Ритуал

Потом развернулся и направился обратно к дому. Задержался на крыльце. Встал рядом с Локи, слева от двери, и заглянул в коричневатый коридор. Локи перестал двигаться, но кровь продолжала заливать неровный настил крыльца. Люк пожалел, что не спросил Локи или Фенриса, куда они положили его табак. В голове стало необычайно легко, и Люку захотелось, чтобы все быстрее кончилось.
– Суртр!
Темный дом молчал.
Что делать? Что делать? Что делать?

Патроны. Сколько их? Перед спусковой скобой был магазин. Но он не знал, как его отсоединить, чтобы проверить боеприпасы. И даже если у него получится, он боялся, что не сможет вставить магазин обратно. Не так все просто. Как запасной вариант, ему нужен нож.
– Суртр! Локи больше нет. Твоих друзей больше нет. Слышишь меня?
Тишина.

Он задрал подол платья и посмотрел на бедро. Рана напоминала безгубый рот, подол платья пропитался кровью. Свежая кровь на старой. Он не мог смотреть на нее. Кожа на груди была рассечена до мышц. Он заглянул под вырез платья. От близкого вида раны его бросило в озноб и затошнило. Он согнулся пополам и осмелился закрыть глаза. Сделал глубокий вдох. Затем выпрямился, перешагнул через Локи и вернулся в кухню.

Посмотрел на старуху. Та посмотрела на него. Она так и сидела в своей маленькой колыбели рядом с печкой. И, казалось, чего-то ждала, явно недовольная им. Он не закончил то, что должен был сделать. Но как? Он хотел спросить ее, но она не говорила по-английски и не могла ему ответить. Ему так не хотелось подниматься по узкой лестнице и снова идти в крошечные комнаты с низким потолком. Это не место для человека, потерявшего столько крови и с ружьем в трясущихся руках. Похоже, девчонка ждет наверху, в темноте, сжимая в пухлом кулачке нож. Сука.

И что ему делать с этими ранами? Он собирался было показать старухе бедро, когда та посмотрела на стену напротив печи и кивнула морщинистой головой. Люк нахмурился. Она кивнула снова и подняла верхнюю губу, оскалив темные зубы.
Он посмотрел на стену и в тот же миг услышал, как легонько скрипнула дверь напротив. Люк вскинул ружье. Суртр тихо спустилась по лестнице и ждала в гостиной. Локи она тоже видела.

Люк сглотнул и медленно двинулся к выходу из кухни. Потом замер в нерешительности. Нужно ли ему идти в гостиную? Суртр могла стоять прямо за дверью. И точно, дверь сдвинулась. Он был уверен, что не оставлял ее полуприкрытой. Может, она открылась сама по себе, а Суртр по-прежнему прячется где-то наверху?
Затаив дыхание, он присел и двинулся по коридору к входной двери. Перешагнул через Локи и опустился в траву. Потом поднялся и заглянул в маленькие грязные окна гостиной. Слишком темно.

Приблизился к старому коричневому стеклу, поставил одну ногу на провисшую веранду крыльца и вдруг увидел перед собой Суртр. Это произошло так неожиданно, что он чуть не нажал на спусковой крючок.

Суртр стояла, наклонившись вперед и уставившись в пол. Вот почему она не увидела его в окне. На ней были джинсы и черная футболка. Она внимательно слушала, прижавшись к старой двери гостиной. Готовая напасть с разворота, как только он зайдет в комнату. Или выбить у него дверью винтовку. А может, выползти и наброситься на него сзади, когда он будет проходить мимо. Умно. Она хотела его. Всегда хотела. Ни одна женщина не хотела его так сильно – точнее его смерти.

Он буквально кипел, холодный пот заливал лицо. До боли стиснув зубы, он поднял ружье. Направил в окно.
И выстрелил.
Все оконное стекло вылетело. Суртр подпрыгнула, словно ее ударило током. На секунду мелькнули ее растрепанные черные волосы и большие белые глаза. Что-то разбилось. Она вскрикнула.
Интересно, попал ли он в нее?
Затвор вверх, вперед, назад и вниз. Когда Люк поднял глаза, девчонки в гостиной уже не было, а дверь была закрыта.

Люк проковылял вдоль дома через лужайку и заглянул в прихожую. Откуда-то из темноты донесся топот ног. Но она не могла добраться до лестницы, поэтому, видимо, забежала на кухню. Люк продолжил обходить дом с ружьем наперевес. Он застрелит эту суку через кухонное окно. Рвение, граничащее с возбуждением, вызвало покалывание во всем теле. Пот лил градом.
Он увидел девчонку в прицеле ружья через грязные окна. Она выходила из кухни через крошечную заднюю дверь.

