Republic - Краденое солнце. Как высотные дома отнимают у городских жителей свет и хорошее настроение

Republic - Краденое солнце. Как высотные дома отнимают у городских жителей свет и хорошее настроение

res_publica

https://t.me/res_publica

21 июля 2017 г. Владислав Дегтярев.

Города будущего состоят из небоскребов. На практике это создает большие проблемы.

Жизнь, протекающая за окнами квартир, все чаще заставляет нас думать о градостроительных проблемах. Но дело не только в приближающейся реновации и многократно описанных ее минусах, таких как чрезмерная высота будущих домов и весьма вероятное отсутствие школ, магазинов и другой инфраструктуры. Существует проблема, которую игнорировать намного труднее, хотя урбанисты, кажется, не уделяют ей никакого внимания. Это проблема освещенности.

Проблема эта не нова. Все условные города будущего, состоящие из одних небоскребов, – будь то «Метрополис» в фильме Фрица Ланга, воображаемый Нью-Йорк на рисунках Хью Феррисса или место действия «Бегущего по лезвию» Ридли Скотта, – объединяются одной чертой. В них всегда темно, и эту темноту нарушают лишь фары автомобилей или – как на рисункахФеррисса – эффектная архитектурная подсветка. Замечательный графический дизайнер Хью Феррисс появляется в нашем повествовании далеко не случайно. Именно он стоял у истоков возникновения тех небоскребов характерной ступенчатой формы, которые определили архитектурный облик Нью-Йорка между двумя мировыми войнами и воспринимаются сейчас как визитная карточка стиля ар-деко, снова вошедшего в моду.

Затмить Нью-Йорк

История ступенчатых небоскребов ⁠интересна и поучительна. Еще в 1900-е годы здания ⁠Манхэттена преодолели ⁠стометровый рубеж высоты. Вулворт-билдинг, построенный в 1915 году, имел высоту 241 ⁠метр. При этом небоскребы башенного типа ⁠не были единственными высотными постройками того времени. Помимо них, ⁠строились и здания, протяженные по горизонтали. Поводом для того, чтобы власти Нью-Йорка задумались об освещенности улиц, стало, по мнению историков, строительство Эквитабл-билдинга, который в полдень отбрасывал трехсотметровую тень, лишавшую света свыше 30 тысяч квадратных метров соседних участков.

Для того чтобы изменить такое положение вещей, в 1916 году была принята нью-йоркская резолюция по высотному зонированию, со временем распространившая свое действие на десятки городов США. Застройщикам предписывалось уменьшать объем здания начиная с определенной высоты. Хью Феррисс разработал эффектную графическую визуализацию этих положений, и на его рисунках небоскребы стали приобретать черты вавилонских зиккуратов или пирамид доколумбовой Америки. Согласно правилам застройки, объем неограниченной высоты мог занимать не более четверти от площади участка. Части же здания, выходящие на красную линию, должны были располагаться уступами начиная с уровня 38–46 метров.

В послевоенное же время архитекторы стали ориентироваться на пример Рокфеллер-центра, так что модернистские параллелепипеды из стекла и металла были окружены низкими корпусами или открытыми пространствами или комбинацией того и другого, примером чему может служить комплекс ООН.

Башни из слоновой кости

Нельзя не заметить, что здание в открытом пространстве стало для современной архитектуры чем-то вроде навязчивой идеи. Проекту Ле Корбюзье под названием «Лучезарный город», изображающему жилые небоскребы посреди парка, скоро исполнится сто лет. И почти половину этого срока критики-традиционалисты, а также примкнувшие к ним урбанисты и культурологи доказывают, что традиционная улица и поделенная на кварталы историческая городская ткань оптимальны как с точки зрения функциональной организации пространства, так и с точки зрения его восприятия. Однако модернистская строчная застройка никуда не исчезла – напротив, она бьет все новые высотные рекорды.

Нельзя сказать, что первые модернисты боролись с воображаемым врагом. Улицы средневековых европейских городов, будучи застроены пяти-семиэтажными доходными домами (с высокими потолками, заметьте) действительно превращались в ущелья. Петербургские дворы-колодцы хороши на фотографиях и иллюстрациях к Достоевскому, но не для жизни. Интересно, что примерно в то же время в крупных городах США складывается тип «гантельного» дома для бедных. Как объясняют специалисты, «это квартал, застроенный домами практически полностью, вместо внутреннего двора оставалась узкая щель. “Гантельным” он называется потому, что узкие ленточки домов, на которые нарезался квартал, в плане были в форме гантели, чтобы между двумя соседними ленточками образовывалась щель для света и воздуха. Квартиры из-за высокой плотности получились сравнительно дешевыми, но естественного света почти не было, свежего воздуха тоже, столпотворение бедных людей, плохая звукоизоляция, коридорная система не украшали жизнь. Зато девелоперы и домовладельцы получали от рабочих даже больше денег, чем от буржуа с квартирами в нормальных кварталах».

От такой социальной (и архитектурной) практики действительно стоило отказаться. Однако лекарство, предложенное модернистами – жилые башни, расположенные в чистом поле, – со временем стало хуже самой болезни.

