«Резко вцепился мне в шею, как будто пытаясь вырвать трахею». Активистка Мария Пономаренко — о том, как она жила под домашним арестом и почему вернулась в СИЗО

«Резко вцепился мне в шею, как будто пытаясь вырвать трахею». Активистка Мария Пономаренко — о том, как она жила под домашним арестом и почему вернулась в СИЗО

Ona.Media
Фото: пресс-служба судов Петербурга

Активистку и журналистку RusNews Марию Пономаренко обвиняют в распространении «фейков» о российской армии. Весной 2022 года ее арестовали, а осенью в барнаульском СИЗО она попыталась покончить с собой из-за клаустрофобии и ухудшения психического состояния. В ноябре суд перевел ее под домашний арест, но уже в январе по ее же просьбе Пономаренко вернули в СИЗО из-за «неблагоприятной обстановки дома». Ona.Media взяла у Марии Пономаренко интервью по переписке. Активистка рассказала, что происходило с ней дома, почему она решила вновь отправиться в СИЗО и как она переживает заключение.

— Как вы переносили заключение в СИЗО?

— Я прекрасно справлялась с лишением свободы, пока не оказалась в камере без окна (оно было, но заклеенное наглухо — даже лучик солнца не попадал внутрь). Безусловно, терзания и переживания присутствовали, в основном за детей, но не до такой степени, чтобы отравлять жизнь. 

Клаустрофобия доставила проблем. Почти три месяца я медленно и незаметно сходила с ума, пока подсознание не спровоцировало активные действия (в сентябре, находясь в барнаульском СИЗО, Мария попыталась покончить с собой. Вскоре после этого ее отпустили под домашний арест — Ona.Media).

— Вы обрадовались, когда вам изменили меру пресечения?

— Я испытывала двоякое чувство. Если бы не дети, я бы не согласилась покинуть СИЗО.

— Что произошло дома? 

— Под домашним арестом я находилась у свекров — родителей бывшего мужа. Они прекрасные люди. В плане политических взглядов мы антиподы, но прямых конфликтов не возникало. Мы не провоцировали друг друга.

Другое дело — их сын (мой бывший муж). Он отпускал пропагандистские фразы. Я не реагировала. Но 25.01, после оскорблений в мой адрес, а также всех пацифистов и украинцев (он говорил, что нас надо убивать и вешать), я предложила ему загуглить историю символов Z и V (некоторые украинские медиа утверждают, что такие символы использовались нацистами во время Второй мировой войны — Ona.Media).

Он загуглил. Вероятно, у него в голове произошел когнитивный диссонанс. Он произнес: «Это все украинские сайты» и резко вцепился мне в шею, как будто пытаясь вырвать трахею. Настолько резко и неожиданно, что я пикнуть не успела. Спустя 10-15 секунд из своей комнаты вышли родители. Появись они минутой позже — и некому было бы возвращаться в СИЗО.

Прошло 10 дней (я пишу это письмо 4 февраля). Горло до сих пор болит. Представляете уровень агрессии, исходящий от людей, объевшихся пропаганды?

— Как вы переносите разлуку с детьми?

— Скучаем и я, и дети. Я — до скрипа зубов и боли в сердце. Дети — не так сильно, на то они и дети. 

— Как вам живется в СИЗО?

— Запрещено иметь ножи, вилки, кастрюли. Из разрешенного: кипятильник, таз для стирки, две тарелки, стакан, столовая ложка, пластиковые контейнеры, ведро. Из мебели в камере есть шкафчик для посуды, стол, лавка, двухъярусная кровать, полочка под раковиной, полочка с крючками для верхней одежды, полочки под ТВ и бак для воды. Санузел полностью отгорожен. Есть холодильник и телевизор.

С другими арестантками отношения прекрасные. Встречаясь в автозаке, мы обнимаемся, расспрашиваем друг друга про здоровье, про близких, про мужчин. 

— Что для вас самое тяжелое в заключении?

— Сложно здесь в первый месяц, пока отвыкаешь от свободы, общения с близкими, благ цивилизации. Потом проявляется изобретательность, и вот ты уже с помощью ложки, тарелки и кипятильника можешь приготовить любое блюдо, не требующее запекания.

К режиму я привыкла быстро. Не могу только привыкнуть к процедурам, унижающим достоинство — обыску, конвоированию. Невозможно смириться с разлукой с детьми. Но лучше уж оставаться живой в тюрьме, чем подвергать детей риску совсем лишиться матери. 

Некоторым трудно налаживать коммуникацию с другими арестантами. Но я легко нахожу общий язык почти со всеми. Плюс здесь работают психологи: чтобы не накалять обстановку, стараются не селить вместе тех, кто точно не уживется. В целом на данный момент я нахожусь в условиях, идеальных для пенитенциарной системы: камера с окном, светло и тепло.

— Чем вы в основном занимаетесь?

— «Развлекаюсь» наведением чистоты, уходом за собой и, конечно, эпистолярным жанром. Не приемлю дежурных отписок. Люди вкладывают частичку души в каждое послание, и я отвечаю тем же. Иногда пишу стихи на злободневные темы или облекаю собственные переживания в рифмы.

— С кем общаетесь, кто вас поддерживает?

— К сожалению, «СВО» разбросала нас с родными по разные стороны баррикад. Но меня поддерживают дети, друзья, единомышленники. Невероятную поддержку я получила от «Рус Ньюс» (медиа, для которого Мария снимала видео с митингов — Ona.Media). Даже стыдно, что я столько хлопот доставила любимому СМИ. 

А еще есть люди, с которыми я познакомилась по переписке, и за это время они стали родными. Ради такого даже стоило на время лишиться свободы. 

Report Page