Римская бомжиха

– Распять ее! – мужчина в белой тоге с красной полосой ходил по мраморной аудитории, – как она смеет перечить мужчине, не говоря уже об основном обвинении.

– Попрошу тишины! – председатель громогласно заставил аудиторию замолчать, в том числе и декламирующего, – истец, пожалуйста, изложите вашу версию событий.

– Да, ваша честь, – мужчина средних лет с бородой приложил руку к груди и слегка поклонился судье, – произошло это вечером, примерно месяц назад. Я возвращался со своих уроков ораторского мастерства…

В аудитории послышались выкрики:

– Уважаемый человек!

– Профессор!

– Тишина, – рявкнул судья, – еще один звук и я выкину всех нарушителей из зала, – истец, продолжайте.

– Так вот, – продолжил мужчина, – возвращался я со своих уроков, как вижу, что на моем крыльце сидит эта.. эм-м-м… с вашего позволения, женщина и испражняется, прямо на крыльце моего дома. Я очень разгневался, подбежал к ней и дал смачного такого подсрачника, да так, что мой палец даже вошел ей в очко.

– Куда простите? – судья наклонился и сделал такое лицо, что его можно было принять за сравшего.

– Ой, да, простите. Прямо в анальное разверстие, – мужчина смотрел на реакцию судьи, и увидев, что того, кажется, удовлетворил ответ, продолжил, – Очк… анальное разверстие этой, с вашего позволения, женщины, повидало, похоже, тысячи мужских чресел, в старости огрубело, покрылось мозолями,  всякими наростами и вздулось от геморроя. Я поцарапал свой палец об ее грубую расслаивающуюся кожу, а ее испражнения попали мне в рану. Из-за этого в пальце пошла гангрена и его пришлось ампутировать. Ваша честь, я прошу справедливости. За мой палец прошу лишить жизни эту плебейку, – он театрально вытянул руку и показал на бомжиху пальцем.

– Спасибо, садитесь, – судья указал мужчине на лавку по левую руку, – прошу ответчика к трибуне, – судья посмотрел на бомжиху, сидевшую на такой же лавке по правую руку от него.

Бомжиха сидела в окружении роя мух, преследовавших ее повсюду. Она встала, разворошив немного подсохшие массы вокруг себя, заставляя их вновь благоухать, чему очень обрадовались зрители, сидевшие позади. Она медленно и скованно поковыляла к трибуне, ведь ее тога была зацементирована годами наслаивавшимися испражнениями.

– Граждане, – продекламировала она, – дайте ведро, – она покачивалась, – срочно…

Работник суда быстро сбегал за ведром и буквально в воздухе поймал тугую бледно-розовую струю, извергнувшуюся из ее рта. Но она забыла предупредить, что ведра нужно два и окрасила белоснежный мрамор под собой в цвета бога плодородия.

– Так вот, нахуй, – продолжила она без капли смятения и после продолжительной отрыжки, – не мы ли, блядь, великий Римский народ славимся нашим Римским Правом, ебаный-в-рот? Не каждый ли ебаный гражданин является свободным человеком, права которого являются незыблемыми? Я вас спрашиваю, нахуй, черти ебаные... уважаемые бляди и господа сограждане, разве нет у человека права срать там, где он захочет, если он при этом не попирает прав другого гражданина?

В зале воцарилась тишина, лишь капли мочи, окропляющие пол из-под подола бомжихи, звонким эхом отзывались от мраморных колон. Она при этом продолжала:

– Кто не знает нашего мясника Тивуртия?

Судебный зал наполнился тихим гулом перешептывающихся людей. Все знали Тивуртия мясника.

– А кто не пробовал его новый рецепт колбасы? – она смачно и продолжительно пернула, но без подливы, чему удивился даже судья.

– И без ваших ответов, – она продолжала, – я знаю, что вы все ее пробовали. Сейчас это главный кулинарный хит в границах Рима. А скажите мне, нахуй, сограждане, кто жидко не дристал после Тивуртийской колбаски-то, а? Хоть есть один человек во всей Империи, который смог бы переварить этот кал? – она сделала паузу, что рыгнуть в ведро еще раз.

