Рецензия Адиба Халида на книгу Даниэль Росс “Татарская империя: Казанские мусульмане и создание имперской России”
Daniel Ross. Tatar Empire: Kazan’s Muslims and the Making of Imperial Russia. Bloomington: Indiana University Press, 2020. Pp. viii, 276.
В этой впечатляющей книге Даниэль Росс стремится изменить наше представление как о татарской истории, так и об истории Российской империи на востоке. Своим рассказом, охватывающим два с половиной столетия, Росс заставляет нас думать о татарах не как о жертвах Российской империи, а как о ее соучастниках и агентах. Действительно, место татар в империи определило трансформации в религии и культуре в IX-XI и XX веках. Выводы Росса основаны на мастерском владении огромным количеством письменных источников самых разных жанров - исламских диспутов, педагогики, биографических словарей, поэзии, романа, создававшихся на протяжении веков, а также архивными и периодическими материалами на русском и татарском языках.
За поколение, прошедшее после распада Советского Союза, историография Российской империи претерпела значительные изменения. Российская империя переживает бурное возвращение; ее больше не высмеивают как тюрьму народов, ее вновь рассматривают как действующее предприятие, основанное на приспособлении к различиям и политике, в которой участвовало множество различных групп. Росс развивает этот аргумент в новом направлении, утверждая, что татары, по сути, образовали империю внутри империи. Она рассматривает возникшие сети татарских исламских ученых, улама и татарских купцов как глубоко переплетенные элиты, которые как извлекали выгоду из российской имперской экспансии в казахской степи и на центральноазиатских землях, так и способствовали ей. Завоевание Россией Центральной Азии дало этим ученым гораздо более широкое пространство для деятельности, место, где татары могли рассматривать себя в качестве естественных лидеров мусульманских обществ и осуществлять культурный империализм. Именно эта "взаимность империи" (243) заставляет Росс сделать смелое утверждение, вынесенное в заголовок. Империя и "поселенческие улема", служившие ей, воспринимаются в причудливо праздничном тоне, без какой-либо попытки поместить татарский пример в сравнительный ряд с другими промежуточными имперскими элитами.
Российская имперская экспансия также позволила в IX-X вв. значительно расширить образование в татарских медресе. Росс использует этот контекст для исследования истории культуры XIX и начала XX веков. Это был период появления новых идей культурной и религиозной реформы, а также новых способов представления о сообществе. Историки как в Татарстане (и России), так и на Западе рассматривали это время как период трансформации, ознаменовавший своего рода разрыв татарской жизни. Росс решительно отвергает идею разрыва татарской культуры. Она утверждает, что татарское исламское образование не находилось в состоянии покоя, и в нем не было кризиса, требующего радикальных решений, как это часто утверждают многие ученые. Напротив, реформаторские и модернизационные движения, изменившие татарское общество в конце XIX века, были в значительной степени результатом деятельности татарских медресе, в которых работали члены уламских сетей. Татарские реформы, настаивает Росс, возникли изнутри татарского общества и были укоренены в самом исламском образовании. В татарском обществе не было разрыва. Старые традиции исламского образования оставались нетронутыми и изменялись только изнутри. С акцентом на преемственность исламского образования связано и ее настойчивое стремление использовать полную арабскую транскрипцию для татарских источников и людей, о которых она рассказывает, без малейшей поправки на то, что татарское произношение заметно отличается от арабского.
Это утверждение о преемственности с большой настойчивостью выдвигалось многими историками мусульманских обществ в Российской империи последнего поколения. Росс делает это утверждение лучше других, но нельзя не почувствовать, что она часто преувеличивает различия между своей интерпретацией и интерпретацией некоторых ученых, которых она критикует. Она также слишком далеко заходит в аргументации, настаивая на местных корнях всего — от реформы образования до национализма и преобразований в литературной культуре. Она сама приводит пример Хусаина Фаизханова (в арабской транскрипции Росса он звучит как Ḥusayn Fayḍkhānov), одного из самых ранних критиков татарских медресе. Он, конечно, был воспитанником татарских медресе, но долгое время работал в российских университетах в Казани и Санкт-Петербурге, а в 1850-х гг. совершил путешествие по Западной Европе, от которого у него, похоже, перехватило дыхание (117–22). Более того, он был не единственным человеком, который путешествовал или был в мире за пределами татарских медресе. Студенты татарских медресе читали османские и русские газеты еще до того, как государство разрешило существование татарской прессы. Очевидно, что внешнее влияние не исключалось.
К началу ХХ века партнерские отношения между Российской империей и татарскими уламами стали ослабевать, поскольку государство все больше опасалось "панисламизма", а среди татар появились новые голоса, ставившие под сомнение их место в империи. Росс меньше интересуется спорами внутри татарского общества и слишком стремится приписать все татарскому образованию как таковому. В результате получается довольно торопливое описание сложных процессов. Глава 7 "Фундаментализм, национализм и социальный конфликт", пожалуй, наименее убедительна в книге, поскольку в ней слишком много тем и слишком мало объяснений, а последняя глава почти головокружительна в своей попытке понять хаотические события 1917-1918 гг. с точки зрения общего тезиса книги.
Однако эти придирки ни в коей мере не умаляют выдающихся заслуг Росс в освоении богатой источниковой базы и привлечении внимания к важным темам татарской и русско-имперской истории.
Адиб Халид, Карлтон Колледж