Пёстошь

Чтобы не возникало лишних вопросов — да, практически в каждой записи присутствует отдельный рассказчик. Поэтому здесь нет цельной истории как таковой — скорее собрание наблюдений и впечатлений разных людей от мира Пёстоши.

Запись Первая

Я проснулся. Сейчас я в этом точно не уверен, но сегодня наступил ровно четвёртый год моего существования в пёстоши. Я отталкиваюсь руками от ковра из корчащейся, дергающейся собачьей плоти и встаю на ноги, потягиваясь под утренним солнцем. Я не сразу научился удерживаться на твёрдом слое собак, что ныне покрывает каждый сантиметр земли, но сейчас я умею ходить и бегать по нему так же легко и быстро, как когда-то по почве или бетону. Может, даже быстрее…

Здесь, по-моему, когда-то был город, правда, не помню, какой. Этой догадкой я обязан огромным колоннам собак, устремляющимся в небо. Может быть, это древние здания, ныне полностью заполненные и заросшие собачьей биоматерией. Как-то раз я по одному такому взбирался, засовывая пальцы рук и ног вглубь пёстены, чтобы держаться крепче. После многих и многих часов восхождения я был награжден невероятной благодатью — мехом и глазами, тяжело дышавшими языками и вилявшими хвостами, которые обнимали контуры некогда бесплодной земли и тянулись единой амебовидной массой дальше, чем может уследить глаз.

Впрочем, теперь я такого не делаю. Теперь я просто живу обычной жизнью. Направляюсь к Садам, где пёстения причудливых форм прорастают из земли пёстоши, и срываю щенкофрукты с живых покачивающихся веток. Кусаю сочную плоть, пока жидкость течет мне по подбородку и капает на землю, чтобы ее поглотила земная плоть, и упиваюсь приятным вкусом. Приходит жажда, и я ищу один из Материнских холмов и пью из соска, пока не насыщаюсь своей порцией молока. Иногда вижу вокруг себя других людей, так же хорошо приспособленных к пёстоши, как я, но я их едва узнаю и ничего им не говорю. А что, в конце концов, говорить? Мир изменился — что теперь значат наши слова?

Обычные собаки попадаются всё реже и реже, и те, что я вижу, выглядят такими же потерянными и покорными, как я. Они тоже питаются плодами пёстений, аккуратно ходят по пульсирующей, кровоточащей пёсземле, смутно признают меня и друг друга. Иногда я замечаю, как высоко в небе и далеко на горизонте плывут, ползут и извиваются огромные формы. В такие моменты я задаю себе вопрос — неужели обычные, ходячие, не вросшие в массу собаки так же устарели в этом мире, как я?

Запись Вторая

Как-то раз я прокопал вниз. Под собак. Под волосы, уши и лающие пасти. Это было нелегко, пришлось много планировать — надо было вручную уничтожить одно из пёсдеревьев, вырвать сросшиеся скрученные позвоночники-ветки метровой длины и связать их с сухожилиями и кожей. Но в итоге я всё же сделал из них инструменты — вилы, копья, лопаты. Я выбрал место, где пёсземля выглядела неглубокой, и принялся за работу.

Когда мое копье пробило поверхность, оттуда хлынула кровь и не прекращала течь много, много, много часов. Я был весь в потрохах и кусочках костей, мяса и мозгов. Но в итоге я научился игнорировать тошнотворное хлюпанье и отгонять вонь и просто продолжал копать глубже и глубже, протыкая и выбрасывая все более и более странных собак. Собак с двумя головами, собак с человеческими руками, собак, у которых вместо задних ног выросли щупальца.

Но в конце концов собаки закончились. А может, просто началось то, что лежит за собаками. Ковёр из разноцветного лоскутного меха. Я копал во всех направлениях, так далеко, как мог, но конца его я не нашёл. Я с большим трудом смог его пробить, но оттуда только вытекло немного крови. Мне удалось лишь немного счистить кожу и обнажить слой серых полосатых мышц. Внезапно он задрожал, пёсчва вокруг меня закачалась, и я понял, что пёстошь начинает восстанавливаться, смыкаться надо мной, поглощая меня. Так что я решил уйти и выкарабкался обратно на свет.