Не опуская ружье, Люк неуклюже побежал к другой стороне дома. Из горла вырывался хрип, кровь стучала в ушах. Ему не терпелось еще раз выстрелить, но он осторожно зашел за угол и оказался на задней лужайке перед садом. Огляделся, готовый броситься в погоню.
В траве никого.
Какое-то движение в саду. Позади грузовика. Она уходила, довольно быстро для своей комплекции, петляя между деревьями, растущими вдоль разбитой дорожки.

Прицел ружья поплыл, потом сместился перед глазами. Руки ходили ходуном от волнения. Люк сморгнул пот, застилавший глаза. Повторно сфокусировался. Заметил ее. Потом снова потерял, когда она вильнула в сторону, работая толстыми ногами как поршнями.
Наконец увидел ее силуэт между двумя темными стволами, поймал в прицел и выстрелил.
Слишком высоко. Или попал? Девчонка исчезла.
Кордит опалил лицо, глаза, горло и нос. В ушах звенело.

Нет, не попал, потому что она снова вскочила на ноги и побежала через дорожку в сторону леса. Когда Люк снова поднял ружье, она уже скрылась среди деревьев.

Разочарованный, он посмотрел на белый грузовик. Направился к нему. Через пассажирское окно увидел на полу кабины конфетные обертки и старый дорожный атлас на шведском. Машина была с правым рулем. Он открыл дверь. В нос ударили запахи резины, масла, мокрого металла и застарелого сигаретного дыма. Запахи старого мира. Мира, куда этот автомобиль может его доставить. Внутри было очень грязно. Все коврики и сиденья были покрыты пылью. Пол кузова – из голого металла. Резиновые прокладки на педалях отсутствовали. Обивка на сиденьях порвана. На зеркале заднего вида висела ярко-бирюзовая рыбацкая приманка. В открытой планшетной сумке для инструментов – пустые красные пластмассовые контейнеры из-под еды, дюжина смятых пивных банок. Это была не их машина. Они приехали сюда на ней, но взяли у кого-то и где-то в другом месте.

Люк положил ружье на траву. Затем нагнулся и потрогал рулевую колонку. С надеждой коснулся пальцем ячейки для ключа зажигания. Пусто.
Ключи, ключи, гребаные ключи.
Он решил убираться отсюда, причем как можно быстрее. Повернулся и осторожно двинулся к дому, зажимая рукой рану на бедре.
Остановился, развернулся и пошел назад за ружьем, которое оставил в траве.
– Черт.

Мысли путались. Голова кружилась от голода, внутри все пылало от жажды. Накатывающее волнами возбуждение выматывало. Ноги словно налились свинцом. В глазах мелькали темные точки. Люк сплюнул и двинулся дальше.
Когда он вернулся в кухню, старухи там не было. Он позвал ее.
– Эй! Эй! – Но никто не ответил и не пришел.

На кухне не было ни крана, ни раковины. В этом доме никогда не было канализации. Но он нашел шесть литровых бутылок, в которых носили воду из колодца. Открыв одну бутылку, он стал жадно глотать теплую жидкость, пока острая боль в боку не заставила его остановиться. Он наклонился вперед, пытаясь отдышаться.

Заглянул в чулан. Внутри было темно и холодно. Отрезал от черствого каравая кусок и набил им рот. Больше посасывал его, чем жевал. Хлеб был жестким и по вкусу напоминал кровь. Еще там был засоленный окорок. Два мешка свеклы. На четырех длинных полках выстроились банки с соленьями и вареньем. Пыльные яблоки. Соль. Репа, морковь, старый кофе. Но ничего годного. Похоже, «Блад Френзи» приехали сюда, на край земли, с пустыми руками. Это были скудные старушечьи запасы. Позже, он поест позже. Когда выберется отсюда.

Ключи, ключи, гребаные ключи.
Медленно, спиной вперед, Люк поднялся по лестнице, зажимая рану на бедре. Нужно промыть ее и перевязать. Наверху лестницы он развернулся и двинулся во тьму, выставив вперед ружье. Что если Суртр вернулась в дом и прокралась сюда? Он прогнал эту мысль, но почувствовал, что от напряжения может сломаться при малейшем звуке, выдавшем ее присутствие.

