Ритуал

Часть 2
К югу от рая
«South of Heaven» – четвертый студийный альбом американской группы Slayer, выпущенный в 1988 году.

46
Они близко.
Голоса.
Шаги.
Люди.
Бормотание на шведском или норвежском, за пределами поглотившего его теплого тяжелого мрака. Женщина, молодая. И… двое мужчин, судя по более низкому тембру. Он чувствовал их присутствие. Судя по голосам, люди собрались возле его ног.
Он куда-то ложился. Онемевшие конечности и спина опустились на мягкую поверхность. Кожу плеч и ягодиц словно обожгло, когда они коснулись… постели.

На голову намотана какая-то тряпка. Он чувствовал ее прикосновение, давление, размер. Она закрывала глаза и весь череп, словно большая шляпа.
Когда он попытался открыть глаза, веки встретили сопротивление. Будто склеились. Одно веко было рассечено, зрачок пронзила белая вспышка боли. Он снова закрыл глаз. Если двинет головой, будет больно. Возможно, очень, и боль не уйдет. Он знал это заранее.

Раскрыв рот, он попытался что-то сказать, но в пересохшем горле не нашлось слов. Свистящий шелест, как от длинных тяжелых юбок, скользящих по деревянному полу, возник из тьмы и затих рядом с ним. А потом маленькая сухая рука коснулась щеки, словно успокаивая и предлагая не двигаться. Старческий голос что-то прошамкал.
Не успев вспомнить, что с ним случилось, Люк снова погрузился в целительный мрак и его благостное тепло.
47

Он очнулся с такой жаждой, что не мог глотать, а губы порвались бы, как рисовая бумага, попробуй он их разомкнуть. Похоже, прошло много времени. От долгого сна в глазах было такое ощущение, будто лопнули капилляры.

«Это то же самое место, что и прежде», – предположил он, смутно припоминая, что лежал здесь в полубессознательном состоянии и в таком же положении, на этой же поверхности, но в другое время. Хотя сейчас не хватало чего-то заметного. Чего именно? Из него будто что-то удалили либо сняли какую-то тяжесть. То, что долго двигало им, изнуряло, истощало, лишало рассудка, вселяло панику.
Страх.

Душащий страх. Бросающий в дрожь и парализующий. Постоянное ожидание его холодного удара. Страх наконец покинул его.
А потом к нему вернулась память. Хлынула потоком тьмы в рот, глаза и уши. Он даже почувствовал сырость и холод, а в нос ударил запах гнилых листьев и валежника.

Израненный и окровавленный, он уже был на пределе. Легкие горели огнем, а ноги свело судорогой от усталости, но теперь они были в тепле. Призрачные очертания синяков и ссадин на измученном теле напоминали о том, через что он не хотел бы пройти снова.

В его памяти возникли лица жертв. Хатч. Фил. Дом. Он снова увидел на деревьях тряпье. Тряпье и кости. Потом вспомнил силуэты костлявых стволов на фоне огненно-красного неба. Там было кое-что еще. Будто состоящее из деревьев, но стоявшее от них в стороне. Нечто возвышалось на фоне странного планетарного сияния. И смотрело на него. Воспоминание о черепе, разбитом, словно фарфоровая ваза молотком, ударило тело электрическим разрядом. Собственный крик, вырвавшийся из тьмы, сбил с толку.

Но его спасли, и сейчас он лежит в кровати. Его нашли, о нем позаботились. У Люка защемило сердце.
Когда он с силой разомкнул глаза, ощущение было такое, будто в черепе порвалась ткань. Боль ударила по глазам изнутри. Потом еще и еще, но то были более слабые ее отголоски, затем и они стихли.

Воздух в этом спасительном месте был какой-то нечистый. Так пахнет ношеная одежда в благотворительной лавке. Жажда прожигала все тело насквозь, от распухшего языка до пупка. Он разжал одеревеневшие губы и всем ртом вдохнул запах запустения – старого сырого дерева, пыли; постельного белья, засаленного и смердящего, как шкура животного.

Посмотрел в бледное пустое пространство перед собой. Прищурившись и сфокусировав зрение, увидел швы повязки. Слой материи, придерживающий ресницы, чтобы он не мигал. Сквозь ткань проникал слабый свет. Он смутно помнил прикосновение проворных нежных рук, обматывавших ему голову, пока спал. Заботливых рук, чуть не выхвативших его из глубин нездорового сна. Сколько времени прошло с тех пор? Недели? Дни?

