Рассказ вошелв ребенка

Мир ребенка в произведениях А.П. Чехова

=== Скачать файл ===

RU содержит самый полный и тщательно отсортированный каталог повестей и рассказов писателя. Покупайте рассказы Рэя Брэдбери в электронном виде. Легальные копии теперь доступны в магазине Литрес. Дёшево, удобно и в любом формате. Я родился наделенным памятью. И недавно выяснил, почему помню то, как рождался: И \\\\\\\\\\\\[рождение\\\\\\\\\\\\] стало шоком: Неизвестно, откуда взялась эта история. Но мой рассказ именно об этом. Младенец лишается прежней беззаботности. И его мать повинна в том, что вытолкнула его на свет. Нельзя больше существовать беспечно, ты выброшен наружу, выброшен в мир, ты теперь — сам по себе. Потому этот младенец и убивает всех подряд. Это из моего собственного опыта. Я — тот самый младенец. Я никого не убивал, но именно по этой причине я — писатель. Трудно сказать, когда она поняла, что её убивают. В последний месяц внутри её подобно приливу накатывало нечто неуловимое, чуть заметное: В комнате вокруг неё била ключом истерия. Парили острые инструменты, звучали голоса, мелькали люди в белых халатах. Но спокойнее от этого не стало. Она была наедине с этими тихими, шепчущимися белыми людьми, а её переполняли нестерпимая боль, тошнота и страх смерти. Меня убивают у них на глазах. Эти врачи, эти медсестры не представляют, что таится внутри меня. Никто не знает, кроме меня и Я умираю, а сказать им сейчас об этом не могу. Они засмеются и назовут меня сумасшедшей. Они увидят убийцу, возьмут его на руки, им и в голову не придет, что он повинен в моей смерти. Вот она я, умираю перед лицом Господа и человека, и нет никого, кто поверил бы мне, все будут смотреть на меня с недоверием, утешать ложью, похоронят, ни о чем не подозревая, оплачут и спасут моего губителя. Где Дэйвид, задумалась она. В комнате ожидания, курит одну сигарету за другой, прислушиваясь к долгому тиканью столь медленных часов? Из всех её пор извергся пот, и тут же раздался агонизирующий крик. Попробуй убей меня, кричала она. Старайся, старайся, а я не умру! Нахлынули усталость и сумрак. Она стала погружаться в черное небытие, которое уступило место небытию и небытию, а за ними следующему и следующему Запах твида, трубки, неизменного лосьона после бритья. И чуть поодаль безукоризненный запах доктора Джефферса. Она не стала открывать глаза. Какой сюрприз, облегчение, что можешь говорить, жить. Хочешь познакомиться с убийцей, Дэйвид, подумала она. Я слышу, как твой голос просит разрешения посмотреть на него, значит, мне ничего не остается, как показать тебе его. Дэйвид стоял над ней. Комната стала в фокусе. Шевельнув ослабевшей рукой, она откинула одеяло. Убийца взглянул на Дэйвида с крошечным, краснолицым, голубоглазым спокойствием. Его глубокие глаза сверкали. Когда Дэйвид Лейбер приехал забирать домой жену и новорождённого, его ждал доктор Джефферс. Он жестом предложил Лейберу сесть, угостил сигарой, сам закурил, присел на край стола, долго серьёзно попыхивал. Потом откашлялся, взглянул Дэйвиду прямо в глаза и сказал:. Твоя любовь ей очень понадобится в ближайшее время. Я тогда не всё тебе сказал, в операционной у неё была истерика. То, что она говорила, - невероятно. Да, это 'желанный' ребёнок. Мы оба хотели его. Алиса была так счастлива год назад, когда Потому что если ребёнок незапланированный, то подобные вещи объясняются тем, что женщине вообще ненавистна мысль о материнстве. К Алисе же это не подходит. Возможно, что-то случилось в детстве, а проявляется теперь. А может это временно! Сомнение и страх бывают у всякой матери, испытавшей сильные большие муки и близость смерти, подобно Алисе. Если это так, то время залечит. Все-таки я считал, что должен рассказать тебе об этом, Дэйв. Тебе это поможет быть мягким и терпеливым с ней, если она скажет что-нибудь о И если дела будут идти не очень гладко, заходите ко мне, втроем. Я всегда рад встретиться со старыми