказки. И если лбом я стукнулся о жизнь, И ворон сел на белые страницы, Я в лес иду — хромой и бедный лис, И Пушкин молча мне дает напиться Там дремлет вещий Дант. И дышит мед поляны. Прозрачный месяц, повязавши бант, Плывет за башмачком Прекрасной Дамы. И рыжим лисом я не сплю ночей — И сторожу, и лаю за холмами, Когда пожар пресветлых наших дней Ползет на Лес — багровыми полками. Гусь Я — гусь со двора Александра Сергеича Пушкина. Сподоблен судьбою питать его письменный стол, Ободран до нитки по умыслу злыми старушками, Во имя российской словесности гол, как сокол. За то, чтоб писал он кровавыми перьями доброе, На птичьем дворе от мороза я умер в любви. И черные люди, схватив худобу мою мертвую, За красную лапу на кухню меня понесли. Широким ножом мне разрезали грудь мою гордую И белые крылья до слез осмолили огнем. И кинули в щи. И до ночи глодали безродные, Тупые дворняги останки мои под столом. Пусть выброшен я на помойку студеного Питера, И стал я добычей сопливых балтийских ворон, Но перья мои все летают в священной обители. Горячей и смуглой рукою казнит меня он. Найдет мои кости любитель российской словесности, И стану в музее я чучелом важным стоять. А перышек звон из далекой тропической местности Со стаей гусиной к потомкам весной прилетать. Заря, заря Он стоит на площади, бледный и измученный. С пулей, что не вынута в бронзовом боку. Никому не ведомый, до костей изученный, Ну, а сердце в бронзовом — круче кипятку. Это ж наша Родина, чистое дитё. Да мне тут не нравится абсолютно все. Тут у нас биндюжники, тут банкиров хор. Тут иные прочие всякие достоинства, Там играют свадебку вор и прокурор. Вот у нас лабазники, пепси-колка гадкая. Вот резинка-жвачка, славянский чуингам. Вот козлы публичные, вот цикута сладкая. Вот скелеты русские с мясом пополам. Вот злодеи старые, Вот злодеи новые. Вот и желтый дом. Вот и наши девочки, деточки бульварные. Так мы и живем. Нет, вы нам по совести что-нибудь скажите-ка. Все-таки вы — классики. В вас стрелял француз. Сверху видно многое, всякая политика. Внутренняя, внешняя… И каков наш туз? Разве только джокеры на Руси и есть. И стоим мы скучные, все покрыты зеленью. Да и сам я, Господи, в прозелени весь. А ворона Пушкину отвечает: Сильно с печки прыгали — головой ударились. Тут сказал я классику: Зубодер нас вылечит или же тюрьма? До Суда ваш праздничек. Синие глаза Пристальнее белой хирургии, Голубей арабского ножа, Небеса повисли над Россией, Револьверной копотью дрожа. Потому и небо голубее, Веселей и горестней для нас, Что над нищей Русью, сиротея, Расплескалось столько синих глаз. Что-то мы хорошее проспали, Прогуляли исповедь и дрожь. Слишком много света расплескали — Просто так, за здорово живешь. Загустеет небо тишиною, Закивает хоботом комбайн. Над умытой кровушкой землею Ходит призрак — маузерный лай. Потому и небо голубее, Детским взором прозревая нас, Что над тихой Русью, сиротея, Расплескалось столько синих глаз. Среди рати ангелов ушедших Пристально глядят, как образа, На потемки наших дней кромешных Пушкинские синие глаза. Сентябрь А зодчий никак не построит — и горькую пьет. И все работяги с ним пьют за честную кампашку. А шут пропивает Джульетты ночную рубашку, И царский чертеж в самогонное дело идет. И все это длится затем, что никак не забить Последние гвозди и камень раствором не схвачен. А зодчий напился, пусть клялся народу не пить! И тоскуют и птицы, и клячи. И Пушкин из гроба встает, чтобы музу ничком Опять повалить и лишить ее кротости духа. И снова запеть, как любезен Михайловский дом, И как хорошо разливает по кружкам старуха. А клены расшиблись об осень и в злато, и в кровь. И стало смиренно и дико. И Пушкин растерянно вновь Со всеми тоскует — и лиру швыряет музыкам. И пьют до поры просветления риз и умов, До майского дождика, в коий опомнится