Что-то тяжелое и толстое закрывало его от подбородка до пальцев ног. Ему было тепло под этой тяжестью, несмотря на вонь. Что-то в покровах постоянно кусало его крошечными зубками. Бока нестерпимо чесались. Череда резких укусов распространилась по ребрам.
Между ног и под ягодицами постель была мокрой. Это встревожило его больше, чем вши.

Изо всех сил сконцентрировавшись, он пошевелил бедрами, ногами, ступнями, затем согнул ноги в коленях, руки в локтях. Шея оставалась неподвижной, и он просто смотрел перед собой в грязную ткань, закрывающую глаза, пока тело училось чувствовать и знакомилось со своими возможностями.
Он медленно поднял с засаленной подушки распухшую и тяжелую, словно налитую свинцом голову, а с ней – запах пыльных перьев. Наклонив голову вперед, посмотрел из-под повязки на свое тело.

Увидел складки древнего стеганого одеяла, сшитого из разноцветных лоскутов, то ли выцветших, то ли потемневших от грязи. Квадраты разрозненной материи простирались до самых ног. Поверхность покрывала была на одном уровне с деревянной рамкой, внутри которой он лежал. Он будто находился в старом деревянном ящике, похожем на гроб. Был втиснут в его жесткие границы и накрыт древним покрывалом. Это было нечто вроде кровати, но он тут же испугался, что у такого сооружения может быть крышка.

Осторожно повернув голову влево, увидел в сероватом свете стоявший у кровати шкаф из темного дерева. Рядом с деревянной чашкой – темный кувшин. Горло самопроизвольно сократилось, с трудом сделав болезненный глоток.
Он осторожно повернулся на левый бок, затем принял позу эмбриона. Приподнявшись на локте, потянулся к кружке. Она оказалась тяжелой. Полная пыльной тепловатой воды. Он проглотил все до последней капли, лишь потом почувствовав привкус ржавчины и минералов. Сырая вода. Из колодца.

Пульсирующая боль в глазах накатила волнами и заставила его веки сомкнуться, как ставни. После простых усилий конечности словно размякли от изнеможения. Какой же я разбитый! Он снова опустился в углубление, образовавшееся после долгого лежания в кровати. Казалось, погрузился еще глубже, чем прежде. Зловонная пещера из непроветренного одеяла давила сверху.
Теперь он был неподвижен. Боль в черепе звенела уже не так громко, а плещущаяся в желудке вода убаюкивала.

Он спасен. «Спасен». Спасен из страшного леса и от того, что бродит по нему. Он жив и спасен. Спасен. Жив. Спасен. Лицо взмокло от слез. Он всхлипнул. А потом провалился в сон.
48
В комнате находятся люди.
Снова?

Наклонившись к тебе, стоящему в металлической ванне, они осматривают твое бледное тело. Они стары. Очень стары. Желтоватая кожа их лиц испещрена морщинами, в запавших глазницах поблескивают едва различимые глаза. Но когда один из них сует голову под тонкую полоску света, можно разглядеть молочно-голубые роговицы, окруженные бесцветной оболочкой.

Одна из них – женщина, с почти лысым пятнистым черепом. Только несколько белых клочьев по бокам. Кожа испещрена почерневшими венами. Другой, похоже, мужчина, напоминающий птицу без перьев, сморщенный и тощий как жердь.
Подогнув свои просторные черные одеяния, висящие мешками на костлявых телах, они придирчиво осматривают твои бедра, грудь и плечи.

Пальцы с костяшками размером с персиковые косточки, обтянутые кожей, полупрозрачной, как у замороженной курицы, тычут в твой веснушчатый живот, словно ты кусок мяса. Натянуто ухмыляются безгубыми ртами, скаля темные неровные зубы.
Ты пытаешься что-то сказать, но у тебя перехватило дыхание. Они что-то бормочут друг другу на непонятном языке. Ритмичные, музыкальные голоса со странной, скачущей модуляцией.

Сальные свечи зажжены и расставлены вдоль стен. Они отбрасывают на темное дерево маячащие тени и выхватывают из темноты рога и бесцветные кости, прибитые к доскам.
Потом откуда-то сверху, сквозь потолок, ты слышишь стук. Стук дерева о дерево. Безумное постукивание без ритма, словно ребенок колотит палкой по кастрюле. А может, наверху какое-нибудь животное, собака например, потому что оттуда доносится поскуливание. Непонятно, потому что закопченный потолок приглушает звуки.