друзьями, ладно? Слушай, выкури еще сигару за Был яркий весенний день. Автомобиль жужжал по широким, окаймлённым деревьями бульварам. Синее небо, цветы, теплый ветер. Дэйв говорил, закурил сигару, опять говорил. Алиса отвечала сразу, спокойно, всё более расслабляясь. Но она держала ребёнка не настолько крепко, не настолько тепло и не настолько по-матерински, чтобы рассеять подозрение, засевшее у Дэйва в мозгах. Казалось, она держит фарфоровую куколку. Лучше подождем, пока не придумаем какое-нибудь необычное имя. Не дыми ему в лицо. Она произносила фразу за фразой, не меняя тона. Последнее замечание не содержало в себе ни материнского укора, ни интереса, ни раздражения. Она лишь проговорила его, и оно было сказано. Ребёнок покоился в объятиях материнских рук, тени от деревьев бежали по его лицу. Он раскрыл голубые глаза, подобные свежим голубым весенним цветам. Из его крошечного, розового, упругого ротика исторглись влажные звуки. Дэйв принёс малыша из детской, устроил его на новом высоком стульчике, беспорядочно и уютно обложив подушками. Если не прозеваю, заработаю еще пятнадцать тысяч в этом году. Эй, посмотри-ка на отпрыска! Обслюнявил себе весь подбородок! Краем глаза он заметил, что Алиса даже не взглянула. Я понимаю, каково тебе. После ужина она дозволила ему отнести ребёнка наверх. Она не попросила его это сделать; она просто дозволила. Спустившись вниз, он увидел, что она стоит у радио и слушает музыку, не слыша её. Закрыв глаза, она, казалось, о чем-то спрашивала себя, чему-то удивлялась. Когда он вошёл, она вздрогнула. Неожиданно она оказалась рядом, быстро обняла его, нежно, как прежде. Её губы нашли губы Дэйва, не отпускали. Теперь, когда ребёнок исчез из комнаты и был наверху, она снова стала дышать, снова жить. Она чувствовала себя свободной. Стала шептать торопливо, бесконечно. Порой мне хочется жить так, как когда мы только поженились. Мы охраняли друг друга, теперь мы охраняем ребёнка, но мы ничем от него не защищены. В больнице у меня хватило времени, чтобы поразмыслить. Но от него нас охраняют законы. А когда нет законов, хранит любовь. Моя любовь хранит тебя от моих же оскорблений. Для меня ты более уязвим, чем для других, но любовь - твоя защита. Я не боюсь тебя, потому что любовь смягчает твой гнев, неестественные инстинкты, ненависть и незрелость. Он слишком мал, чтобы понимать, что такое любовь, или её законы, или что-либо иное, пока мы не научим его. И в свой черёд не станем уязвимыми для него. Высвободив руки, она резко повернулась: Погасив свет, молча, они медленно поднялись по бесшумной лестнице холла. У двери детской она нерешительно остановилась. Резко повернула медную ручку и вошла внутрь. Он наблюдал, как она очень осторожно подошла к колыбели, заглянула туда и застыла, будто получила удар в лицо. У ребёнка было ярко-красное и очень мокрое лицо; его крошечный розовый ротик открывался и закрывался, открывался и закрывался; глаза пламенели синевой. Руками он хватал воздух. Плакал в темноте совсем один. Пусть сегодня он поспит в нашей комнате - вдруг заплачет. Лейбер чувствовал на себе ее взгляд, когда катил кроватку в спальню. Он молча разделся, сел на край кровати. Вдруг поднял голову, тихо выругался и щёлкнул пальцами. Я просто обязан ехать. Она всё время будет здесь. Через несколько дней я вернусь. Он уже лежал в кровати. Она выключила свет; было слышно, как она обошла кровать, откинула одеяло, скользнула внутрь. Он ощутил вблизи тёплый женский запах. Я знаю, это важно. Просто я все время думаю о том, что я тебе говорила. Законы, любовь и защита. Любовь защищает тебя от меня. Прежде чем он успел ей ответить, объяснить, что глупо так рассуждать о младенцах, она неожиданно зажгла лампу около кровати. Лежит здесь, подслушивает, ждёт, когда ты уедешь, чтобы опять попытаться уничтожить меня! Я в этом уверена! Долго она плакала в темноте. Дыхание её стало тихим, тёплым, размеренным, тело вздрогнуло