– Я отвечу за вас – нет такого человека, – она подняла указательный палец вверх, – даже сам Гай Юлий, сидя на своей почетной трибуне на Олимпийских играх приподнял бы тогу и насрал нижестоящим делегатам на голову, рискуя развязать войну: настолько это нестерпимо.

Под звуки отхаркивания бомжихи, зрители одобрительно кивали.

– А принимая во внимание это, скажите мне еще раз, не имею ли я, как гражданин Великой Римской Империи, права спокойно посрать где мне захочется, блядь? – она повернулась к истцу и посмотрела на него своим единственным незаплывшим глазом, – я удивлена, милок, что ты смог пропихнуть только палец. Точнее тебе повезло, ведь обычно туда спокойно проходит нога вплоть до сорок пятого размера. Так что скажи спасибо моим геморроидальным узлам, что не остался без ступни.

В зале воцарилось молчание.

– Ваша честь, – бомжиха обратилась к судье, – я считаю, что моя честь пострадала. Я требую наказания для этого гражданина.

Зал ликовал после ее слов, зал ликовал над триумфом Римского Права, когда любой гражданин мог отстоять свои права в суде, независимо от сословия. Бомжиха положила на лопатки почетного профессора.

– Суд постановляет, что профессор должен понести наказание, – судья постучал по своей трибуне деревянным молотком, – прямо в зале суда, бывший истец приговаривается к получению порции фекалий себе на голову. Приговор не подлежит пересмотру.

– Да здравствует Империя! Да здравствует правосудие – послышался крик из зала.

Профессор подошел к трибуне и посмотрел на бомжиху.

– Че смотришь, пидор? – бомжиха дыхнула в него перегаром, – я, думаешь, в прыжке на тебя насру? Заползай под тогу, – она с трудом приподняла по́лы своей тоги, из под которой показалось недавно образовавшееся болото.

Мужик нехотя, но послушно встал на колени и заполз в коричнево-зеленый, густой и неглубокий водоем под ее тогой. Макушкой он почувствовал заросли кудрявой лозы.

Бомжиха натужилась, издавая нечеловеческие крики.

– А-а-а-а-а, бля-я-я-ять! – она сильно покраснела, – рожа-а-а-ю!

Мужик уже было думал, что у нее ничего не выйдет, но услышал резкий и оглушительный пердеж у себя над головой, будто бы извергся сам Везувий. А через секунду он ощутил себя жителем города Помпеи,  когда почувствовал удушье и как его накрывает что-то горячее. Потоки неравномерно жидкого помета с ошметками от полупереваренной куриной кожи и вышеупомянутой Тивуртийской колбасы.

Поток казался бесконечным, но вскоре закончился: последнии порции были уже с какими-то красными сгустками. Мужик был покрыт полностью и под тяжестью поноса, впитавшегося в тогу поначалу не мог встать. Сильный запах разъедал его слизистые, глаза превратились в щели, а нос свернулся, не пропуская ни грамма этой субстанции, которую с трудом можно было назвать воздухом.

Он предпринял попытку встать и освободиться от плена говняного тумана, но, поскальзываясь, только смог сбить ведро, в которое недавно блевала бомжиха и, поскользнувшись на руке, упал в эту жижу, извергнув из своего рта не менее тугую струю розоватой блевотины.

– Ага, вот ведь засранец, – бомжиха пнула мужика, – тоже ведь ел колбаску-то, а еще на меня выебывался. На тебе, подлюка! – она пнула его еще раз.

Обессилев, он просто лег на полу и лежал еще несколько часов, пока помещение не проветрилось и блевотина с поносом не высохли. Он попытался встать, но гипс, сформировавшийся на его теле сопротивлялся любому движению, хотя все же осыпался с треском при каждом движении.

Встав, он посмотрел в зеркало и узнал в себе китайского терракотового воина. Профессор был оптимистом и порадовался такой чести, ведь его страстью было изучение династии Цинь. Он даже подумал, что можно использовать этот костюм в театральной постановке.

Полюбовавшись в зеркало, он посмотрел вниз, пошевелил культей на месте большого пальца ноги и подумал, что и правда рад, что не ампутировали всю стопу. С этой мыслью он грузно поковылял домой, подумывая заказать баню на следующей неделе.

И так в очередной раз Рим доказал свое величие.