Ты рад тому, что стук заставляет стариков в грязных черных одеяниях отступить от тебя. Но это лишь мимолетное облегчение, потому что фигуры устремляются к двери, из которой спешат выбраться. Пока один из них возится с замком, другие смотрят на потолок глазами, полными радости, скаля зубы. Радуются стуку тяжелых ног об пол, сперва прерывистому, а потом переходящему в галоп.

Ты пытаешься выйти из двери вслед за стариками, но не можешь шелохнуться и перешагнуть через край черной железной ванны. Твои лодыжки связаны чем-то тонким, больно впившимся в кожу, а когда ты смотришь вверх, видишь, что руки побагровели, связанные на запястьях кожаным ремнем, продетым через черный железный крюк в потолке.

Потом старики уходят, и ты остаешься в холодной металлической ванне один. Но что-то спускается сверху по лестнице. Ты слышишь стук костяных ног по деревянным ступеням, слышишь, как нечто протискивается сквозь узкий проход, его учащенное от возбуждения дыхание.
Огромная фигура заполняет собой дверной проем. Ты кричишь, осознав, что оно передвигается на четырех ногах, и спереди у него растут длинные рога.
Люк с криком проснулся.
Задыхаясь, будто только что пробежал стометровку, он позвал мать.

От сна не осталось и следа, кошмар отступил в бурый туман и рассеялся. Он очнулся, задыхаясь от старой, стягивающей лицо повязки, дотянулся рукой до кончика носа. Быстро заморгал. Застонал. Находясь несколько секунд в прострации, подумал, что его подвесили за руки к потолку. Но это был лишь бред очнувшегося в темноте человека.
Влажные и теплые постельные складки, прилипшие к телу, обрамляли его вытянутую в кровати фигуру.

Он посмотрел из-под повязки, прищурив глаза от палящего слабого света. Увидел темный контур старого одеяла, края ящика-кровати и какую-то темную стену у ног.
И все же я цел. Все же я спасен.
Ему приснился дурной сон. Здесь нет ничего страшного. Никаких сюрпризов. Все будет по-другому.
Он подумал о своей ране. О трещине в черепе. Потрогал повязку.
Медленно выдохнул. Сидит крепко. Он цел, а помощь близка.
Он закрыл глаза.
49

Шквал яростных звуков вырвал его из сна. Несколько секунд он словно в бреду продолжал что-то бормотать сидящим тощим фигурам из сна. Потом обратил внимание на источник шума, находящийся где-то под ногами.
– Пожалуйста. Кто там?
Что-то или кто-то кричал. Пронзительным, нечеловеческим голосом. Под эти неослабевающие визги раздавался невероятный ритмичный грохот, похожий на скрежет земных пластов при землетрясении. Барабаны.

Кровать вибрировала. Он почувствовал учащенное колебание в руках, ногах и желудке.
Бас.
Музыка.
Он сделал выдох. Вся комната была словно заполнена миллионом жужжащих насекомых, как гигантский улей. Это был звук гитарного чеса, усиленный до искажения. Какой-то вид экстремальной музыки лился из старых, поломанных динамиков, слишком маленьких для подобной задачи. Отчего они шипели и трещали, как жир на сковороде.

Люк вылез из-под вонючего одеяла и приподнялся на локтях. Глаза под повязкой были полуприкрыты. Он поднес руку к лицу и сдвинул ткань на лоб. Ослабшая повязка свалилась с головы, будто кепка, сбитая неожиданным ударом сзади. Холодный спертый воздух тут же остудил кожу головы. Люк изо всех сил разомкнул веки. Сфокусировал зрение на комнате. И заскулил.
В ногах кровати стояли три фигуры. Один их вид заставил его уверовать в реальность библейского ада, и в то, что он очнулся в одной из его комнат.

Из козлиной головы центральной фигуры торчали черные рога. Твердые как дуб, полированные как камень, они росли из щетинистого лба. Изгибались по всей длине наружу и вверх, заканчиваясь острыми концами.
От их вида у Люка перехватило дыхание. В памяти возникла картинка другого мрачного места, не вызывавшая у него никаких ассоциаций. Его разум хлопал своими окнами и дверьми, как при ускоренной съемке.