от усталости, и она заснула. И прежде чем веки его тяжело сомкнулись, погружая его во всё более и более глубокий сон, он услышал в комнате странный негромкий звук сознания и бодрствования. Дэйвид Лейбер размахивал часами над кроваткой. Она сказала, чтобы он уезжал, летел в Чикаго, она будет очень смелой, беспокоиться нечего. Она присмотрит за ребенком. Она станет заботиться о нём, всё в порядке. Самолет летел на восток. Небо, солнце, облака и Чикаго на горизонте. Дэйва затянуло гонкой заказов, планов, банкетов, телефонных переговоров, споров на заседаниях. Но каждый день он писал письма и слал телеграммы Алисе и малышу. Будет лучше, если ближайшим рейсом ты возвратишься домой. Я сделаю всё возможное, старина. Если бы не сразу после родов. Он встал, не чувствуя ни ног под собой, ни рук, ни тела. Гостиничный номер поплыл и стал распадаться на куски. Пропеллеры вращались, вертелись, кружились, встали; время и пространство остались позади. Дверная ручка сама повернулась в его руке, пол под ногами обрел реальность, вокруг струились стены спальни, освещенный закатным солнцем, стоял спиной к окну доктор Джефферс. Алиса лежала в постели, словно вылепленная из густого снега, и ждала. Джефферс все говорил и говорил, спокойно, не умолкая, при свете лампы мягко тек и бесцветно журчал голос, то понижаясь, то повышаясь. Внезапно бледное лицо Алисы исказила гримаса, которая тут же исчезла, не успев закрепиться. Потом медленно, чуть улыбаясь, она начала говорить и говорила то, что обычно говорят матери: Но она не останавливалась - пружина была туго заведена, - и к ее тону прибавились гнев, страх и легкое отвращение, что не изменило выражения лица доктора Джефферса, но заставило сердце Дэйва обратить внимание на ритм этого монолога, который всё учащался и конца ему не было. Я думала, что он заболел. Он просто лежал в кроватке и смотрел, а по ночам плакал. Он плакал и плакал, очень громко, все ночи подряд. Я не могла успокоить его и не спала. Но теперь она напичкана лекарствами и уже выкарабкивается из этой паршивой болезни. Я знала, что, как только включу свет, он будет сверлить меня взглядом! Дэйвид почувствовал, что его тело сжалось, словно кулак. Он вспомнил, как он видел, чувствовал, что ребенок не спит в темноте, не спит поздно ночью, когда детишки должны спать. Не спал, а лежал молча, как будто думал, и не плакал, а наблюдал из своей кроватки. Он отбросил эту мысль. Через день после твоего отъезда я пришла к нему в комнату и взяла его за горло и долго так стояла, размышляя, боясь. Потом я натянула ему на голову простыню, перевернула его лицом вниз и прижала, потом выбежала из комнаты, оставив его в таком положении. Дети задыхаются каждый день. Никто и не узнает'. Но когда я вернулась взглянуть на него мертвого, Дэйвид, он был жив! Да, жив, перевернулся на спину, живой, смеющийся и дышащий. После этого я не могла к нему прикоснуться. Я бросила его там и не возвращалась ни покормить, ни взглянуть, ни зачем-либо еще. Может быть, за ним смотрела кухарка. Потому что ему известно, что я слишком много знаю о нём. Я не люблю его, мы не защищены друг от друга и никогда не будем. Выговорившись, она наконец уснула. Дэйвид Лейбер долго стоял над ней не в состоянии пошевелиться. Кровь застыла в его жилах, ни одна клеточка не шевельнулась в нем, нигде, нигде. Наутро ему оставалось лишь одно. Что он и сделал. Он пошел к доктору Джефферсу и, рассказав ему всё, выслушал терпеливые советы Джефферса. Бывает, что матери ненавидят своих детей. У нас существует для этого специальный термин - амбиваленсия. Способность любить и ненавидеть одновременно. Любовники часто ненавидят друг друга. Дети чувствуют отвращение к своим матерям Людей не радует осознание того, что они ненавидят своих близких. Это больше чем обычная амбиваленсия. Кесарево сечение вызволило дитя на свет и чуть не лишило Алису жизни. Она винит ребёнка в том, что чуть не умерла и заболела