Запись Третья

Тёплый ручей сочился по чёрным кожистым краям щенячьих ртов, расположившихся в очередь. Вспенивались воды слюны, протекавшие по руслу, выложенному постоянно бившимися языками нетерпеливых радостных щенков.

Камни на побережье — острые молочные зубы отлученных от груди собак, окруженные несвежей травой, вросшей в отмель и намывную косу.

Верховье ручья разделяет пополам насыпь из серебристой шерсти. Похоже на волосатый валун с золотистым глазом посередине, который крутится, наблюдая за прохожими. Если он тебя увидит, воды вспенятся и запузырятся. Языки забьются в нервном радостном приветствии с булькающим лаем.

Запись Четвертая

Пёстошь. Так мы зовем это место. Мы, люди, которые стараются держаться вместе. Сидим вокруг костра и готовим собранных с пёсдеревьев щенков. Единственная вещь, которую можно поджечь — растущий повсюду едкий мех. Пахнет отвратительно, но мы терпим, и вскоре еда уже готова. Наши единственные источники пищи — пёсдеревья и материнские холмы. Некоторым хватает дурости рыть пёсчву, чтобы найти мясо. Не то чтобы это было бесполезно, но многие попросту не возвращаются — проделанное отверстие зарастает плотью, и они оказываются заживо погребены в сырой земле. Из костей и кожи мы делаем примитивные вещи вроде лопат, ножей и одежды. В своей жизни я не помню ничего кроме этого места. Какие-то проблески воспоминаний о временах до Пёстоши иногда появляются, но какой толк жить прошлым, если в настоящем оно тебя не накормит? В нашем племени я писец. Меня зовут Док. Когда-то у меня было настоящее имя, но я его уже не помню. Я отмечаю все полученные нами знания на кожаной бумаге, пишу собачьей кровью как чернилами. Когда-то нас было больше. Вначале племя насчитывало шестьдесят человек. Теперь нас всего лишь двадцать. Наш вождь — Киф. Он поручает нам искать пищу, строить убежища и добывать огонь. Он нагло пользуется своим положением — взял себе пять жен и съедает пищи больше, чем ему положено, но любой, кто выступит против него, умрёт той же ночью. Это сущий ад, но выбора у нас нет. Без руководства мы все погибнем, поэтому нам необходим вождь.

Запись Пятая

Какое-то время после того, как образовалась пёстошь, у меня была собака. Его звали Карл, он повсюду за мной ходил. Один раз, когда я чуть не помер от голода, он нашёл для меня псофрукты. А когда я умирал от жажды, он пронёс мне немного молока у себя во рту. Однажды его нога застряла в чей-то пасти, а я не мог его вытащить, так что просто смотрел, как его заглатывали.

Через пару лет, когда я вернулся на то место, я нашёл там Карла, который теперь был весь растянутый. Я даже попытался его погладить, правда, это был какой-то другой пес, и он укусил меня и не хотел отпускать.

Интересно, а люди могут становиться частью Пёстоши?

Скучаю по Карлу.

Запись Шестая

Всё едино, согласно новой истине. Псомать так велика, как нельзя даже представить, поэтому, чтобы сохранять удобство и чистоту, ей требуется много слуг. Но мы, те, кого она избрала, не остаемся без своей награды. Мудрейшая повелительница дает нам все, что нужно. Мы пьем выделения из ее огромного соска — таких обильных трапез не бывает больше нигде. Это бодрит и питает нас, псохранителей. Мы получаем больше, чем когда-либо могли пожелать. Все ближе и ближе, однако, время, когда придется искать новых работников. Многие из нас уже начинают превращаться, и скоро мы объединимся в одно целое с великим пёсхолмом. Мы совсем не похожи на других, на тех, кто неуверенно ходит по эмбриональным рощам внизу. У многих из нас уже отросла густая шерсть, а старик Лоренс уже начал ходить на четвереньках. Скоро мы все сбросим свои смертные оболочки и станем частью псоматери… Нашей… матери…

Запись Седьмая

— Думаю, когда генерал совершил самоубийство, мы все поняли, что проиграли войну. Груды плоти и меха просто распространялись по городам, затопляли их как волны. Мы обнаружили, что, чем бы оно ни было, оно выпивало океаны и поглощало все на своем пути. Авиаудары, танки, бомбы — все это лишь замедляло его! Мы доживали последние дни. Оно было… неостановимым. Насколько помню, исчезновение всех собак мы заметили уже позже. А потом весь тот вой ночью… Для нас это оказалось уже слишком.

Слезы невольно сочились по лицу бывшего солдата, пока он вспоминал произошедшее. Он сидел, утопал в собственных эмоциях и рассказывал свою историю недавно найденному скелету.

— Мой отряд… Весь погиб… Там были щупальца и пасти… Они их всех разорвали на куски… Я убежал, и не останавливался, даже когда меня звали на помощь… И ВСЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!

Пёсдерево слегка пошевелилось. Многие растущие вокруг глаза направили свой взор на сумасшедшего.

— ТЫ ВСЕ ИСПОРТИЛО! ТЫ УГРОБИЛО МОИХ ДРУЗЕЙ, МОЮ СЕМЬЮ, ДА ВООБЩЕ ВСЕХ, БЛЯТЬ!

Он подбежал к одному из глаз и воткнул туда осколок кости. Поднялся вопль, и ближайшее дерево ударом отбросило человека на несколько метров. Упав на «землю», тот сломал пару ребер. Он выкашлял немного крови, но встал и снова понесся — на этот раз к одной из открытых пастей, откуда тут же выбил несколько зубов. В ответ его укусили в ногу, лишив пары пальцев. В человеке было уже столько адреналина, что он не мог ощущать никакую боль.

Он бил плоть, разрывал руками и вгрызался в нее, пока не оказался по колено в крови и внутренностях. Одна из разорванных трубок облила его какой-то пищеварительной жидкостью. Все тело жгло, но остановиться человек не мог. Он все рыл и рыл голыми руками, пока земля над его головой не начала зарастать. Он продолжал копать, пока не нашёл их — сердце и мозг. Человек усмехнулся своей удаче — нашёл сразу оба, и так близко друг к другу. Он погрузил руку глубоко в серое вещество, перемешав все содержимое. Тут сумасшедший ощутил, что медленно теряет кислород в этом туннеле мяса. Он начал хватать ртом воздух и вцепился в сердце. Вырывая его, человек упал и потерял сознание. Проснувшись, он увидел, как десятки щупалец проникали в его организм — одно из них ударило по позвоночнику и слилось с мозговым стволом. Человека резко захлестнул поток мыслей, и он тут же стал одним целым с Пёстошью. Появилось ещё больше щупалец, и все они начали соединяться с жизненно важными органами, поглощая тело. Теперь он видел каждым глазом на земле и ощущал каждый нерв на планете. Раненные места заживали, а потом снова рвались на части, создавая все новые проходы и соединения. Вскоре он был уже полностью поглощён. Его память испарилась в ходе перестройки мозга, который в скором времени должен был заменить уничтоженный.

Запись Восьмая

Прошло три года и две недели с тех пор, как я в последний раз видел другого человека. Я это знаю потому, что делал небольшой надрез на левой руке каждый день, на левой ноге — каждую неделю, и на правой руке — каждый год. Да, конечно, не лучший способ следить за временем. Но когда я начинал, то думал, что до того, как эти надрезы мне пригодятся, я либо успею умереть, либо все уже успеет кончиться. Как я уже сказал, я давно не встречал других людей, но я решил, что записать это предупреждение все-таки стоит, вдруг какой-нибудь бродяга его найдет.