Угольно-черные уши козла торчали под углом в девяносто градусов из огромного неподвижного черепа, словно существо было застигнуто врасплох на лесной поляне. Желтые глаза с большими овальными зрачками были очень женственными, смягченными светло-коричневыми бровями и длинными ресницами. Черный мех, блестящий как конский хвост, пробивался из-под подбородка зверя.

Один, даже без поддержки своих жутких соратников, козел, казалось, возвышался и не только заполнял собой темную комнату до потолка, он повелевал всем пространством. Зрелище было кощунственно величественным, шокирующим и сводящим с ума одновременно.

Люк ждал, что козел опустит рога и начнет рвать его одеяло. Представил себя прижатым к задней стенке кровати и пронзенным рогами. Со вспоротым животом, вывалившимися в постель дымящимися внутренностями. Он подумал о Хатче, Филе, и его лицо непроизвольно сложилось в гримасу ужаса.
Но козел просто стоял над ним, не шевелясь, почти торжественно, возвышаясь до коричневатого потолка.

Это их палач? Но если так, почему на нем пыльный черный костюм и грязная рубашка без воротника? Изношенные рукава пиджака заканчивались на середине передних ног. Или рук? Грязный пиджак так тесно сидел на плечах, что передние конечности были буквально прижаты к туловищу. Будто существо позаимствовало костюм у мертвеца гораздо более скромного телосложения.
Люк посмотрел на две другие фигуры.

Словно труппа дегенеративной викторианской пантомимы, они жались к возвышающемуся козлу, распространяя запах старого реквизита, пыльных кулис и застарелого пота.

Заяц был настолько ужасен, что на него нельзя было долго смотреть. Его маленький рост, не больше пяти футов, делал его даже страшнее козла. Грязный коричневатый мех рос клочьями на вытянутой морде. Безумные, янтарно-огненные, наполненные черной злобой глаза таращились из запавших глазниц. Длинные, наклоненные вперед уши слегка подрагивали. Из грязной черной пасти торчали два длинных бесцветных зуба, больше похожие на клыки, гарантировавшие своей жертве глубокое и смертельное проникновение.

Затаив дыхание, Люк приподнял вялую руку, словно заслоняясь от зубастой угрозы, нацелившейся на его горло. Длинная, покрытая грязной пятнистой шерстью шея возвышалась над молочного цвета плечами и тяжелым бюстом, который венчали ярко-розовые морщинистые соски.

Люк в ужасе отвернулся. Теперь его внимание привлек баран. Он фыркнул. Это был первый звук, изданный фигурами. Люк уставился в мертвые, голубоватые глаза барана с розовой каймой и белесыми ресницами. Казалось, тот смотрит на него с глубокой печалью, как лицо со старинной фотографии «Шоу уродов». Жесткий, пожелтевший от времени мех на голове был коротко пострижен, но все равно вился, как детские кудри. На голове была гирлянда из высохших цветов, переплетенных с веткой вереска. Под маленькими квадратными зубами и крошечным подбородком топорщился жесткий кружевной воротник. Ломкое от времени муаровое платье больше напоминало погребальный саван или старомодную крестильную сорочку, сшитую для маленькой девочки. Последнее наивное предположение об одежде барана не смягчило потрясение Люка. Более того, усилило его.

Среди какофонии визжащей музыки, силясь осмыслить сюрреалистичный ужас этого приветственного представления, он почувствовал, что не может ни двигаться, ни говорить, ни даже ясно мыслить. А посетители просто стояли, неподвижные, как манекены, и смотрели на него яркими, ужасно живыми немигающими глазами, словно чего-то ожидая: слова, крика или слабого сопротивления.

Внезапно большая черная голова козла повернулась к барану, и между ними что-то произошло. Баран встал боком, показав розовое, заросшее шерстью ухо, и наклонился к полу. Люк не видел, что там. Из кружевного платья высунулась белая человеческая рука. По-девичьи бледная и худая, с черной шипастой татуировкой на запястье. Внезапно музыка смолкла. Наступила тишина.

Люк сел прямо, прислонившись спиной к стенке коробки и прижав колени к животу. Внезапная тишина уменьшила потрясение, но ненамного. От его быстрых движений грязная овчина, покрывавшая постель, сбилась, обнажив старое сено, заполнявшее коробку.
Почему я не на больничной койке? Он задался вопросом, не сожгло ли в нем еще один предохранитель повторное появление черного козла. Так он на всю жизнь рискует остаться очень нервным человеком.