воспалением легких. Она проецирует свои несчастья, обвиняя находящийся под рукой объект и выдавая его за источник бед. Мы все так поступаем. Мы натыкаемся на стул и проклинаем мебель, а не собственную неуклюжесть. Мы промахиваемся, играя в гольф, и ругаем траву, либо биту, либо мяч. Если наше дело кончается крахом, то виноваты боги, погода, фортуна. Я могу лишь повторить то, что уже говорил. Лучшее лекарство на свете. Найди способ, как показать ей свою привязанность, защити её. Придумай, как показать ей, что ребёнок безопасен и невинен. Сделай так, чтобы она почувствовала, что он стоил того риска. Немного погодя она успокоится, перестанет думать о смерти и полюбит ребенка. Если примерно через месяц она не придет в себя, обратись ко мне. Теперь ступай и не смотри такими глазами. Наступило лето, стало легче, казалось, что всё пришло в норму. Дэйв работал, целиком погрузившись в дела конторы, но при этом уделял много времени и жене. Она, в свою очередь, долго гуляла, набиралась сил, иногда играла в бадминтон. Она больше не срывалась. Казалось, она избавилась от своих страхов. Лишь однажды в полночь, когда летний ветер внезапно пролетел вокруг дома, теплый и мягкий, встряхнув деревья, словно множество блестящих тамбуринов, Алиса проснулась, дрожа, и скользнула в объятия мужа, чтобы он успокоил её и спросил, что случилось. Она вздохнула, когда он щелкнул выключателем, и вдруг заснула. Обнимая её, он около получаса размышлял о том, какая она милая и непредсказуемая. Затем далеко, завывая подобно крошечному метеориту, затухающему в безбрежной чернильной бездне космоса, заплакал ребёнок в детской. Маленький одинокий звук среди мириад звезд, и тьма, и дыхание женщины в его руках, и ветер, снова зашелестевший среди деревьев. Осторожно высвободившись из рук Алисы, он соскользнул с кровати, надел тапочки, халат и тихо двинулся по комнате. Тьма полетела из-под него. Его нога подвернулась и провалилась. Подвернулась на чем-то мягком. Он выбросил руки и судорожно вцепился в перила. Сердце, разбухая и сжимаясь от боли, молотком стучало в груди. Почему неаккуратные люди разбрасывают всё по дому? Он осторожно нащупал пальцами предмет, из-за которого он чуть не нырнул с лестницы вниз головой. Вещь, которую он держал в руке, была игрушкой. Большая неуклюжая тряпичная кукла, которую он купил для смеха Если ты не можешь отправиться со мной, то можно, я поеду одна, дорогой? Мы наверняка наймем кого-нибудь присмотреть за ребёнком. Я думала, что больше не испытываю это Но оказалось, что это не так. Я не в состоянии находиться с ним вместе. Он так глядит на меня, будто тоже ненавидит меня. Мне трудно это объяснить; одно лишь знаю - я хочу уехать, пока что-нибудь не произошло. Он вылез из машины, подошел к дверце с её стороны и, сделав ей знак подвинуться, сам сел за руль. И если он предложит тебе отдохнуть, ну что ж, пожалуйста. Только дальше так продолжаться не может, мое терпение лопнуло. Она опустила голову, стараясь сдержать слёзы. Когда они подъехали к зданию его конторы, она подняла голову:. Он стоял у обочины, глядя, как она отъезжает, ветер трепал ее длинные тёмные, блестящие волосы. Минуту спустя, поднявшись наверх, он позвонил Джефферсу и договорился о приеме у надёжного невропатолога. Весь день его не покидало чувство тревоги. Перед глазами возникала пелена, в которой потерявшаяся Алиса все звала его по имени. Настолько её страх передался ему. Он почти поверил, что в чем-то ребёнок не такой, как все. Он продиктовал несколько длинных скучных писем. Проверил несколько деловых бумаг. Надо было задавать сотрудникам вопросы, следить за тем, чтобы они работали. К концу дня он был измочален, в голове стучало, и он был рад, что можно ехать домой. Спускаясь на лифте вниз, он размышлял: Господи, а вдруг от этого ей станет хуже? Нет, никогда не расскажу. В конце концов случайность есть случайность'. Было еще светло, когда он возвращался домой на такси. Подъехав