Рассказы Секс Девочек 13 Лет
🛑 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Главная
Что почитать
Лента
Жанры
Авторы
Рецензии
Цитаты
Подборки
Лайфхаки
Группы
Новинки
Издательства
Персонажи
Читатели
Истории
Мероприятия
Раздачи
Книгообмен
Игры
Премии
Тесты
Книжный вызов 2021
Новая книга о Флавии де Люс, самой восхитительной юной сыщице всех времен и народов по версии People.
Их первый мужчина. Рассказы про первый раз…
Александръ Дунаенко
Назад
Оглавление
Вперед
Мы используем куки-файлы, чтобы вы могли быстрее и удобнее пользоваться сайтом. Подробнее
Понравилось
Включая друзей
Прочитали
Хотят прочитать
Когда я несмышлён был и совсем юн, я в один день лишил невинности трёх девушек. Сказать по правде, я мало понимал тогда степень значительности, серьёзности происходившего. Всё было, как игра.
Мы жили в маленьком совхозе, близ города Актюбинска. Совхоз выращивал овощи, и было у него ещё стадо молочных коров. Летом, два раза в день, на пастбище уезжала машина с доярками.
Мы уже окончили школу и строили планы на радостное будущее. Кто-то из взрослых предложил нам увлекательное путешествие: съездить на дойку, попить парного молочка, искупаться в самой тёплой в мире речке Илек.
А нас было четверо друзей-приятелей: я, Наташка, Валька и Надька. Жили по соседству. Ровесники. Наташка, правда, на год моложе. Дрались, играли вместе, чуть не с пелёнок. Даже пробовали материться. У девчонок получалось лучше, поэтому я не употребляю, любимых московской интеллигенцией, выражений и по сей день. Так сказать, комплексую.
Дорога к пастбищу запомнилась сонной, почти мгновенной. Нас укачало на фуфайках, разбросанных в кузове грузовика для мягкости. Только одна остановка в пути: в Актюбинске, у железнодорожной пекарни. Шофёр дядя Федя принёс и передал в кузов дояркам охапку пахучих и тёплых буханок хлеба. Потом, уже там, на дойке, мы пили парное молоко вприкуску с этим хлебом, посыпанным солью.
Мы тогда, к вечеру, уже стали другими.
А Валька, Надька и соплячка Наташка – женщинами.
Грузовик остановился, и мы проснулись. Оттого, что перестал трясти, тарахтеть автомобиль. Оттого, что сухо, пронзительно стрекотали кузнечики и пели разные птички вместе с жаворонками. Доярки поспрыгивали с кузова на землю, пошли настраивать свои дойные механизмы.
Мы спросили у дяди Феди, где речка и побежали на речку. Взрослые не боялись отпускать нас одних: в летнее время воды в нашем Илеке воробью по колено. Нет. Журавлю. Ведь мы там могли плавать, отталкиваясь от песочного дна и даже чуточку нырять.
Кто-то из нас предложил купаться голышом. Как мне кажется, одна из моих девчонок-матерщинниц. Они потом говорили, что это я, бесстыдник. Против оказалась только Надька: стеснялась рёбрышек своих, да косточек. Стянула с себя самодельные деревенские трусики и побежала в речку в длинноватом – на вырост – ситцевом платьице.
У полненькой Вальки под платьем оказались вспухшие грудки. Тайком я всё взглядывал на эту диковину. Валька и позвала меня в речку играть в «лодочку». Простая, всем доступная, игра. Особенно хороша на мелководье, при небольшом течении.
Я вошёл в речку, присел, и воды мне стало по грудь. Валька, повернувшись ко мне лицом, села верхом ко мне на колени. Если теперь обоим потихоньку отталкиваться ногами от дна, и грести руками, получится «лодочка». Мы стали отталкиваться, и нас тихо, легко понесло тёплым течением. И почему бы так и не поплавать – действительно, хорошая игра. Но у меня вдруг возникли некоторые помехи, осложнения. Дело в том, что мой юношеский отросточек, безобидный и мягкий, всё время прижимался к Вальке. И не куда-нибудь к спине, затылку или шершавой пятке, а к вязкой складочке меж распахнутых девчачьих бёдер, которая, благодаря такой замечательной игре, всё время меня касалась. Я почувствовал, что у моего уступчивого, добродушного дружка, появились признаки агрессии: он стал расти и твердеть… Сейчас я бы уже знал, что делать. Тогда, конечно, тоже. Но в теории. Пацаны рассказывали.
