Реза Негарестани: Как экспериментировать в прозе

Негарестани писал «Циклонопедию» два года – с 2003 по 2005й. Изначально выпустить книгу он планировал в британском издательстве Creation Books -- но оно внезапно разорилось, оставив Негарестани наедине с рукописью. Прочие издатели публиковать «Циклонопедию» отказывались: для них в ней было слишком много эзотерики и теоретических построений, а термин theory fiction тогда не особенно воспринимали.

Опубликоваться удалось лишь в Австралии в 2008 году – по рекомендации Чайны Мьевиля, который остался в восторге от романа.

При этом отношение Негарестани к рукописи менялось. После 2012 года он оценивал «Циклонопедию» как на плохой фикшн, к которому он словно почти не имеет отношения, не чувствовал связи с книгой.

Но сейчас я думаю, что должен был ее написать.

И все же – главный вопрос.

С чего бы иранцу писать какой-то теоретический фикшен, смесь фантастики и ужасов?

Негарестани рос в атмосфере тревоги и паранойи: Иран только что стал исламской республикой, разворачивалась война с Ираком, а отец Негарестани был офицером регулярных войск. Поскольку кадровый состав вооруженных сил со времен правления шаха практически не менялся, новое правительство армии не доверяло, так что детство философа нельзя назвать спокойным.

Возвращаясь с операций, отец рассказывал матери Негарестани ужасные военные истории – но шепотом, чтобы дети не услышали.

Шепот был главным звуком моего детства. Нормальные дети слушают перед сном сказки. Мы с сестрой подслушивали рассказы отца об ужасах, которые творились на войне.

Однажды иракская армия заняла город Хорамша и заняла все подходы к нему. Когда оккупантов вынудили покинуть город, иранцы обнаружили минные поля, которые закрывали подход к городу. Миноискателей не было, так что расчищать поле отправили фанатиченых подростков из революционного отряда – всего триста человек.

Когда поле было очищено от мину, гвардейцев отправили расчищать его уже от детских голов. Детские лица могли деморализовать наступающую армию.

Эти жуткие рассказы легли в основу «Циклонопедии», многие из них там воспроизводятся.

Как же описать Ближний Восток? Можно, конечно, писать в реалистической манере, но

Изначально Негарестани планировал писать сплав фантастики и ужасов, но проблема с жанром в том, что выбирая жанр, ты должен соблюдать правила жанра. Если на стене висит чеховское ружье, оно должно выстрелить.

Вот только соблюдали ли правила Шекспир или Данте? Что, если нужно повесить на сцену заряженное ружье, но выстреливать оно НЕ должно? Жанровые конвенции нужны, чтобы их переворачивать.

Негарестани вспомнил одного из своих любимых режиссеров, Дугласа Серка. В эпоху маккартизма он снимал незатейливые мыльные оперы, сами по себе простые и незатейливые, но в каждой из них был свой изъян – какие-то элементы сюжета, которые категорически в сюжет не вписывались. С помощью этих сюжетных дыр Серк создавал скрытое, политическое послание, сюжетные дыры стали его эзоповым языком. Серк как бы завлекал внимательного зрителя в скрытый политический нарратив.

Многие читатели «Циклонопедии» жаловались, что во время чтения романа они теряют ощущение реальности. Они испытывают паранойю: все ли на самом деле так происходило? Все ли из этого реально? Реален ли я сам?

Я понимал, что не хочу писать традиционный роман. Я хотел сделать так, чтобы читатель сам реконструировал роман. чтобы с романом можно было поиграть.

При этом Негарестани не хотел писать и постмодернистский роман, в котором текст замыкается сам на себе.

Философ выделяет два типа хорроров: когда некий ужас проникает в повседневную унылую жизнь (но мы и так знаем, что живем на несовершенной грешной земле и ничего с этим сделать не можем – это скучно писать) и когда ужас проникает извне (сверхъестественное у Лавкрафта; но проблема Мифов Ктулху в том, что они ужасно скучные. В какой-то момент ты перечисляешь имена демонов и ловишь себя на мысли, что это уныло).

Нужно было сделать сплав двух направлений, сделать так, чтобы демоны стали соблазнительными для читателя. Привлечь может только что-то по-настоящему загадочное, сверхъестественное.

В этом смысле образцом для Негарестани стал роман Рэмзи Кэмпбелла Nameless. По сюжету группа культистов поклоняется демоническим сущностям, у которых нет имен (отсюда и название романа). Культисты не останавливаются ни перед чем ради веры. Они готовы насиловать женщин и детей во имя богов. Но читателю дают понять, что никаких богов в сюжете нет, они существуют только для культистов, пока в какой-то момент боги вдруг не оживают.

Суть не в том, чтобы смешать ужас с повседневным, а в том, чтобы создать некий континуум, в котором демоны окажутся предельной функцией операций людей на нашей планете, лиминальными проявлениями человеческого.

Для древних ассирийцев демоны были манифестацией наших собственных достоинств и изъянов. Демон – человек в измененном состоянии. С расширением границ империи ассирийцы экспортировали демонов.

В какой-то момент демонов стало так много, что они не помещались в пантеон. Ассирийские священники не могли вспомнить имена всех демонов.

Потому что, сами понимаете, имя им легион.

То, как мы функционируем как организмы, молимся, любим друг друга – все это демоны. Нужно было показать это в тексте.

Текст для писателя и философа – средство эксперимента. Но это не означает, что нужно экспериментировать только ради самого эксперимента.

При этом любой нарратив инфицирован теорией. Сторителлинг и теория всегда идут бок о бок. Просто в одном тексте верх берет сторителлинг, а в другом – теория.

Книги жарь — Канал писателя Сергея Лебеденко. Новости  современной литературы, советы начинающим писателям, литературоведческий ликбез и просто образец хорошего текста.