Роман "Ваше благородие"
Олег СеверюхинЯ начал игру и думал, что буду от неё в стороне, но, похоже, мне придётся играть первую скрипку в оркестре.
Дома я старался быть таким же, как и всегда, но не всегда мне это удавалось, что было замечено и МН.
- Что случилось? - спрашивала она.
- Никак не могу решить одну проблему, - говорил я, - но она секретная и с кем-то поделиться с ней нельзя. Даже с тобой. Но скоро всё решится.
- Это опасно? - спрашивала МН.
- Как тебе сказать, - отшучивался я, - вся наша жизнь состоит из опасностей. Чуть зазеваешься и на тебя извозчик наедет. А уж у военного человека так опасность на опасности. Слишком сильно вытянулся перед начальством - растяжение всего организма и всё тело начинает болеть. Если всё перечислять, то придётся писать целую книгу, а у меня на это времени нет.
МН была человеком любознательным и натурой творческой, что вообще-то не так характерно для медицинских работников. А, с другой стороны, как не медикам быть творческими натурами. Ведь они ваяют нового человека, потерявшего своё здоровье в суровых условиях жизни в нашей стране.
Мы с ней ходили на выставки современных художников, на концерты модных поэтов. Я старался ничего не говорить, чтобы не обижать художественные вкусы МН и её знакомых, не без интереса поглядывающих на её мужа. Я думаю, что и МН это понимала, поэтому всегда была начеку и быстренько отшивала знакомиц, попробовавших заглянуть за красную линию.
На одном из камерных поэтических концертов декадентского жанра кто-то из этих знакомиц сказала, что среди нас присутствует известный поэт и предложила попросить его прочитать свои стихи. Все начали удивлённо оглядываться и наконец все взгляды вперились в меня, так все другие мужчины поэтами не были по определению, а я с золотыми погонами как последователь Михаила Юрьевича. Все начали аплодировать мне и говорить: просим, просим.
Делать нечего, декадентствовать, так декадентствовать.
- Весеннее, - сказал я.
Катился май и цвёл шиповник,
В цветах каштана жизнь моя
Была как ландыш и любовник
Уехал в дальние края.
Любовь казалась такой вечной,
Нет ни начала, ни конца,
Я оказалась первой встречной
С рукой простою, без кольца.
И он с размаху предложил мне
Любовь и сердце - два в одном,
И будет общим портмоне,
И дым над свадебным костром.
Он растворился на рассвете,
Открыв все двери и замки,
Ну, где же есть любовь на свете
И мужики так мужики.
- Браво, браво господин офицер, - аплодировали участники.
Вот ведь какая закавыка. Офицеру запрещалось снимать военную форму. Он должен всегда быть в форме и ему не рекомендовалось выступать на концертах и прочих мероприятиях, хотя это правило часто нарушалось, так как среди офицеров было много талантливых людей и их выступления наоборот способствовали росту авторитета офицеров. Поэтому на эти мелкие нарушения начальство смотрело сквозь пальцы.
Первого числа июля я сопровождал Верховного Правителя на встречу с ЕИВ в Царском селе. Пётр Аркадьевич был уже не Верховным правителем, а премьер-министром.
Мне для размещения был выделен небольшой флигель в полосе гостевых домиков, рядом с флигелем премьер-министра.
Из окна я видел, как по алее прогуливались Пётр Столыпин и Григорий Распутин. Как два закадычных друга. В коридорах министерства уже носились слухи, что премьер и святой старец закорешились, это уже традиция, что все, кто работает в министерстве внутренних дел, традиционно ботают по фене, и что это укрепляет авторитет шефа наверху.
Завтра будет аудиенция и мне нужно подготовиться. Я прилёг на диванчик и стал вспоминать всё, что я знал о начале Первой мировой воны, о революции, о том, как во время мирной революции в феврале люди практически и физически уничтожили полицию, которая терроризировала местных жителей. Повезло казакам, которых не было в столице, иначе бабы и мужики забили бы их дрекольем и свинцовыми цепами на базе ухватов. Пострадали и члены семей служащих полиции. Говорили бескровная революция, а вот он русский бунт бессмысленный и беспощадный.
Не так давно вызывал меня к себе директор департамента полиции, хотел посоветоваться по одному вопросу.
Речь шла о пропаганде социал-демократов. Они использовали рисунки талантливых художников и сделали книжечки-комиксы, где были нарисованы рыцари с погонами городовых и полицейскими медалями за усердие на шее. Лица у них закрыты забралами, чтобы никто их не узнал, и они кулаками и палками бьют крестьян, студентов, интеллигентов, идущих с лозунгами "свобода, равенство, братство и счастье". За спиной лежат избитые люди, а впереди несчастные граждане, пришедшие к царю.
Книжечки разбрасывали везде, и они получили очень широкое хождение среди всех слоёв общества. Полицейских офицеров стали чураться и общение с ними стало признаком дурного тона.
- Что делать в такой ситуации? - спрашивал меня директор как чиновника для особых поручений, надеясь, что я доведу до премьера и министра внутренних дел его озабоченность.
Я полистал этот комикс. Сработано умно. Тут ничего не нужно доказывать и объяснять. Городовой он и есть городовой. Из гоголевского "Ревизора" по всей России известно, что в городовые назначают одних держиморд, да и офицеры у них в большинстве своём тоже держиморды.
- Что в рисунках изображено неправильно? - спросил я директора департамента.
- Какие же, скажите на милость, рыцари с погонами городовых? - кипятился директор. - Городовой он и есть городовой.
- Так и на рисунках тоже показано, что городовые совершенно не рыцари, а в газетах пишут, что они рыцари правопорядка, - сказал я. - В чем же неправда? В тех же газетах пишут, что полицейским может быть человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. А это на рисунках можно разглядеть?
Смотрю, директор начал багроветь. Думал, что я сейчас буду его успокаивать, говорить, что правильно бьёте палками всяких там скубентов и профессоров с лекаришками. Типа, бейте и ничего вам за это не будет.
- Так, что же нам делать? - спрашивал он.
- Тут вам надо решать, - сказал я. - Чем больше вы будете бить людей, тем больше будет таких книжек, тем больше людей будет ненавидеть вас, а потом радикальные элементы снова будут создавать боевые дружины, которые уже были в 1905 году. А суды кого судят? Тех, кого избивали палками и приговаривают их к каторжным работам. И чем сильнее будут репрессии, тем эффективнее будет работа социалистических агитаторов, тем больше будет демонстрантов.
- Вы полагаете, что мы должны идти на поводу у этих смутьянов? - и директор департамента встал из-за стола.
- Не мне вам указывать, господин тайный советник. - сказал я. - Но вашу озабоченность я доведу до Его Высокопревосходительства. Честь имею.
Я щёлкнул каблуками и вышел. Дойдёт ли до этого человека то, о чём я ему намекал. Вряд ли. Они боятся уголовников, а вот людей, идущих с политическими и экономическими требованиями они не боятся, и поэтому бросят все силы на них, потому что уголовники для них социально близкие. А потом начинается революция и в результате случается то, о чём говорил великий поэт.