Ле Корбюзье в «плане Вуазен» предлагал снести исторический центр Парижа и застроить его шестидесятиэтажными небоскребами, расставленными ровными рядами. Главными козырями этого фантастического проекта были зелень и свет. Однако зданиям, как и любым другим предметам, свойственно отбрасывать тень. Если учесть, что Париж находится примерно на 49-й параллели, а здание из 60 этажей имеет высоту около 180 метров, можно рассчитать, что тени подобных небоскребов в день зимнего солнцестояния, когда солнце поднимается над горизонтом на минимальный угол, протянутся почти на 1300 метров.

Рукотворная депрессия

Здесь начинается самое интересное. Справедливая критика новостроек (например, в блоге Ильи Варламова) сосредоточена главным образом на низком качестве зданий и отсутствии инфраструктуры. Журналисты и блогеры постоянно пишут о том, что жилые кварталы Москвы и Петербурга, построенные в 2000-е и 2010-е годы, по качеству среды намного уступают спальным районам брежневского времени. Но если в районах позднесоветской типовой застройки преобладали девятиэтажные дома, то сейчас средняя высота жилых комплексов превысила 20 этажей, притом что плотность застройки также выросла. Выросшие по периметру наших городов двадцатиэтажные башни не только способствуют отчуждению жильцов от окружающего пространства (эту мантру все урбанисты знают наизусть), но и элементарно затеняют друг друга и все вокруг себя, способствуя развитию сезонных аффективных расстройств у тех, кто их населяет. Проще говоря, жилая среда такова, что провоцирует зимнюю депрессию, которая происходит от темноты и лечится, соответственно, освещением.

Связь продолжительности светового дня и состояния человека заметили еще средневековые авторы, писавшие о северных странах. Однако систематическое изучение этой связи началось сравнительно недавно, в 1980-е годы. Приведем цитату. «Синдром сезонного аффективного расстройства (Seasonal Affective Disorder Syndrome) – расстройство, характеризующееся резкими сезонными колебаниями настроения человека. Обычно с наступлением зимы у подверженных этому заболеванию людей появляется депрессия, замедляется их физическая и психическая активность, они много спят и много едят. Все эти симптомы исчезают с приходом весны… Очевидно, что настроение человека меняется в зависимости от освещенности, так как на свету происходит подавление выработки гормона мелатонина шишковидным телом. Считается, что иногда симптомы данного расстройства могут быть значительно уменьшены путем создания дополнительной дневной освещенности помещения, в котором находится больной».

Стоит помнить о том, что в Москве (55°45’ северной широты) в день зимнего солнцестояния наше светило поднимается над горизонтом меньше чем на 12 градусов, а в Петербурге, расположенном на 60-й параллели, примерно на семь. Если учесть, что число солнечных дней в Питере не превышает 75 за весь год, становится понятно, почему там трудно найти человека старше 30 лет, который не жаловался бы на страшный упадок сил, происходящий с ним зимой.

В советское время ходили слухи, будто бы микрорайоны застраивались с расчетом на военные действия: якобы каждое здание должно было разрушиться, не задев соседние дома и не загромождая проезд технике. Вполне возможно, что учитывалось и это. Однако подавляющие масштабы пустых пространств в спальных районах легче объяснить исходя из норм естественной освещенности. Для того чтобы здания не затеняли друг друга, они должны были располагаться на расстоянии, равном их суммарной высоте. Для пятиэтажек, стоящих параллельными рядами, это дает 30 метров, для девятиэтажных домов – уже около 60.

При этом можно рассчитать, что здание высотой 30 метров в Петербурге в день зимнего солнцестояния отбрасывает тень длиной более 280 метров и что даже в день летнего солнцестояния (при максимальной высоте солнца) длина его тени будет примерно 23 метра, что, конечно, меньше высоты здания, но не слишком.

Продолжим наши игры. Строящийся на северной окраине Питера газпромовский Лахта-центр, вокруг которого было сломано великое множество полемических копий, рекламируется как самый северный небоскреб в мире и самое высокое здание не только в России, но и в Европе. При высоте 462 метра он на 88 метров превосходит башню «Федерация» (точнее, здание, под названием «Восток»). С радостью сообщаем, что в день зимнего солнцестояния длина тени, отбрасываемой Лахта-центром, составит 8262 метра, то есть эта тень накроет здание Двенадцати коллегий на Васильевском острове и немного не дотянется до Зимнего дворца.

Чтобы хоть как-то сгладить впечатление, заметим, что и московская башня «Федерация» (374 метра) обладает весьма внушительной тенью, которая в зимнее солнцестояние вырастает до 2296 метров, тень же от лондонского «Огурца» (небоскреба Мэри-Экс, 180 метров) намного ей уступает, будучи по длине менее 1500 метров.

Получается, что основная опасность, которую несет нерегулируемая высотная застройка, состоит не в нарушении пресловутой «небесной линии», а в изменении режима освещенности. Можно быть лишенным эстетического чувства, но недостаточная освещенность действует угнетающе почти на всех и имеет непосредственный экономический эффект. В отношении новостроек (особенно петербургских) неоднократно звучало слово «гетто». Может случиться так, что эти районы окажутся депрессивными в самом прямом смысле – населенными людьми, круглый год страдающими от депрессии, связанной с недостатком освещения.

Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/res_publica


Report Page