к дому, он расплатился с шофёром и медленно пошел по зацементированной дорожке, наслаждаясь светом, все ещё озарявшим небо и деревья. Белый фасад дома выглядел неестественно тихим и необитаемым, и тут, отрешенно, он вспомнил, что сегодня четверг и что прислуга, которую они позволяли себе нанимать время от времени, сегодня отсутствовала. Он глубоко вдохнул воздух. Птица пела за домом. На бульваре шумели машины. Он повернул ключ в двери. Смазанная ручка тихо повернулась под его пальцами. Он вошел, положил на стул шляпу и портфель, стал стягивать пальто и взглянул наверх. Сквозь окошко в холле у потолка струился по лестнице луч заходящего солнца. Он освещал яркое пятно - тряпичную куклу, валявшуюся около нижней ступеньки. Нелепо согнувшись, мертвенно-бледная, Алиса лежала внизу у лестницы подобно измятой кукле, которая больше никогда не захочет играть. Он приподнял её голову, коснулся пальцев. Но жить она больше не будет. Он позвал её по имени, громко, несколько раз; прижимая её к себе, он старался вновь и вновь одарить её теплом, которого она лишилась, но это не помогало. Кажется, позвонил по телефону. Внезапно он оказался наверху. Открыл дверь в детскую, вошел и тупо посмотрел на колыбельку. И он стал смеяться тихо, медленно, бесконечно, до тех пор пока из ночи не вышел доктор Джефферс и не стал бить его по щекам. Она поскользнулась о тряпичную куклу и упала. Я сам чуть не упал из-за нее ночью. Я, наконец, придумал имя ребёнку. Явились незнакомые люди, прошли по дому и забрали его неотъемлемое тепло - Алису. Она винила ребёнка в своей болезни, теперь ты обвиняешь его в том, что она умерла. Не забывай, что она споткнулась об игрушку. Хочешь знать, кто это шумел, доктор? Четырех месяцев от роду, ползал в темноте и подслушивал. Слышал каждое наше слово! Он мог спрятаться за мебелью, за дверью, прижаться к стене Когда я был в Чикаго, кто не давал Алисе спать и измучил её до того, что она заболела воспалением легких? Но Алиса не умерла, и он попытался убить меня. Это же так просто: Жестокий прием, но эффективный. Со мной не вышло. Сколько раз я включал свет среди ночи, а ребенок лежал широко раскрыв глаза. Почти все дети спят по ночам. Он бодрствовал и думал. Что мы знаем об уме ребёнка? У него было полно причин ненавидеть Алису: Что тебе известно о детях, доктор? Какие-то общие черты, да. Конечно, тебе известно, как во время родов дети убивают своих матерей. Может, таким образом они выражают свое возмущение тем, что их насильно выталкивают в этот отвратительный мир? Предположим, что несколько детей из миллиона, появляющихся на свет, сразу же умеют передвигаться, видеть, слышать, думать, как могут большинство животных и насекомых. Насекомые рождаются уже вполне самостоятельными. Большинство млекопитающих и птиц приспосабливаются через несколько недель. А детям нужны годы, чтобы научиться говорить и ковылять на слабых ногах. Но представь, что один ребёнок из биллиона необыкновенный. Рождается совершенно сознательный, инстинктивно способный мыслить. Не отличное ли положение, не отличное ли прикрытие всему, что захочет совершить такой ребёнок? Он может притвориться обыкновенным, слабым, плачущим, невинным. Лишь малая трата энергии понадобится ему, чтобы ползать по тёмному дому, подслушивая. А как легко положить какую-нибудь штуку на верхней ступеньке. Как легко кричать всю ночь напролёт и тем самым довести мать до воспаления легких. Как легко прямо во время родов, находясь внутри матери, несколькими ловкими движениями вызвать перитонит! Сколько матерей погибло во время родов? Сколько происходит необъяснимых, невероятных случайностей, которые могут так или иначе вызвать смерть во время родов? Непознанные красные маленькие существа, с мозгами, которые работают в проклятой темноте, когда никто даже не догадывается об этом. Маленькие примитивные мозги, начиненные расовой памятью, ненавистью и природной жестокостью, с единственной