Republic - Конец «вашей и нашей свободы». Почему либералы перестали восхищаться Украиной

https://t.me/nopaywall

18 мая 2017 г. Олег Кашин.

Новая украинская власть разочаровала даже критиков Путина. Почему это хорошо?

Решение украинских властей блокировать самые популярные российские социальные сети и интернет-сервисы – первый за долгое время сюжетный прорыв в явно провисшем из-за затянутости сериале «Что там у украинцев?». Как и в суровом 2014-м, украинские новости снова становятся самыми обсуждаемыми и популярными новостями в России. Но что бросается в глаза в этом сезоне по сравнению с предыдущими – не хватает обязательных во всех предыдущих эпизодах российских голосов, которые бы высказывались в том духе, что украинцы совершенно правы, у них война, Россия агрессор и т.п. Кроме самых экзотических комментаторов уровня Константина Борового и россиян, давно уехавших на Украину и, как часто бывает, ставших более радикальными украинцами, чем коренные жители этой страны, блокировку российских сайтов у нас, кажется, не одобряет никто. И это пока (если предполагать, что что-то большее впереди) низшая точка поддержки, оказываемой официальному Киеву частью российского общественного мнения, критически настроенной по отношению к Кремлю.

Чтобы достигнуть этой точки, понадобилось чуть более трех лет. Весной 2014 года все было иначе. Свержение Виктора Януковича, если смотреть на него глазами недовольного Путиным россиянина, выглядело недостижимой мечтой, победившей Болотной – люди вышли на улицу и заставили обнаглевшего узурпатора уйти из власти и из страны. Разумеется, радость победы омрачали десятки погибших в центре Киева, но при этом если бы кто-нибудь тогда, скажем, в эфире «Дождя» спросил, стоило ли сохранить власть Януковича, чтобы никто не погиб на Институтской и других киевских улицах, – очевидно, по тем временам такой вопрос звучал бы слишком кощунственно, и его никто никому не задавал.

Дальше были Крым и Донбасс, и осенью по московским бульварам прошелМарш мира – на самом деле традиционная постболотная демонстрация, какие регулярно проходили по этому маршруту с середины 2012 года, просто на этот раз в руках демонстрантов (очевидно, тех же самых, что и на всех предыдущих и последующих демонстрациях) были антивоенные плакаты и украинские флаги. Смотрелось это более чем естественно: в ценностном наборе российской либеральной интеллигенции лозунг «За нашу и вашу свободу», даже если не все его помнят дословно, занимает важнейшее место.

Лозунг времен польских восстаний вошел в советскую антисоветскую моду во время чехословацких событий 1968 года – во время демонстрации семерых на Красной площади после ввода танков в Прагу «За вашу и нашу (именно в таком, обратном порядке) свободу» был на одном из плакатов, и вместе с демонстрацией стал частью истории антисоветского сопротивления в позднем СССР. В конце перестройки, когда пражский сценарий с танками и десантниками будет воспроизводиться раз за разом в Закавказье и Прибалтике, «ваша и наша свобода» еще не раз вернется на транспаранты уже гораздо более массовых московских митингов.

Ни в коем ⁠случае не умаляя достоинств ⁠диссидентского ⁠движения и умеренно лояльного шестидесятничества, нельзя относиться к ним как к высшей ⁠стадии развития отечественной общественной и политической ⁠мысли. В брежневские годы, обнаруживая в себе критическое отношение к режиму, советская интеллигенция ⁠в подавляющем большинстве случаев ⁠по самым объективным причинам была не в состоянии вырваться за пределы своей советскости – ограниченный доступ к информации, отсутствие деидеологизированной исторической и тем более политической науки, тотальная цензура в прессе и книгоиздании и другие непредставимые сегодня ограничения не позволяли советским несогласным выстраивать свою систему ценностей и взглядов как-то иначе, чем на доступном в СССР историческом материале. Отсюда – парадоксальная популярность книжной серии «Пламенные революционеры», в которой модные писатели-шестидесятники, от Аксенова до Трифонова, описывали идеальное противостояние с режимом на примере народовольцев и старых большевиков, мода на декабристов и на революционное народничество и даже наивные поиски «ленинских идеалов», погребенных под руинами сталинизма. «Ваша и наша свобода» – она откуда-то оттуда, из системы многократных отражений, когда о польских восстаниях сначала писали русские революционные демократы, потом Энгельс, потом Ленин, а потом умеренно антисоветский автор-шестидесятник в прорвавшейся через цензуру брошюре или монографии пересказывал Ленина и Энгельса, расставляя акценты так, чтобы умный читатель хлопнул себя по лбу: да ведь это же про Чехословакию! Эта презумпция абсолютной правоты того государства, на которое империя наступает своими танковыми гусеницами, – наверное, в ней было и что-то от раннесоветского пролетарского интернационализма, лозунгов «Рот-фронт», стихов о Гренаде – в общем, самые наивные и любительские искания добрых советских людей, понимавших, что с «доктриной Брежнева» что-то не так, но не умевших объяснить даже себе, что именно не так.

В неизменном виде «ваша и наша свобода» пережила крах СССР, по поводу которого можно спорить о чем угодно, но только не о том, что для массовой российской аудитории, придерживавшейся в те годы ультрадемократических взглядов, никакой «геополитической катастрофы» не было, и даже самые безумные сюжеты вытеснения русских из кавказских и среднеазиатских городов в 1991-м и последующих годах не находили вообще никакого массового отзыва в России тех лет. Первая чеченская война пришлась на пик консенсуса по поводу «вашей и нашей свободы» – значительная часть российской прессы и творческой (а другой в публичном пространстве и не было) интеллигенции по крайней мере в первый год войны была гораздо более лояльна чеченской стороне, чем федеральному центру – цитатыБулата Окуджавы о памятнике, который когда-нибудь поставят Шамилю Басаеву, до сих пор популярны у патриотических публицистов, любящих искать доказательства склонности либеральных интеллигентов к государственной измене. По ходу войны, когда теракты в Буденновске и Кизляре продемонстрировали готовность чеченской стороны воевать с мирными россиянами и когда знаковая прочеченская журналистка Елена Масюк попала в чеченский плен, настроение «вашей и нашей свободы» начало сходить на нет, и вторая война, шедшая под непроартикулированными лозунгами реванша, стала стартом той эпохи, которую теперь можно назвать путинской. Но саму «вашу и нашу свободу» даже тогда никто не подверг ревизии – на протяжении всех путинских лет каждый раз на повестке оказывалось что-то более важное, от разгрома НТВ до Болотной и последующих лет реакции. Лозунг «вашей и нашей свободы» пылился на полочке либерально-интеллигентского массового сознания, чтобы расцветиться украинскими флагами на антивоенных митингах 2014 года.

Здесь тоже все выглядело вполне линейно – «вежливые люди» в Крыму и пророссийские сепаратисты в Донбассе вызывали понятные ассоциации со всеми предыдущими эпизодами российско-советского империализма, однозначно отвергнутыми и проклятыми предыдущими поколениями отечественной интеллигенции. Запас прочности «вашей и нашей свободы» был настолько велик, что оставил фактически незамеченными в московской либеральной среде ни спорные эпизоды Майдана, ни трагические события в Одессе, ни саму «антитеррористическую операцию», даже на риторическом уровне пародировавшую сразу обе российские кампании в Чечне. Более того, чем яростнее российская официальная пропаганда проклинала новые киевские власти, тем устойчивее была к этим проклятиям российская антипутинская аудитория, давно привыкшая к тому, что никаким словам из телевизора верить нельзя в принципе. Понадобилось три года и несколько тысяч трупов, чтобы формула «виновны обе стороны» перестала звучать как анекдот, чтобы доверие к украинской пропаганде в российской антипутинской среде снизилось до уровня доверия к российской пропаганде и чтобы антипутинские россияне перестали воспринимать постмайданную Украину как страну победившей демократической мечты. Сегодня даже бесценный с точки зрения официального Киева «безвиз» не встречает восторгов в Москве, а ультрапатриотические речи «новых украинцев» встречают отпор даже самых либеральных их московских друзей.

И хотя сохраняется вероятность того, что перед нами не более чем ситуативная реакция на конкретные украинские обстоятельства, хочется верить, что у этого разочарования более глубокая природа и что нынешнее поколение российской либеральной интеллигенции, пусть и не отрефлексировав это как следует, наконец-то подвергло ревизии советскую шестидесятническую концепцию «вашей и нашей свободы». А после – поняло, что «наша» и «ваша» никак не связаны и что нас может интересовать и волновать только наша, а чужой свободой если и стоит интересоваться, то только с той точки зрения, как она влияет на жизнь наших соотечественников, оказавшихся под ее властью. Этой ревизии российскому обществу очень не хватало в 1991 году, когда русских гнали из Средней Азии и Закавказья, ее не хватало в 1994-м, когда Ельцин обрушил Кавказ в пучину ненужной войны. Концепция «вашей и нашей свободы» оказалась беспомощной, когда Путин присоединил к России Крым и спровоцировал создание самопровозглашенных республик Донбасса. Сейчас, когда по поводу запрета российских сайтов крутят пальцем у виска даже самые последовательные критики Путина в России, есть надежда, что эта ревизия состоялась. Нет никакой «вашей и нашей свободы», есть только наша, за которую и стоит бороться.

Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/nopaywall