Козел поднял вверх две человеческие руки с длинными пальцами. Именно такие были приделаны вместо копыт к существу, которое Люку довелось увидеть.
Грязные ногти на тонких пальцах вцепились в волосатые щеки козлиной головы и подняли ее верх, явив под маской лицо, от которого Люку захотелось отвернуться.

Слой какого-то белого грима полностью покрывал лицо, кроме обозначенных черным цветом морщин на лбу и в уголках угрюмого рта. От сплошных пятен черного грима, покрывавшего глазницы, глаза казались еще более запавшими. Толстые губы тоже были выкрашены в черный, но под жаркой маской большая часть грима с них стекла. Теперь они ухмылялись, обнажая желто-коричневые, как сырая кукуруза, зубы.

Длинные черные волосы, слипшиеся от пота, свисали маслянистыми веревками вокруг крупного скорбного лица. Темные линии, похожие на рубцы, шли от переносицы на лоб, придавая бледному лицу хмурое выражение. Глаза были холодными, ярко-синего цвета. В их пристальном взгляде читалось высокомерие и сознание собственной важности. У мужчины была длинная всклокоченная борода. Струйки белого грима натекли на нее, покрыв волосы глазурью, напомнившей Люку листву зимних деревьев из набора игрушечной железной дороги.

Быстро изучив новое окружение, Люк поискал глазами дверь в ровных, но покрытых пятнами стенах. Между зайцем и козлом, в месте соединения двух невзрачных стен, он высмотрел узкий проем. Он закрыт. Древняя штукатурка на окружающих стенах вспучилась и отошла от погнувшейся древесины, придавая комнате уродливый, выпуклый вид, что вызвало в нем еще большую тревогу. Он не мог понять, почему. Маленькое окно, закрытое коричневатыми тюлевыми занавесками, пропускало в комнату лучи света, в которых клубилась пыль.

Лежа в древней кровати под овчиной, такой грязной, что кожа стала на ощупь как резина, он понял, что его даже не вымыли после всех лесных мытарств. Этот факт расстроил почти до слез.
– Добро пожаловать, – сказал человек с белым лицом. Голос был каким-то неестественно низким. Из-за внезапного оживления рта и тембра мужчина показался Люку моложе, чем когда снял маску. Ему можно было дать лет двадцать с небольшим или даже девятнадцать.

Люк кашлянул, чтобы прочистить горло, в котором будто застряли иголки. Сглотнул.
– Где я нахожусь? – Его голос был скрипучим и сухим, будто надломленным.
– К югу от рая, – без улыбки ответила фигура низким голосом, звучавшим еще абсурднее, чем в первый раз.

Из головы барана вырвался тонкий ехидный смех гиены, приглушенный маской. Фигура наклонилась вперед, ухватилась за свою ужасную, покрытую шерстью голову и после короткой возни сняла ее. Выпрямив спину и откинув голову назад, юноша смахнул с мокрого лица длинные черные волосы. Несколько прядей, не толще обувных шнурков, прилипли к влажным щекам.

Его тонкое лицо, по-мальчишески симпатичное и в то же время напоминающее куницу, тоже было покрыто белым гримом. Но на щеках нарисованы малиновые полосы, будто оставленные кровавыми слезами. Кровоподтеки были также нарисованы под ноздрями и в уголках черных губ.
Люк сглотнул.
– Кто вы?
В ответ «баран» издал жуткий звук, что-то среднее между лаем и пронзительным визгом. Потом юноша хихикнул. Бледно-голубые глаза блеснули из черных глазниц весельем. Он прокричал что-то похожее на «Оскар Рэй».

Люк нахмурился, сглотнул еще раз, и еще.
– Оскар Рэй?
– Оскерай! – снова взвизгнул «баран», выглядя еще более безумно, когда, вытащив из ночной рубашки две тонкие белые руки, вскинул их вверх.
– Мы – дикая охота, – сказала высокая фигура напыщенным тоном, с сильным акцентом.
– Последнее собрание, – дерзкий, возбужденный женский голос прокричал из жуткой головы зайца. Хотя Люк знал, что под маской зайца скрывается человек, от его безумных глаз и грязных зубов было не по себе.

– Я не понимаю, – сказал Люк, надеясь, что они не чувствуют, насколько глубоки его страх и тревога. У него хватало жизненного опыта, чтобы понимать: ошибочно демонстрировать подобное в компании лиц с неустойчивой психикой.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь