Раздетая блондинка поздравляет с праздником

🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Раздетая блондинка поздравляет с праздником


Рецензии
Коллекции
Новости
Цитаты




Каталог
Новинки
По рейтингу


Случайная книга





Презентация


Авторы


Жанры
Теги




Календарь

Рекомендации

Премии




Онлайн чтение книги
Москва слезам не верит

Глава 8



Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru
Купить полную версию



Тип 1

Тип 2

Тип 3

Тип 4

Тип 5

Тип 6

Тип 7

Тип 8




A

A

A

A

A

A




нет


частично


все



закрыть


Отправить


Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Катерина каждый день ходила на работу, чувствуя новую жизнь внутри себя. Она слышала, как бьется сердце ее сына (она почему-то была уверена, что обязательно родит мальчика).




Когда она ушла в декретный отпуск, весна только-только начиналась. Она вставала рано, завтракала. В общежитии становилось тихо, все уходили на работу. Она надевала валенки и отправлялась гулять на канал: врачи советовали прогулки не меньше двух часов в день.




Ярко светило мартовское солнце. На льду канала сидели у лунок рыбаки. Она встречала молодых женщин, прогуливающих своих младенцев. Они вспоминали, как рожали, рассказывали о мужьях. Чтобы не вызывать жалости, Катерина говорила, что ее муж работает на телевидении оператором. Женщинам было интересно узнать о телецентре, о дикторах, и Катерина пересказывала то, что слышала от Рудольфа и сама видела на «Голубом огоньке». На канал она ходила только в будние дни, опасаясь встретить в воскресенье своих новых знакомых с мужьями. Ее звали в гости, она отказывалась, боясь завязывать более тесные знакомства: сходишь к ним в гости, надо звать к себе. Врать было противно, и она дала себе слово больше не выдумывать мужа.




Матери она писала редко: жива, здорова, работаю, когда ходила в музеи, писала о музеях. Мать тоже отвечала редко: жаловалась на отца – стал чаще пить, дважды просила прислать денег. Катерина высылала из премиальных. Теперь премий не было. Деньги, выплаченные за декретный отпуск, расходились быстро, и она начала экономить. Пришло письмо от матери. Она снова просила денег. Наверное, можно было занять и послать, но Катерина написала письмо, что беременна, больше выслать не может, ей самой предстоят траты. Мать молчала почти месяц, потом пришло деловое письмо – она звала Катерину в Красногородск: летом на молокозаводе набирают дополнительно работниц, и после родов она сможет выйти на работу. Мать считала это единственным выходом, деньгами она помочь не могла, а позор переживем вместе, писала мать. Катерина ответила, что не приедет, что она поступила в институт.




Еще осенью в цех зашел директор завода и объявил, что политехнический институт проводит дополнительный набор на вечернее отделение.




– Я буду поступать в химико-технологический, – ответила Катерина.




– Легче перевестись, чем поступить, – возразил директор и протянул записку с фамилией декана.




Катерина решила посоветоваться с академиком и позвонила ему.




Академик, как всегда, односложно ответил:




Она приехала. Изабелла была подчеркнуто приветливой, пригласила поужинать. Академик выслушал Катерину и заметил:




– Директор прав. Поступай. Если поступишь, перевестись всегда можно. Целый год выиграешь. А с переводом я тебе помогу.




Академик расспрашивал, о чем пишет мать, какие новости в Красногородске.




– Зовет домой. Уже на молокозаводе договорилась о месте для меня.




– Не поеду, – ответила Катерина. – Буду выкручиваться здесь сама.




Академик молчал. Молчала и Изабелла, глядя в сторону.




– Мы понимаем твои трудности, – наконец произнес академик. – Конечно, после родов хотя бы первое время тебе надо пожить в нормальных условиях. У нас три комнаты, но, ты знаешь, я ведь в основном работаю дома, пишу книгу…




– Да я живу в нормальных условиях, – заверила академика Катерина. – У меня отдельная комната…




– Как отдельная? – не понял академик. – Ты разве не в общежитии?