Я сказал Вальке, что хочу немного поплавать один, и пошёл отвлекать, остужать в воде, своё разбухшее чудо. При этом двигался почти ползком: опасался, что встану из мелкой воды, и Валька увидит мою метаморфозу.
Я даже не знаю, где в тот момент купались Наташка с Надькой. Их будто бы и не было вовсе. Наверное, были, но, как я теперь понимаю, у меня впервые поехала крыша, как у настоящего мужчины, и я ничего не видел. Я так думаю, что девственница моя, Валька, тоже что-то почувствовала. Она всё крутилась возле меня то, окуная, то, показывая из воды свежие свои грудки, и просилась ещё поиграть в «лодочку». Но только во взгляде у неё появилось что-то такое, что мой юный друг стал снова набухать и топорщиться.
И, все-таки, хотелось поддаться на уговоры, пустить к себе Вальку.
Я побегал по берегу, попрыгал. Стал нормальным человеком. Нашёл-таки Надьку и Наташку, показал им язык. Оглядев себя, не обнаружил ничего предосудительного. И – решился.
А в воде Валька села уже сразу так, что пухленькая складочка её раздалась и слегка, будто бы защемила сверху, по длине, успокоившегося уже было, моего скромника. И мы, вроде, как и плыли, но будто замер мир, и время остановилось. Покачиваясь, Валька, как щенка за шкирку, ухватывала меня своей складочкой. Так губами берут свирель или флейту.
Я почувствовал, что у меня выросло целое бревно, и сделал слабую попытку снова сбежать, но Валька меня удержала. Возникший между нами предмет уже мешал продолжать нашу странную игру. Где-то там, внизу, в воде, он торчал, как кол, и Валька, не отрывая от меня глаз, двинула бёдрами так, что теперь уже упруго-жёсткий конец окоченевшего ствола вошёл к ней в складочку и даже чуть куда-то глубже. Она несколько раз, всё так же, не отрывая от меня взгляда, качнулась, присела на головку. Потом, с протяжным выдохом-стоном ещё качнулась, и опустилась до предела. Я тоже сказал то ли «А-а-а!», то ли «У-у-у!», то ли «О-о-о!» Горячо. Скользко. Сладко. Я дёрнулся и затих. Глаза у Вальки были полузакрыты и виднелись одни белки, без зрачков. Но она с меня не падала. Значит, не умерла. В таком же забытьи она потянулась ко мне, обняла, прижалась.
Я не знал, что нужно ещё целоваться, хоть и видел уже, как это делают в кинофильмах.
И, вообще, что вначале нужно целоваться, а уже потом…
Тогда мы просто обнялись. Потом вышли на берег.
Наташка с Надькой загорали. Надька загорала в платье, задрав его так, чтобы не было видно рёбер. Ну и что, если груди маленькие – подумал я. Зато всё остальное – как у Вальки. И решил девочек развлечь. Пришли на речку купаться и скучают.
На лобке у меня закудрявились первые волоски. Длинные, чёрные. Из воды я вышел с Валькой какой-то другой. Смелый. Я сказал девчонкам, что у меня выросли волоски, и они собрались посмотреть. Окружили меня, как школьницы наглядное пособие. Им, конечно, тоже было, чем гордиться, но, кроме жиденьких чубчиков, посмотреть было не на что.
От неожиданного внимания то, что находилось у меня под волосками, стало опять набухать, а потом и горделиво восстало, пульсируя, во всей своей красе, перпендикуляром к девочкам. Этакая, слегка всё же нагловатая, стрела Амура. И я уже не смущался. Мне даже нравилось быть таким, и то, что все три девушки так уважительно, и – то ли заворожено, то ли с суеверным страхом, – как на кобру, смотрели на мою, явно повзрослевшую, писюльку.
А Надька-тихоня, стыдливая наша, вдруг всех ошарашила. Она присела на корточки, взяла осторожно мою кобру рукой за шею, внимательно оглядела вблизи со всех сторон и… чмокнула в самую головку. Валька сказала: – Что, Надька, – дура, что ли? Разве можно такое в рот брать? (тогда, в 57-м, такое в рот не брали).
Я позвал Надьку играть в «лодочку». Надька сказала: – Я не умею. А Валька даже подтолкнула: иди, иди, чего весь день на берегу лежать.
С Надькой у меня получилось проще. Мы вошли в речку, и я с некоторым усилием разложил вокруг себя Надькины колени, усадил её к себе поудобнее. Чего бояться – мы же играем!
А потом, опытный, начал водить кончиком своего возмужавшего малыша по знакомой уже ложбинке, трещинке, морщинке, складочке с провальчиком.
Надька сначала заёрзала в мокром своём платьице, а потом притихла. Я старался поймать её взгляд, я поймал её взгляд и, уставившись ей прямо в зрачки, настойчивым нажимом стал вдавливать в Надьку головку своего змея. И он вошёл весь, а Надька молчала, смотрела пронзительно, ответно на меня, и только пальчики её на моих плечах судорожно впились мне в кожу. И она тихо прошептала «ой!..».
Разрядка не наступила сразу, и я смог повторять жадные свои погружения в пылающее тело Надьки.
Несколько минут раскачивал я девушку в длинном мокром ситцевом платье на своей «лодочке», а потом, прижавшись к ней сильно и во что-то в ней глубоко внутри упёршись, я снова, дёргаясь, проскулил своё то ли «У», то ли «О», то ли «Ы»…
Наташка всё загорала, прикрывши веки. Я, матёрый уже мужчина, с залихватским хохлом на лобке, прилёг рядом. Что и говорить, заморил червячка. Появилось настроение и на свободную лирику расслабиться. Я уже мог спокойно, без лишних волнений, порассматривать голую возле меня Наташку. Не лезть, не приставать, не канючить. Просто – прикоснуться, погладить. Рука сама потянулась к лону. Господи, опять! Вот он, розовый каньончик! Всё время, перепрыгивая кончиками пальцев через какую-то кочку, я прошёлся по нему вниз – вверх. И – ещё раз. И – ещё. Наташка вздрогнула, потянулась. Бёдра растворились, распались, как лепестки на цветке. Я прикоснулся и к цветку. Наклонился взглянуть. Не задыхаться, не путаться в ногах девушки, не капать слюной, выпрашивая, требуя то, не знаю чего, а – просто посмотреть. Чтобы она почувствовала это. И я опять прикоснулся. Пальчиком безымянным. Без рода и племени. Иваном-Не-Помнящим-Родства. Чуть приоткрыл лепестки и – сок, нектар заструился по округлостям книзу, в горячий песок.
Такое зрелище может поднять из могилы мёртвого. Мужчину. Я – совсем ещё юнец, мальчишка. Я снова воспламенился, вспыхнул. Я перебрался к Наташке. На. Уже не мальчиком, но – мужем я проникновенно, требовательно, восстановился в лепестках. Открой она глаза, отстранись – и не было бы ничего.
(Наташка, глупый, без мозгов, восторженный, я тебя любил тогда!
Так, как уже никогда, и никто из взрослых мужчин не мог тебя полюбить.
Змеем, рискующим остаться без чешуи, без кожи, я жёстко вполз в Наташку. Тесно. Узко. Заскрипело что-то, затрещало. Я почувствовал то, что, вероятно, ощущает верблюд, пролезающий сквозь игольное ушко. Трудно было верблюду. Наташка вскрикнула. Муж я был уже. Не мальчик. Одеревенел. Как будто собрались кому-то зуб удалять, а вместо десны вкололи, заморозили самое дорогое мне. Я уже знал, что для того, чтобы наступила ослепительная, опустошительная, облегчающая развязка, нужно добиваться этого, биться. Я добивался себе освобождения и не замечал, что девушка в крови, что вокруг сбежались, собрались подружки. Они толкали меня, пытались оттащить, но, обезумевшая, непонятная Наташка, хотя и кричала «Нет!», «Нет!», но хватала меня сзади руками и заставляла вонзаться в себя, втискиваться, без остановки. Наверное, это длилось вечность. Я отвалился от Наташки, как мясник, в крови, чуть ли не по уши. Надька и Валька смотрели на меня, как на убийцу и насильника.
Потом Наташка обмылась в речке и никаких следов от меня, злодея, не осталось.
Я даже не знаю, не уверен, остались ли воспоминания. Мы с Наташкой продолжали жить в одном совхозе, но с того дня, с того вечера, больше не виделись.