мыслью о самосохранении. А самосохранение в данном случае заключается в том, чтобы уничтожить мать, осознавшую, что за кошмар породила она. Я спрашиваю тебя, доктор, существует ли на свете нечто более эгоистичное, чем ребёнок? Достаточно научиться немного ползать несколькими месяцами раньше графика. Достаточно, чтобы всё время слушать. Достаточно, чтобы плакать всю ночь напролёт. Этого достаточно, более чем достаточно. Он плавает в магии сна, безвременья, пищи и тишины. Потом внезапно его просят покинуть помещение, силой заставляют убраться, вылететь в шумный, недобрый, эгоистичный мир, где его заставят самого передвигаться, охотиться, добывать пищу, гоняться за ускользающей любовью, которая когда-то была его неотъемлемым правом, сталкиваться с беспорядком взамен утробной тишины и постоянного сна. Возмущается холодным воздухом, огромным пространством, внезапным отторжением от привычных вещей. И в крохотной клеточке мозга ребенка остаются лишь эгоизм и ненависть, потому что чары были грубо разбиты. Кого же следует винить в том, что чары были так грубо нарушены и что волшебству наступил конец? Вот и получается, что ребёнку есть кого ненавидеть всем своим неразумным умишком. И отец не лучше, и его убить. Разве у ребёнка не отличное алиби? Его защищает тысячелетиями принятое медицинское убеждение. По природным причинам он беспомощен и не может отвечать за свои действия. Ребёнок рождается с ненавистью. А жизнь все хуже, а не лучше. Поначалу ребёнку достаточно внимания и материнской заботы. Но время течёт, и всё меняется. Новорождённый ребенок в силах своим чихом или плачем заставить родителей совершать глупые поступки и подпрыгивать от его малейшего писка. Годы идут, и ребёнок чувствует, что даже эта крошечная власть быстро ускользает навсегда, без возврата. Почему бы ему не ухватиться за ту власть, которую он имеет? Почему бы ему не добиваться выгодного положения всеми способами, пока у него есть преимущества? Потом будет слишком поздно выражать свою ненависть. Теперь есть время для борьбы. Потому что медленно вылез из кроватки, долго полз по темным коридорам. Я хочу убить его. Лейбер принял таблетки и дал отвести себя наверх в спальню, плача, он чувствовал, что его укладывают в постель. Доктор подождал, пока он глубоко не заснул, и ушел. Следующим утром, очень рано, доктор Джефферс подъехал к дому. Утро было чудесное, и он собирался прокатить Лейбера за город на прогулку. Лейбер, должно быть, все ещё спит наверху. Джефферс дал ему достаточно снотворного, чтобы отключить его по крайней мере на пятнадцать часов. Он позвонил в дверь. Прислуга, наверное, ещё не встала. Джефферс толкнул входную дверь, она оказалась незапертой, он вошел внутрь. Положил врачебный чемоданчик на ближайший стул. Лейбер без сознания лежал на кровати, а комнату застилал газ, который с шипеньем струился из открытой форсунки внизу в стене около двери. Джефферс закрутил кран, распахнул все окна и подбежал к телу Лейбера. Сильно кашляя, доктор выскочил из комнаты, глаза слезились. Лейбер не включал газ сам. Он был не в состоянии это сделать. Снотворное отключило его, он не мог проснуться раньше полудня. Джефферс минут пять постоял в коридоре. Потом подошел к двери детской. Вошел внутрь и подошел к кроватке. В кроватку, где так безопасно, вернуться ты не смог. В твои планы не входило, что дверь захлопнется. Столь ничтожная деталь, как захлопнувшаяся дверь, может разрушить наилучший план. Я найду тебя, спрятавшегося где-то в доме и притворившегося тем, чем ты на самом деле не являешься. Он приложил руку ко лбу и слабо улыбнулся: Но я не могу рисковать. Я совсем не уверен, что рисковать не могу'. Он спустился вниз, открыл чемоданчик, лежащий на стуле, вытащил оттуда какой-то предмет и взял его обеими руками. Мне пришлось сделать операцию, чтобы ввести тебя в этот мир, подумал он. Теперь, как я понимаю, я должен сделать операцию, чтобы увести тебя из него Поставьте