– В общежитии, – подтвердила Катерина. – Но Антонина вышла замуж и переехала, Людмила тоже вышла замуж, и они снимают квартиру. Так что я теперь одна в комнате. И ко мне никого не подселяют.




– Это хорошо, – сказал академик. – Это хорошо, – повторил он и посмотрел на Изабеллу.




Катерина поняла, что они, по-видимому, обсуждали ее положение и, может быть, даже рассматривался вариант отказа в том случае, если Катерина после родов попросится пожить у них. И она еще раз отчетливо осознала, что ей придется рассчитывать только на себя.




Когда Катерина уходила, академик протянул ей деньги.




– Бери, – грубовато посоветовала ей Изабелла, – не такие уж это большие деньги. Это он не для тебя дает, а для себя, чтобы совесть свою успокоить, все-таки помог родственнице, – усмехнулась она.




По ее виду Катерина поняла, что в их семейных отношениях появились какие-то сложности. В любой другой ситуации она никогда бы не взяла деньги у академика. Но теперь она почти не думала о самолюбии. Деньги ведь не для нее, а для будущего ребенка. Надо покупать коляску, одежду – пока она ничего не приобретала из суеверия.




Приехав в общежитие, Катерина пересчитала деньги академика. Триста рублей! Две ее зарплаты. Хорошие деньги!




Катерина сдала экзамены на вечернее отделение политехнического. Заполняя анкету, в графе «Семейное положение» написала: «Не замужем». Декан, просматривая анкету, глянул вопросительно на ее округлый живот.




– Не замужем, – подтвердила она и улыбнулась. Решив не врать, почувствовала себя спокойней и уверенней.




Директор по понедельникам обходил все цеха фабрики. В тот понедельник подошел к ней – он всегда заглядывал в закуток, где она заполняла наряды.




– Поздравляю с поступлением! Декан мне звонил. Ты ему понравилась. – Директор рассмеялся. – Он почему-то подумал, что ты беременна от меня.




– Не он один так думает, – улыбнулась Катерина. – Вы лучше ко мне не подходите, когда бываете в цехе, а то все в некоторой растерянности: с чего бы это директор уделяет такое внимание простой работнице?




– Ну, не простой работнице, а мастеру, – возразил директор.




– И об этом тоже говорят, – заметила Катерина. – Неспроста Леднев ее так двигает, наверняка по поручению директора.




– А на самого Леднева не думают? – спросил директор.




– Он не по этому делу. У него в цехе никогда ни с одной работницей романа не было. Про него не то чтобы говорить, про него даже подумать такое не могут.




– А про меня говорят? Ну и что же, кроме того, что ты беременна от меня?




– Ух ты! – удивился директор. – А я к ней в отдел ведь не захожу.




– Да на фабрике все про всех знают.




– Ладно, – пообещал директор, – усилю конспирацию. Как ты сама-то себя чувствуешь?




– Не бойся! Родишь нормально. У твоей бабки небось не меньше пяти было.




– Вряд ли, – ответила Катерина. – Не больно-то сегодня мужики женятся на женщинах с детьми.




– Еще как женятся! – возразил директор. – Я сам женился на женщине с ребенком. А потом мы уже совместно двоих родили. Так что у меня трое сыновей.




Если счастливый, зачем же блондинка из отдела главного технолога, подумала Катерина, но, конечно, промолчала.




Теперь она на фабрику не ездила. По субботам приходила к Антонине и обычно оставалась обедать. Антонина тоже была беременна. Рожать ей предстояло через месяц после Катерины. На стройке она дорабатывала последние дни перед декретным отпуском.




К Людмиле Катерина ездила по воскресеньям. Людмила с Гуриным снимали квартиру рядом с метро «Сокол». Если Гурина не было дома, а он часто уезжал на загородную спортбазу именно на субботу и воскресенье, Людмила располагалась на тахте, брала спрятанные среди белья сигареты (при Гурине она не курила) и с удовольствием затягивалась.