Прошел по коридору. Заглянул в первую комнату. На полу лежали два спальных мешка. Один синий, другой желтый. Комната Локи и Суртр. Повсюду разбросана одежда. Неопрятные, грязные, озлобленные люди. Он вошел, поискал глазами куртку Локи. Потом повернулся и обомлел. Он чуть не выстрелил с бедра, когда увидел три звериные маски, которые они надевали в первый день его плена. Все три выстроились в ряд и смотрели с деревянного стола, относящегося, по-видимому, к эпохе викингов. Они привезли эти звериные головы с собой или нашли здесь?

От одежды несло потом и немытыми волосами. В куче барахла на полу Люк обнаружил кожаную байкерскую куртку. Плечи были усеяны шипами. На талии и локтях – стальные заклепки. На спине аккуратно выведены белой краской названия групп: «Келтик Фрост», «Сатирикон», «Горгорот», «Бегемот», «Ов Хелл», «Мэйхем», «Блад Френзи». В кармане что-то звякнуло. Шесть ключей, прикрепленных к перевернутому стальному распятию. Что еще?
Достав ключи, Люк по какой-то причине застегнул карман. Потом спросил себя:

– Зачем?
Помотал головой. Он двигался словно в патоке. Неужели в доме так жарко? Насколько он помнил, раньше здесь было очень холодно. Здание накренилось, как лодка в шквал. Тяжелая винтовка цеплялась везде стволом. Он выругался. Сырое от пота лицо горело.

Вернувшись в коридор, он мельком заглянул в свою бывшую комнату. Потом посмотрел на маленькую дверь, ведущую к чердачной лестнице. Услышал чей-то голос. Нахмурился. Подошел к двери, но голос стал тише. Посмотрел на потолок. И тут он понял, что голос исходит не сверху, а с улицы. Кто-то пел.

Он вернулся в комнату Локи и Суртр и посмотрел сквозь грязное оконное стекло. В саду никого. Он остановился, снова прислушался. Голос звучал с другой стороны дома. Не сумев заставить себя войти в комнату, в которой его держали взаперти, Люк затаил дыхание и, словно в тумане, спустился по лестнице. Намокшие раны горели огнем.

В прихожей он поднял ружье, уперев его прикладом в плечо, и двинулся к входной двери. Дверь гостиной была все еще закрыта. Кухня, как он успел быстро проверить, пуста. Задняя дверь открыта.
Перешагнув через Локи, он вышел на улицу.

Рядом со вторым кострищем, у самого края выжженной травы он увидел старуху. Крошечная фигура, до самого горла затянутая в черное, стояла лицом к деревьям, не обращая внимание на тело Фенриса, неподвижно лежащее на лужайке. Для такого маленького человека она обладала удивительно притягательным голосом. Издаваемые ею звуки напоминали арабские завывания. Еще Люку вспомнились песнопения североамериканских индейцев. Она напевала что-то очень ритмичное на шведском языке, прихлопывая в такт маленькими ручками. Что-то простое и повторяющееся, как детский стишок. Одни и те же строки, снова и снова. Люк начал различать одно слово «Moder».

Она постоянно повторяла его, в конце каждого трехстишия. «Moder».
Мать.
– Нет, – в ужасе пробормотал он. – Пожалуйста, не надо.
Осознание пришло быстро, словно окатив ледяной водой из ведра. Он затряс головой, как усталая лошадь. Ни один человек не смог бы выдержать такое. А может, он в аду? Может, он умер в том лесу вместе со своими друзьями и теперь обречен наблюдать эту бесконечную хронику зверств?
Он обмотал брелок вокруг среднего пальца и прицелился.
– Мэм! Я сказал, нет!

Она пела как дитя, как маленькая девочка, вскидывая вверх крошечные ручки. Смотрела в небо и произносила старое имя.
Когда придет время, ты будешь петь с нами?

Пару раз у Люка возникало подозрение, что она его использует, но он гнал его прочь. Это казалось слишком невероятным и нелепым для такой маленькой причудливой женщины в домотканом платье, которая варит тушенку и громко топает по полу своими ножками. Но она использовала его. Чтобы убрать непрошеных гостей из своего дома. Чтобы они истекали кровью на лужайке. Они явились без приглашения, командовали и не уходили. Она была старой и нуждалась в помощи, чтобы избавить дом от грызунов. Проныре Фенрису она давно хотела свернуть шею. Это было видно по ее черным глазам. Поэтому она позволила Люку пожить еще немного, чтобы «Блад Френзи» думали, что они тут главные, а она работает на них, прислуживает. Но потом она дала жертве освободиться и выполнить для нее кое-какую работу. Он выжил в лесу и в этом доме, потому что должен был сделать кое-что для нее. Он был злым и жестоким. Из четырех человек, которые пришли сюда умереть, он не сильно отличался от накрашенной молодежи. Какое-то время он мог быть полезен. Он всегда чувствовал, что его судьба здесь предрешена. Что здесь у него есть цель. И это оказалось правдой.