сссылку на этот рассказ: Версия для печати Простой текст На английском языке: Рассказ вошёл в сборники: Dark Carnival Тёмный карнавал The October Country Октябрьская страна The Vintage Bradbury Классический Брэдбери The Stories of Ray Bradbury И грянул гром: Купить сборник с этим рассказом: Впервые опубликован в журнале Dime Mystery Magazine, ноябрь Это я сам. Как меня зовут, подумала она. Потом откашлялся, взглянул Дэйвиду прямо в глаза и сказал: Алиса Лейбер провожала взглядом зеленые деревья, проносившиеся мимо. Муж, смутившись, выбросил сигару из окна. Алиса мельком взглянула на ребенка. Её муж почувствовал, как она вздрогнула у него за спиной. Лучше закрой окно, Дэйвид. Алиса следила, как двигается её нож и вилка. Алиса резко подняла голову: Потом, если тебе это необходимо. За то, что ты всегда такой, какой есть. Она сжала его руки, лицо её было сверхъестественно бледным. Она пристально глядела на дверь библиотеки. Лейбер подошел к двери, открыл её и включил в библиотеке свет. Он понял и так и сказал. Лейбер шагнул вперед и подошел к колыбели. Совсем забыл тебе сказать. В пятницу мне необходимо лететь в Чикаго. Ты мне не поверишь, если скажу. Я, кажется, схожу с ума. Ребёнок в кроватке не спал, а глубоким, пронзительным синим взглядом смотрел прямо на него. Она дрожала рядом с ним. Звук крошечных, влажных, упругих губ. Вечером, на шестой день вдали от дома, раздался междугородный звонок. Её больше тревожил ребенок, чем она сама Доктор Джефферс медленно-медленно покачал головой: Дэйвид почувствовал себя больным. Доктор вышел, спустился вниз по лестнице, открыл тихонько входную дверь и удалился. Он повернулся на её перепуганный шепот. Он попытался остановить её. Ты давно не тревожилась'. Вдруг он услышал, как дверь спальни приоткрылась на несколько дюймов. За дверью никого не было. И она не могла открыться сама. Прошел час, как ему показалось, а он все тихо лежал в темноте. Лейбер медленно сосчитал до ста. Надо спуститься вниз, согреть молока, подумал он, подняться наверх и Рука его застыла в изумлении. Сердце пропустило один-два толчка. На следующий день Алиса повезла его на работу. На полпути к центру она замедлила ход и остановилась у обочины. Потом повернулась к мужу: Когда они подъехали к зданию его конторы, она подняла голову: Запиши меня на приём. Я проконсультируюсь с кем ты захочешь, Дэйвид. Сможешь доехать до дома сама? Но он не обратил внимания на игрушку. Он лишь стоял и смотрел, не двигаясь, и всё смотрел и смотрел на Алису. В доме стояла тишина, слышен был лишь стук его сердца. Ребёнок лежал, закрыв глаза, с красным, мокрым от пота лицом, словно он долго и громко кричал. Возьми себя в руки! Доктор ничего не ответил. Лейбер опустил голову на дрожащие руки и произнес: Знаешь, как я его назову? Я назову его Люцифер. Дэйвид Лейбер с доктором сидели в библиотеке. Дэйвид Лейбер замолчал, чтобы закурить сигарету. Лейбер наклонился к доктору, он был измучен. Джефферс нахмурился и беспомощно покачал головой. Но убийство должно быть мотивировано. Какие мотивы у ребёнка? У Лейбера был готов ответ: Голос Лейбера звучал тихо, спокойно. Доктор протянул ему стакан воды и таблетки. Будешь спать двадцать четыре часа. Выспишься и придёшь в себя. Лейбер в одиночестве плыл и плыл по течению. Что-то шевелилось в коридоре. Что-то белое мелькнуло на верху лестницы. Джефферс едва обратил внимание. Во всём доме стоял запах газа. Джефферс побежал наверх, вломился в спальню Лейбера. Он был мертв уже несколько часов. Покачиваясь, он постоял полминуты у колыбели, потом сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: Что-то прошуршало в коридоре. Что-то крошечное и такое бесшумное. Он сделал несколько медленных уверенных шагов вперед в коридор. Поднял руки к солнечному свету. Подписаться на отзывы Е-mail Все рассказы Только этот рассказ.

Зарядное на солнечной батарее инструкция

Прада очки мужские каталог

Крем мазьот трещинна руках