В субботу Катерина, как обычно, позвонила Людмиле и договорилась, что приедет в воскресенье в три часа. Гурин был в отъезде. С утра Катерина отправилась в Третьяковскую галерею. Она использовала последние дни, понимая, что после родов долго еще не сможет ходить по театрам и музеям.




Она шла по залам галереи не торопясь, всматривалась в лица на картинах и поражалась их уверенности и умиротворенности. Она хотела побыть в Третьяковке до обеда, но быстро устала, несколько раз присаживалась отдыхать и решила уйти. Вспомнила командировочного из Брянска: если бы не сбежала тогда, может быть, ее жизнь была бы сейчас другой. А может быть, и с ним не получилось бы ничего, потому что и тогда она обманывала, а обман все равно раскрылся.




Катерина не торопясь доехала до центра, прошлась по улице Горького. Большинство магазинов были закрыты. Она прикинула, что, пока доберется до общежития, надо будет снова собираться и ехать к Людмиле. Тогда она решила приехать к Людмиле раньше – все равно Гурина нет, а Людмила даже обрадуется, потому что никогда не любила оставаться одна.




Катерина замерзла, пока шла от метро, и сейчас с удовольствием думала, как выпьет горячего чаю. Она нажала на кнопку звонка, но дверь не открывали. Она позвонила еще несколько раз и села на подоконник на лестничной площадке. Вышедшая из лифта женщина подозрительно ее осмотрела. Еще примет за воровку, подумала Катерина, и позвонит в милицию. Дом был ведомственный, Министерства обороны. Когда однажды Катерина заночевала у Людмилы и утром вышла из подъезда, ее поразило количество генералов – генералы с голубыми, зелеными, красными, черными околышками на фуражках, в брюках с красными лампасами, с золотым шитьем на погонах, садились в подъезжающие ЗИМы. Если эта женщина из генеральской квартиры, то милиция приедет быстро, подумала Катерина. Она решила позвонить еще раз и, если не откроют, ехать в общежитие. Но Людмила открыла дверь.




– Ты чего раньше времени? – спросила она.




– Так получилось, – начала объяснять Катерина. – Я в Третьяковке с утра была.




– Могла хотя бы позвонить, предупредить, – недовольно пробурчала Людмила.




И тут Катерина кое-что сообразила. Она почувствовала, что краснеет.




– Извини. – Катерина начала снова повязывать платок. – Я пойду, пожалуй.




– Да ладно, – усмехнулась Людмила. – Проходи!




Катерина разделась, надела тапочки и увидела пожилого седого мужчину. Он курил длинную сигарету с фильтром. Мужчина встал и улыбнулся:




– Конечно, – подтвердил мужчина. – А вы меня не знаете?




– Я Петр Петрович. Разве Людмила вам обо мне не рассказывала?




– Не рассказывала. – Катерина растерялась, пытаясь вспомнить, что ей могла рассказывать Людмила.




– Не рассказывала, не рассказывала, – рассмеялась Людмила. – Ты знаешь, что я не болтливая и государственных тайн не разглашаю.




– Молодец. – Еровшин подвинул Катерине стул. – Садитесь, Катя!




– Проголодалась? – спросила Людмила.




– Значит, очень. Сейчас разогрею мясо. Развлекай подругу! – И Людмила ушла на кухню.




Катерину поразило, что Людмила такого пожилого мужчину называет на «ты» и что одета она в легкий нейлоновый халат, под которым не было ни лифчика, ни трусиков.