Она играла с ним с первого дня. Его все равно должно было забрать то, что живет среди скал, деревьев, ручьев и доисторических троп. Теперь работа сделана, и маленькая девочка звала мать домой. Он по-прежнему был жертвой. Даже одет был подобающе. Это же она принесла ему платье и венок.
– Боже, нет.
Он навел дрожащий прицел между лопатками крошечной фигуры. И завис в нерешительности.

Этого не должно быть. Он подумал о Хатче, бледном, забрызганном грязью и висящем между еловых ветвей. Вспомнил руки Дома на своих плечах, незадолго до того, как тот тоже был выпотрошен, словно кролик. Подумал о бедном Филе, чье мертвое лицо осталось сухим из-за накинутого на голову капюшона, в отличие от промокшего под дождем, истерзанного тела. Вспомнил шуршание тощих бурых тел во тьме чердака, которого не должно существовать. Стиснул зубы, прикусив язык от ужаса. И нажал на спусковой крючок.

Старушка издала удивленный, похожий на выдох звук, будто кто-то толкнул ее в спину. Покачнулась, рухнула лицом вниз и больше не двигалась. Он прострелил ей сердце.
Мир вокруг затих. Лес затаил дыхание. Облака застыли в своем газообразном вихре. Птицы сомкнули клювы, звери склонили головы.
Люк подошел к ней и опустил глаза.

Подол пыльного платья задрался до самых колен. Голые тощие ноги были покрыты жесткими белыми волосами, под которыми просвечивала розоватая кожа. Коленные суставы были вывернуты в обратную сторону. Козлиные ножки заканчивались маленькими белыми копытцами. Ее крошечные, громко стучащие ножки.
66
Люк присел на корточки, положил ружье на голые колени и закрыл глаза. Он сидел в траве между Фенрисом и старухой.

Сможет ли он снова встать? Он должен. Ему нужны одежда и вода. Еще новая повязка или что-нибудь мягкое и чистое, чтобы перевязать бедро и грудь. Он был уверен, что при ходьбе раны могут разойтись. Левая рука онемела, и он едва мог поднять ее выше пояса. Силы были на исходе. В легких практически не осталось воздуха. Сигарета могла бы его убить, но он сам сейчас убил бы за нее.

Люк повернул голову и посмотрел на дом, на его заостренную крышу. Он еще не закончил. Поморщившись, он встал. Нужно положить конец череде бессмысленных жертвований. Дверь должна быть закрыта. Люк узнал об этом месте, и другие могли узнать. Барьер между мирами здесь гораздо тоньше, чем где-либо. Сущности сновали через него туда-сюда, и он понял это.

Его друзья убиты, как дичь в охотничий сезон. Зарезаны, будто домашний скот. Загнаны, прикончены, выпотрошены и вывешены на деревьях. Нужно уравнять счет. Ради них. Сейчас он должен все делать ради них.
Почему старуха не вызвала то существо, чтобы очистить дом от нарушителей? Люк закрыл глаза. По коже забегали мурашки, голова заболела. Не было никого, кто мог бы ему что-то рассказать. Никого. И тут он понял, вздрогнув как маленький зверек.

Из-за ружья. И кинжалов. Потому что оно могло пострадать. Она защищала его. Защищала свою «мать». Защищала древнюю семью на чердаке. Для этого нужен был кто-то свой, и он был таким. Наверное.
Но Люк знал, что некоторые виды должны исчезнуть с лица земли. Он открыл глаза.

Царству «матери» и ее жалкой пастве надо положить конец. «Мать» была тем самым изолированным Богом, последним черным козлом из лесов. Люк понял, что старуха, ее самая младшая и самая достойная дочь, старалась сохранить здесь все в прежнем виде. Дочь, оставшаяся присматривать за матерью. Люк не знал точно. Он лишь предполагал. Но был уверен, что все это необходимо остановить. Сыновья, отцы и друзья больше не должны гибнуть в этом лесу. Никогда.