зодчий. И снова на свадьбу стихов, алебастра и дров Потянутся в вещем угаре — поэт и рабочий. Дико на Фонтанке лаяли лягушки. Но парижским смальцем пахнул каждый щеголь. И, гуляя как-то в поле у опушки, Наблюдая небо, молвил сочинитель: И галушка тут же прыгнула лягушкой На плечо Гомеру миргородской славы. Съел галушку Пушкин у сырой опушки И сказал: Хороши в трактире на небе галушки. Да трактирщик вишен пожалел, собака. Я еду в ссылку. Я — честной паломник Или разбойник — по святым местам, В торжественном кортеже, как покойник, Среди и живых мертвых пополам. Блуждаю без царя и без России. И что еще мне выпадает тут? И колется раздумье, как репей, На театральных горестных подмостках, По балаганам родины моей. Я жив еще, хотя местами умер. И потому-то с грустью пополам Прикладываюсь к погребальным урнам, К живым и мертвым — по святым местам. Тут не ревет веселая скотина И не слыхать брунжания улья. Протертая тряпицею картина, Тут родина музейная моя. И каждый замечательный двуногий Придет сюда свой проглотить язык — На эти диковатые дороги, Где светит иногда высокий лик. Но души не чает В нас музыка — и прочей нет судьбы. Да и собирает Сердца людей, как белые грибы. Он темно-рус, как прежде, белозубый, Да урожай скупей у грибника. Но грянут скоро ангельские трубы, И все пойдет на свете с молотка. Сюда еще не провели рокаду И не пробили на весь мир туннель. Тут книжный червь дает мне выпить яду — Дежурный жрец, лукавый, как апрель. Живой и мертвый, я пришел согреться К музейной баньке, чьи полки пусты. Прикладывай, Михайловское, к сердцу Перцовый пластырь чинной красоты. Я езжу по музеям. А тот, последний на земле пиит, В зеленых дебрях сада бронзовея, За юной китаянкою бежит. И пишет кренделя Ногами беспризорная И буйная земля. Гремя хмельными кружками, С плясуньей мировой Объехал вокруг Пушкина Есенин молодой. А вскоре гроб болезного В последний путь земли Вокруг перста Небесного Прощаясь, обнесли. Сломаемся верхушками, Идя на Страшный Суд. Вкруг памятника Пушкину Россию обнесут. Листья Куда вы, последние листья, Обочины рыжая тень? Куда, огневые молитвы, В какой оглушительный день? Быть может, все эти растенья По осени видят во мгле, Как люди узорчатой тенью Проходят по мокрой земле. Орфей и его Отравитель, И с Донной ее Командор. Куда вы, последние листья, Его двухсотлетняя тень? Куда вы, Ночные Молитвы? В какой оглушительный день? Гулянье за селом Мы под звезды в тихий август вышли И читали Пушкина стихи. Где-то грустно пахли лавровишни, Заглушив французские духи. Хорошо бы отворить калитку, Жемчуга, любовь моя, надеть, Оборвать, как детский шарик, нитку И по небу синему лететь. По веселым розовым купавам Венценосной тлеющей зари, Прикасаясь к земляничным травам, Полетим, мой друг, как снегири. Облака торопятся, как мысли. Не с Непрядвы ль перепелки плач, Где березы зеленью повисли. Как воспетый водопад Кивач? Где светла державинская ода И тяжелый не убьет металл, Где от брызг терновника и меда По рябинам послащал коралл. Светлый август вывесил сережки. За калиткой от росы светло. Надевай же жемчуга в окошке. У Вас недостаточно прав для добавления комментариев. Из поэтических сборников Опубликовано: Хирургия Письмо из госпиталя Дайте Родину хоть контрабандой! Привезите мне лист лопушиный, Зачерпните стеклянною банкой Самой жгучей, как юность, рябины. И сырая трава зверобоя Не залижет жестокие раны… - Нас по свету мотает удача, Только время назад оглянуться… Я на веточку вербную плачу, Я в Россию хочу окунуться! И поздно уж елея наливать. А свет смиренный напечатлевает Скудеющую на чело печать. Но негромкий свет Ещё горит, среди живых привычен, И где меня уже почти что нет. И с каждым днём видением кромешным Всё чётче я рисуюсь в мире том. И лестницу дрожащую — ко Граду Лампады бедной простирает свет. Великая русская