А Вальку я недавно встретил. Я хромал, ковылял потихоньку на почту за пенсией. Живот. Одышка. Непредсказуемые проявления метеоризмов. И тут – Валька. Седая. Толстая. В два с половиной обхвата. Вставные зубы. Варикоз.
Ту Вальку, с речки Илек, я пытался увидеть в её глазах, когда мы разговаривали с ней о болезнях, о внуках.
Помнит ли она «лодочку», всё хотел я у неё спросить? Но так и не решился. Смутился чего-то. Застеснялся.
Тогда, вечером, мы вернулись с речки, обгоревшие от непрерывного солнца. Усталые и довольные, как пионеры. Мы с жадностью пили парное молоко, заедали его свежайшим хлебом из железнодорожной пекарни. Валька. Надька. Наташка.
Яндекс.Браузер с защищённым режимом и быстрой загрузкой сайтов и видео Установить Закрыть 0+ Реклама
131 тыс. просмотров . Уникальные посетители страницы.
74 тыс. дочитываний , 57 %. Пользователи, дочитавшие до конца.
8,5 мин. Среднее время дочитывания публикации.
Мне было восемь лет, я училась в первом классе. Школу и музыкалку отделяла сопка. Десять минут пути. Максимум пятнадцать. Я решила, что в обход сопки ходят слабаки, и решила идти вверх: так же ближе. Сапоги проваливались в наст, шуба намокла и стала неподъемной, к вершине я выбилась из сил, и думала только том, как бы добраться домой. И тут я увидела два глаза. Два голодных глаза. Не сразу поняла — человек, животное? Потом разглядела военную форму, догадалась — стройбатовец. Открыла рюкзак, чтобы достать бутерброд — глаза стройбатовца были голодные. И тут этот человек вытряхнул все содержимое моего рюкзака в снег, и вцепился зубами в красный пластмассовый мячик, решив, что это яблоко. И разрыдался — от отчаяния. И заголосил на незнакомом мне языке.
«Не ешьте!», — закричала я, протягивая ему бутерброд, сплюснутый тетрадками и книжками. Он проглотил бутерброд — будто его и не было, и мы вместе, аккуратно отряхивая снег, сложили тетрадки в мой рюкзак. Он всхлипывал. Я — от ужаса, страха и бессилия — разрыдалась тоже. Та встреча с дезертиром стала моей главной детской тайной. Я боялась даже вспоминать то свое восхождение и ту встречу, не то, что говорить об этом. Зато я сразу позвала на помощь всех взрослых, когда, решив, что в дверь звонит сосед Рома, открыла ему и увидела, что там никакой не Рома, а незнакомый дяденька — и у дяденьки спущены штаны.
А как у других? По-разному. Но однозначно — моя первая история скорее исключение из правил. А вторая — вполне себе правило. Впрочем, опрос, проведенный среди читательниц Littleone скажет сам за себя.
На вопрос «Твоя самая страшная подростковая тайна, которую ты до сих пор скрываешь от родителей, касается…» треть респондентов ответила «отношений / интимных отношений с МЧ», еще почти треть — «домогательств знакомых / незнакомых людей, угрозы изнасилования, изнасилования», 13% опрошенных указали в качестве своей тайны «результат нахождения в интимных отношениях (посещение гинеколога, лечение от ЗППП, аборт)». Более 15% респондентов назвали своей тайной «нарушение самых строгих родительских запретов (употребление наркотиков, общение в компании, где употреблялись наркотики, пребывание в секте)», и только несколько оставшихся процентов голосов пришлись на «другое».
«Как-то летом я не поехала к бабушке и осталась в Норильске, где для подростков никаких развлечений не предусмотрено. Как-то раз моя одноклассница Кристина — мы жили через дорогу друг от друга — стала меня зазывать в свою компанию. Нам было по 13 лет, а мальчикам в той компании по 14-16. И однажды я поддалась уговорам — мы пришли вместе. Кристина с парнями общалась очень свободно, раскованно, и очень быстро ушла с одним из них в другую комнату. И тут я вижу, что на столе какие-то упаковки, коробки, пакеты. И среди прочего порошок, ложки, зажигалки и шприцы. Окончательно до меня дошло, что происходит, когда все стали колоться. От увиденного волосы у меня встали дыбом. Я стала проситься домой, но мальчики под воздействием препаратов не очень понимали, зачем мне так быстро уходить. К счастью в это время Кристина присоединилась к нам, я ей наврала, что плохо себя чувствую, и она меня проводила. Так быстро я домой никогда не бежала. И никогда больше с теми Кристиниными знакомыми я не общалась. Но и маме не рассказывала об этом».