Люк вернулся к дому. Каждый сантиметр тела ныл от боли. Люк сомневался, что когда-нибудь сможет вылечить свои раны. Верхушки деревьев скакали перед глазами. Небо почему-то было совершенно белым, но он был благодарен, что начался дождь. Шел холодный ливень. Похоже, он никогда здесь не кончался. Лишь менялся местами со снегом. Снова и снова, и так было всегда.

Люк посмотрел на Фенриса. Наклонился, схватил швейцарский армейский нож за липкую рукоятку и выдернул. Фенрис сел, качнув головой вперед, словно Люк потянул его за руку, потом снова упал на окровавленную землю. Люк дважды вонзил лезвие в дерн, чтобы очистить его.

На крыльце он положил ружье и нож, снял с себя маленькое белое платье. Накинул его на страшное лицо Локи. Но венец из мертвых листьев оставил на голове – тот словно собирал его мысли воедино. А затем посмотрел на лестницу в конце коридора.
67
Он поднимался на чердак так медленно и неуклюже, что все они, наверное, слышали его приближение. Там наверху, в теплом пыльном мраке безвременья, они знали, что он идет за ними.

Голый и окровавленный, словно новорожденный, он пробирался на ощупь в кромешной тьме. Света у него не было. Он так и не смог заставить себя найти масляный фонарь и спички. Он шел по памяти туда, где сидели маленькие фигурки. Он знал, что все они слишком стары и слабы, могут лишь бормотать себе под нос.

Стук дождя по крыше усиливался чердачным пространством. И все же Люк их услышал. Напоминавшие шелест или треск из старого радиоприемника, пониженные до шепота голоса. На этот раз они не смеялись. Они походили на растерянное бормотание стариков, проснувшихся и забывших, где находятся.

Люк шел, пригнув голову и прислушиваясь. В дальнем конце чердака он опустился на колени. Положил ружье на пол. Пошарил дрожащими руками вокруг маленьких стульев, коснулся сухих, как старый хлеб, одежд, потом хрупких, тонких конечностей, пока не нащупал первую голову.
– Вы убили их среди камней, – прошептал он. – Да, вы показали мне. Привезли их умирать в повозках.
Он прижал пальцем медленно шевелящуюся голову, высоко поднял нож и опустил вниз.

Лезвие прошло сквозь кожу, не жестче пергамента, и сквозь птичий череп, не толще яичной скорлупы, в остаток живого мозга. Старая магия, может, и поддерживала в нем жизнь, но новая сталь закончила его долгое и жалкое существование. Жизнь, зародившуюся еще тогда, когда великие деревья в лесу были саженцами.
Сидящая рядом фигура зашуршала в темноте, пытаясь укусить Люка за пальцы. Он услышал сухое щелканье челюстей.

– Я видел ваш старый дом. Я был там. Вы показали мне, как вешали их над тазом. Вы вскармливали своего Бога кровью?
Вторая фигура была женщиной. Он чувствовал это, несмотря на царившую на чердаке кромешную тьму. Хотя они были так стары, когда он впервые увидел их, что не мог быть точно уверен. Но он с удивлением обнаружил, насколько точны могут быть его инстинкты, когда кроме них ничего не осталось.

Нащупав в темноте ее голову, он услышал, как скрипнул хрящевой клюв, и почувствовал, что сухие десны сомкнулись на пальце. Было не больно, но Люк с трудом сдержал крик. Она сопротивлялась до последнего, как умирающее насекомое, жаля его своим жалом.
Он быстро разделался с ней, пробив череп ножом и одновременно сжав высохшую шею. Почувствовал, как голова рассыпалась в прах. Вдохнув немного пыли, закашлялся и сплюнул.

Потом встал и направился туда, где шумели и роптали вдоль стен тронной залы остальные ископаемые. Нащупывая старые пыльные, ухмыляющиеся высохшими ртами черепа, он бил их ножом. Всех по очереди. Одного за другим. Каждую голову обращал в пыль. Пока не смолкли шорохи и шепот.
Закончив со всеми, Люк наклонился и поднял ружье. Он начал задумываться, где найти одежду, как вдруг далеко в лесу раздался звук, такой ужасный, что он потерял равновесие и сел голым задом на пол.

Это был жуткий бычий кашель. Тявканье дьявольской собаки.
Мокрое небо, древние стволы спящих деревьев и холодная, бесчувственная земля сработали как акустическая камера. Оглушительный крик боли пронзил его и все живое в пределах слышимости до мозга костей. Крик «матери».

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь