Репрезентативность опросов

Как вы думаете, что репрезентируют опросы общественного мнения в России?

Репрезентативность общероссийских опросов обычно связывают с населением, представленным в социальном вакууме, с некоторым идеальным объектом, который тут же приравнивается объекту реальному: россияне считают, полагают, россияне такие. Расхождение результатов опросов у разных исследовательских команд порождает бесконечные пересуды об ангажированности, фальсифицируемости, нечестности и прочем. На деле, если не брать во внимание методически несостоятельные опросы (например, организуемые командой Навального), то различия скорее связаны с несовпадающими идеальными объектами, которые репрезентируют опросы, нежели с искажениями данных.

Начну с малого. Опросы репрезентируют не всё население России, а мнения тех, кто готов в этих опросах принимать участие, то есть тех, кто разделяет правила текущего публичного дискурса. Процент участвующих низкий, но стабильный. Зависит в большей степени не от тематики исследования, а от подготовки и корректного ведения разговора интервьюерами. Столь категоричное суждение подкрепляется низкими показателями прерываний интервью по любой тематике и высокими показателями отказов, в самом начале, когда потенциальному респонденту ещё не известно, о чём пойдет речь. Искусство интервьюера и ответственность автора анкеты состоит в удержании внимания человека в первую минуту общения, не больше и не меньше.

Различия в показателях результативности опросов более заметны по коэффициенту кооперации, или отношению полных интервью ко всем начавшимся разговорам, нежели по коэффициенту ответов, или отношению полных интервью, ко всем попыткам контакта (в телефонном опросе номерам, по которым производился набор). Так, в проекте «Афина» коэффициент ответов составил 6%, кооперации – 21%. В проекте «Хроники» коэффициент ответов – 7%, кооперации – 27%.

Более заметны различия в результативности опросов на совокупности людей, сообщивших свой возраст интервьюеру (пол кодируется по речи, здесь возможны ошибки, но они незначительны). Доля полных интервью в проекте «Хроники» существенно превышает долю полных интервью в проекте «Афина» (табл. 1).

В обоих проектах с интервьюерами начинают разговор лишь те, кто готов разговаривать по телефону с незнакомыми людьми с формализованной лексикой. В проекте «Афина» наблюдаетя меньшая доля полных интервью и, одновременно, сглаживаются различия между половозрастными группами. В проекте «Хроники» женщины средних и старших возрастов заметно реже продолжают общение, чем мужчины их возраста.

Важно отметить два момента:

Во-первых, общие различия связаны с поведением интервьюеров и приветственной фразой в анкете, регламентирующей это поведение. Пугающе низкие показатели коэффициентов весьма типичны и устойчивы, они не только не изменились под воздействием текущих событий, но и незначительно отличаются от показателей результативности в других странах.

Во-вторых, более тонкая настройка опросного инструмента позволяет обнаружить различия в готовности принимать участие в опросе среди разных половозрастных групп. Однако, если рассчитывать половозрастные пропорции среди полных интервью (рассчитать процент по столбцу, а не по строке в табл. 1), то значения практически не отличаются в двух проектах. Тем самым, различия в показателях демонстрируют эффект опросного инструмента, который скорее влияет не на демографическую переменную, а на поведение опрошенных. В проекте «Афины» представлены граждане, более лояльные к формализованному разговору.

Не трудно предположить, что в опросах ВЦИОМа, по которым нет данных, эффект лояльности к формализованной коммуникации должен быть ещё выше. Но это вновь не оказывает влияния на переменные пола и возраста. По всем опросам, проведенным в начале специальной военной операции наблюдается устойчивые распределения, с небольшими стандартными отклонениями по половозрастным группам (табл. 2).

Обращает на себя внимание лишь рост доли мужчин 35-54 лет в трех опросах ВЦИОМ за десять дней военной операции с 22% до 28%.

Возьмем пять опросов общественного мнения, проводимых до текущих событий в Украине, и рассчитаем среднее значение по половозрастным группам. Сопоставим распределение с текущими опросами и данными Росстата (табл. 3).

В телефонных опросах пол и возраст не квотируются. Эти показатели при случайном отборе воспроизводимы и надежны, служат критерием для оценки качества выборки. Опросы, проводимые как до, так и после военной операции весьма устойчивы по половозрастным признакам. Вместе с тем произошел значимый сдвиг в выборочной совокупности: мужчины стали более доступны, нежели женщины. Если в прошлые годы интервьюеры жаловались на недостижимость мужчин среднего возраста, то в текущих выборках впору жаловаться на снижение достижимости женщин всех возрастов.

Возвращаемся к вопросу о репрезентативности. Кого представляют текущие опросы?

Сохраняется в силе прежний тезис: опросы общественного мнения представляют людей, готовых общаться в формализованной манере с теми, о ком они не имеют никакого представления. Однако наблюдается сдвиг отвечающих. Теперь мужчины несколько чаще женщин поддерживают формализованную коммуникацию, и эта тенденция устойчива для всех исследовательских групп (см. табл. 2).

Разговор с интервьюером, даже с сохранением конфиденциальности, несет в себе характеристики публичного разговора. Люди отвечают на вопросы не столько интервьюеру, сколько некоторой инстанции, сформулировавшей вопросы. Интервьюер – посредник в передаче сообщения, а не его адресат.

Борис Грушин не случайно ввёл понятие общественного сознания, которое не равно мнению индивидуальных граждан, собранному по определенной процедуре. Репрезентация общественного сознания в равной мере отражает индивидуальные мнения и социальную среду, в которой они собираются. Сейчас формируется среда условно мужского гендера, с акцентом на силу, принуждение, поляризацию мнений, иерархию и патриархальные ценности, что перераспределяет и переопределяет участников коммуникации в такой среде.

Остаются ли текущие опросы репрезентативными?

Несомненно. Но изменяются характеристики объекта репрезентации, который никогда не был населением, а всегда оставался общественным сознанием (по Грушину). Поэтому общественное мнение в России начинает репрезентировать мир патриархального, иерархичного, вертикального, сильного, если не сказать силового сознания. Представления о мягкости, женственности, горизонтальности и слабости мира отступают. Носители или выразители слабых суждений неуместны в публичном дискурсе поляризованных и вертикальных мнений, различия в которых должны постепенно сглаживаться. И если сейчас видны расхождения между половозрастными группами и данными официальных и неофициальных полстеров, то со временем эти различия должны сокращаться (табл. 4).

Если в горизонтальном современном мире устойчива конструкция социально одобряемого поведения, то в мире иерархичном, сформировавшемся в России, следует вести речь об административно одобряемом поведении. В текущих опросах речь идет не о россиянах, считающих, полагающих, представляющих некоторое индивидуализированное мнение.

Опросы воспроизводят и репрезентируют мнения тех, кто готов принимать участие в опросах, или общественное сознание, определяющее рамки публичных речевых действий, все больше регулируемых, контролируемых и проверяемых на адекватность текущей политике государства. Не сложно предположить, что, при сохранении сложившихся тенденций, поддержка в публичном пространстве любых политических шагов должна возрастать и достигнуть 80-90%, независимо от экономической, социальной или внешнеполитической ситуации. И это не столько страх или давление пропаганды, как принято объяснять исходя из логических конструкций горизонтального мира, сколько общественное сознание, представленное в публичном силовом дискурсе и репрезентирующее социальный мир вертикальных смыслов.

Опросы общественного мнения репрезентативны, но они репрезентируют совсем не то, что вы думаете.