Теперь Катерина рассмотрела сидящего перед ней мужчину. С такими она еще не встречалась. Ее поразил его костюм: темно-серый, в едва заметную коричневую полоску, темно-коричневый галстук, такого же цвета носки и светло-коричневые кожаные ботинки без шнурков на тонкой кожаной подошве. Как же он сейчас ходит в таких, подумала Катерина. Уже подтаивало, и по снегу, перемешанному с грязью, трудно было ходить, к тому же тротуары посыпа́ли солью, и Катерина после каждого выхода из общежития вечером протирала и чистила зимние ботинки, на которых проступали соляные разводы.




– Я на машине, – сказал вдруг Еровшин. – Вы ведь подумали, как я хожу по такой слякоти?




И Катерина испугалась. Неужели он угадывает мысли?




Людмила принесла тушеное мясо, маслины, шпроты, зеленый горошек, мандарины и свежий огурец.




– Для тебя оставила, – сообщила она. – Тебе нужны свежие овощи.




– Правильно, – сказал Еровшин. – Не надо. Сколько осталось, недели три?




– Замечательно! – обрадовался Еровшин. – Значит, маяться не будет.




– Родится в апреле. Говорят, что майские обычно маются. А я вас поздравляю с поступлением в институт.




– Это еще осенью было. Я уже зимнюю сессию сдаю.




– А вот Людмилу я не могу убедить, чтобы она пошла учиться. Она ведь очень способная.




– Я тоже так думаю, – призналась Катерина. – Она смогла бы стать и учителем, и врачом. Она умеет убеждать.




– Абсолютно с вами согласен. У нее просто дьявольская убедительность.




– Это когда? – посмеиваясь, спросила Людмила. – Когда я одетая или когда раздетая?




– Всегда, – заверил ее Еровшин и поднялся. – Девочки, с вами замечательно, но у меня дела. – Он подошел к Катерине. – Катя, все будет хорошо. Ни о чем не беспокойся. Вокруг тебя так много друзей.




– Не так и много, – вздохнула Катерина.




– Много, – не согласился Еровшин. – Людмила, Антонина, Николай, Леднев, твой директор, я – это совсем не мало, я уж не говорю об академике и Изабелле. До свидания!




Людмила поцеловала его в щеку, Катерина протянула руку. В передней он надел длинное пальто с кушаком, серую кепку, улыбнулся им и вышел.




– Кто это? – не утерпела Катерина, как только за Еровшиным закрылась дверь.




– Как ты не боишься? – ужаснулась Катерина. – А если бы приехал Гурин?




– А почему он должен приехать? Он в Новосибирске. Они завтра прилетают.




– А если он взял билет на другой рейс?




– Им билеты берут сразу на всю команду.




– Ну а вдруг? Получил травму. Или отменили рейс. Все может ведь случиться.




– Может, – согласилась Людмила, – но сегодня воскресенье. Даже если бы прилетела вся команда, этот козел не домой бы поехал, а на ипподром.




– Случилось, – ответила Людмила. – В прошлый понедельник мы должны были вносить первый взнос за квартиру – уже дом застраивают, я ездила смотреть. В конце Ленинского проспекта, тридцать восьмой квартал, по дороге во Внуково. В субботу сняли деньги со сберкнижки, а в воскресенье на ипподроме заезды. У него там поклонник работает. Гурин несколько раз выигрывал, не крупно, но и не по-мелкому. Шубу мне купил из цигейки. А здесь поставил немного, еще раз поставил остальные деньги – и все спустил. Я думаю, этого челябинского дурачка просто подставили. Я полгода откладывала каждый рубль. А вчера позвонили: или мы вносим две тысячи, или выбываем из числа пайщиков.




– И что же теперь делать? – ужаснулась Катерина. – У меня есть триста рублей.




– Да ничего не надо делать. Позвонила, объяснила ситуацию, и он привез деньги. – Людмила достала стопку сотенных.




– Никогда, – ответила Людмила. – Это подарок. Но Гурину я, конечно, скажу, что з
Сучка вырядилась перед фотосессией
Избранное с голыми девушками на пляже
Молодой парень присунул член без резинки грудастой бабище после душа