стена Ужасно та стена упруга, Хоть и гранитная скала, — Шестую часть земного круга Она давно уж обошла. Её не раз и штурмовали — Кой-где сорвали камня три, Но напоследок отступали С разбитым лбом богатыри… Ф. Спиной к спине отцы и деды Расколотили насмерть ад. Шествие Дело было на Седьмое ноября. Грустная фантастика Когда погибнет флора и фауна, И в садах расцветут компьютеры, И взойдут на русских плантациях, Как озимые зеленя, Телеграфные, разноцветные, В оболочке резиновой кабели, То ли ласточки, то ли скутеры Станут мошек ловить, звеня. И в своей рыболовной лодочке Буду плакать я до утра, Что стоят на земле хорошие И весеннею пахнут плазмою — Алхимические, нормальные Подмосковные вечера Заповедный лес Когда шумят леса библиотек И манускриптов родовые парки, Иду я к водам рукописных рек Под сень Шекспира, Гете и Петрарки. Клюква Тут спичек не надо! Здесь даст прикурить и песок. Великая сушь зажигает тяжелые звезды. И сердце солдата летит и летит в туесок, Что Марья-царевна забыла у белой березы. На влажную клюкву и сонную россыпь малин, Где чуткие грузди стоят, как лосиное ухо… И русская музыка трогает зыбь паутин, Тревожного силой грибного таежного духа. Где роскошью неба покрыта полей нищета И нежно поют на Стотары глядящие волки. И так тишина по России легка и чиста, Что слышно, как падают в дальней Сибири иголки. А в запахе ситном — такая хранящая дрожь, Как будто бы он долетает в барханы пустыни, Чтоб слышал солдат, как тоскует альпийская рожь И древняя мати рыдает и помнит о сыне. И, чутко прицелом в палящем краю поведя, Ночной часовой в неожиданный шорох вглядится: Переливчатым шагом дождя, Белея и плача, и чиркая землю, как птица? Но в желтых песках позабудет команду солдат И яблоком горьким проглотит устав караула… И Марья-царевна нежданно, как утренний сад, К нему подойдет в напряженной тени саксаула. И красная влага окрасит печальную руку. Так много рассыпали клюквы по дальним пескам! Такая печаль… И уже поспевают черницы. Осень в песках Багрянец и синие тени легли По золоту Афганистана… Как будто застлали песок журавли Печальным холстом Левитана. И пишет с картинки Россию душа В тетрадку начального класса, Где падают клены, огнем ворожа, В речушку вороньего глаза. И знай, что тебя, заклиная, как сталь, На Волге охрипли кукушки. Чтоб ты не влюбился в осенний песок И болью, бездонной, как порох, Не в этой глуши зачарованной лег, А в русый березовый ворох! Ведь смотрят на солнце орлы потому, Что, глядя на землю, — ослепли… А юность горит — не сгорает в дыму Рябиновой кисточкой в пепле. Как листья, змееныши вниз зашуршат, Чуть ветку колючую тронешь… Россия, прими золотой листопад, Россия, ты любишь, ты помнишь! Когда мы ложимся в студеную ночь, Судьбу намотавши на траки, А в небе созвездий не кончился дождь — Затем, что жестоки атаки… Заповедь Когда полцарства и ржаную корку, И магазин патронов — пополам, И от жары готовы есть махорку, А писем в бой никто не пишет нам. Когда в атаку мы идем в кроссовках, И нам на визги моды наплевать! Когда пылает небо в рукопашной, И вертолет висит на волоске, Храни тебя — распутица и пашня, Что дремлет в сердце, в красном уголке! Пушкин Я еду в ссылку.

Россыпь в Шелехове

Уголь в мешках, и россыпью, Шелехов

Солома в тюках и россыпью с доставкой в Шелехове

Каталог статей

Почетные граждане города Шелехова

Агропром в Шелехове

Шелеховские выборы: РУСАЛ против всех

База данных людей Шелехов, страна Россия

Новости об Шелеховский вестник

Мой ШЕЛЕХОВ

Мой ШЕЛЕХОВ

Новости об Шелеховский вестник

Агропром в Шелехове

Шелеховские выборы: РУСАЛ против всех

Агропром в Шелехове

Солома в тюках и россыпью с доставкой в Шелехове

Новости об Шелеховский вестник

Каталог статей

Новости об Шелеховский вестник

База данных людей Шелехов, страна Россия

Агропром в Шелехове

Report Page