«Родители разводились с шумом и грохотом, на детей забили. Мне было 16, я затусила с 4 мальчиками — как пацан с пацанами. Мать это видела и переживала, но ничего взамен предложить не могла. Она до сих пор не знает про наши развлечения с огнестрельным ружьем, добытым непонятно где: стреляли в лесу, по банкам и бутылкам. Пуля не всегда совпадала с калибром оружия. Нам очень повезло, думаю, что ни у кого в руках пистолет не взорвался».
«Я не рассказывала маме, как меня травили в школе в 10-11 лет: ей всегда было фиолетово что происходит — главное, чтоб хорошо училась. Когда я рассказала ей, что ко мне цепляются педофилы, она не поверила, сказала, что я выдумываю, я перестала говорить и об этом тоже — хотя до 15 лет они меня преследовали, и преимущественно это были папины знакомые».
«Я училась в первом классе. Однажды я зашла в рекреацию, где были туалеты для первоклассников, но туда почти никто не ходил, потому что они находились далеко от классов, а были те, что около классов, но там было многолюдно. И не успела я зайти в туалет, как увидела четвероклассника, который достал свой писюн из штанов, и подозвал меня подойти его рассмотреть. Я остолбенела — не могла двинуться ни вперед, ни назад, а четвероклассник произносил слова, от которых мне хотелось вырвать: «Если ты сейчас не посмотришь на него, я расскажу твоим родителям, что ты сама попросила меня его достать». Я все же смогла преодолеть себя, зашла в туалет, меня там вырвало. А вышла из туалета я, уже когда начался урок и я убедилась, что в рекреации никого нет».
«Однажды — я только начала учить английский, старшеклассник сказал мне: Kiss my penis. Я смогла перевести первые два слова, а с последним помогла учительница английского. Я никому никогда не говорила о том ужасе, что испытала, когда поняла, ЧТО он мне предлагал».
«Я не рассказывала маме, берегла её, что на меня напал военный из южной республики. У нас в окрестностях было несколько изнасилований, и мама провожала меня на электричку, надо было идти 3,5 км полем, было жарко, я пожалела маму и уговорила идти домой, а я сама полдороги дойду. Все закончилось удачно: стресс дал мне силы крикнуть так, что солдат, лежащий на мне, отпрыгнул (я ещё впилась ему ногтями в глаза) и сказал: «Извините!». Я думаю, мой утробный, из живота крик дернул проходившего полминуты назад мужичка (он посмотрел на меня с недоброй усмешкой, то есть понял, зачем караулит посреди поля стройбатник) на помощь мне. И я ушла».
«Мама не знает, как меня направили в 20 лет на проверку в онкодиспансер. Я пришла домой мертвая после диспансера, но увидев, что мама заметила, что на мне лица нет, сказала себе «Я здорова» и решила не делать никаких проверок».
«Мои родители не знают, что я сделала аборт».
«Мне было 4 или 5, сестре на 1,5 года меньше. Наша двоюродная сестра, старше нас на 5 лет, играла с нами в доктора. Сажала нас на стульчик по очереди и осматривала там...».
«Начиная лет с 14 лет я живу двойной жизнью. Мама не знала обо мне почти ничего: о том, что я начала интимную жизнь, о том, с кем я встречаюсь, что делаю. Я начала сексуальную жизнь в 15 лет и, конечно, признаться в этом не мог
От избиения одноклассниками в руки секс -садиста: жуткая история ...
Их первый мужчина. Рассказы про первый раз…. Александръ ДунаенкоИх...
Самая страшная подростковая история , о которой не знают родители
Читать "Гимнасточки." - Пронин Александр - Страница 5 - ЛитМир
Подростки
Виртуальный Секс По Виберу
Смотреть Секс Жена Мужа Страпоном
Скачать На Телефон Секс Русских Молодых Пар
Рассказы Секс Девочек 13 Лет
.jpg)