Я сегодня наткнулся на нечто ужасное. Нет, конечно, вся пёстошь ужасна, но я нашёл кое-что ЕЩЁ ХУЖЕ. Думаю, это мерзко даже по сравнению с пёстошью, потому что диким собакам и землепастям оно тоже не очень нравилось. И этот крик я не хочу больше слышать ни разу в жизни. Но начать стоит не с этого. Извини, кровь, которой я пишу, не очень хорошо сохнет, но выбрасывать написанное слишком затратно. Я просто несколько лет даже не думал о том, чтобы разговаривать с другими людьми, поэтому мне сейчас в принципе довольно тяжело внятно думать. Но я попробую. Просто давай сначала.

День начался как обычно. Я хотел заняться собирательством, как всегда делаю раз в неделю. Я вышел из палатки (кстати, она стоит у подножия колонны собак в направлении заходящего солнца, если тебе надо, хотя, наверное, когда ты это найдешь, кожа уже испортится), чтобы собрать псофрукты на ближайшую неделю, плюс налить в пару сумок молока. Но когда я добрался до места, где должны были быть соски, там оказалось лишь кровавое месиво — кто-то глубоко разрыл плоть пёстоши. Сначала я особо не испугался, ну да, надо будет найти новое место, откуда брать молоко, ладно.

Потом я увидел его.

Сначала я даже решил, что это человек. Если бы я просто хорошенько его рассмотрел, то никаких проблем бы и не было, и я бы сейчас это даже не писал, наверное. Я начал кричать, чтобы незнакомец обратил на меня внимание. И у меня получилось, потому что он повернулся ко мне, и тогда я понял, что надо было уйти сразу.

Сейчас мне кажется, что по его длинным рукам и извилистому телу уже можно было что-то заподозрить. Но в тот момент я ничего ненормального в фигуре не видел, пока она не развернулась, и не оказалось, что то, что я принял за голову, было просто бесформенным куском мяса. Существо вытянуло вперед руки, каждая из которых кончалась парой собачьих ног, а человеческое лицо на его груди открыло рот и залилось криком. Я решил, что это не к добру, и бешено рванулся к ближайшей колонне собак, но существо побежало за мной, гораздо быстрее меня самого. Но каким-то образом я все же смог туда добраться и начал карабкаться, чтобы оно меня не достало. Но много проползти я не успел и вскоре почувствовал острую боль в своей ноге. Я взглянул вниз и увидел, что существо укусило меня одной из растущих на руках пастей. Когда оно начало стаскивать меня вниз, я закричал, но это особо не помогло, и я бы прямо там и умер, если бы не то, что случилось дальше.

Вдруг, откуда ни возьмись, пасть, которой я даже не заметил, когда взбирался на колонну, укусила существо. Затем в него вцепилась пасть на земле, и обе начали жевать. Твари, кажется, было не больно, но она меня всё же отпустила. Я побежал со всех ног, но тот крик ещё очень долго отдавался у меня в ушах. Всю ночь я не спал.

Сегодня перед наступлением сумерек я решил, что стоит убедиться, что пёстошь убила ту тварь, и пошел к колонне, но не обнаружил никаких следов существа. Зато там была тетрадь, из которой я вырвал этот листок, и я забрал ее с собой.

Ну и вот. В этом районе я оставаться больше не намерен, поэтому уйду, как только допишу. Но когда я нашёл тетрадь, то подумал, может, здесь есть другие люди, и стоит их предупредить.

Так что если ты это читаешь — удачи.

О, кстати, я двигаюсь в направлении восходящего солнца, а если ты смог это прочитать, ты, наверное, человек, так что если пойдешь туда, может, мы встретимся, и вдвоём нам будет чуть лучше?

Запись Девятая

Видимо, клещи — единственные, кому это место нравится. Они повсюду. По вечерам я вижу, как огромные кучи этих пидоров бегают по заросшей земле и напиваются крови. Плоть Пёстоши при этом дрожит. Иногда из-под поверхности вылезают лапы разной степени величины и уродства, чтобы почесаться. Это не помогает. На поверхности Пёстоши лишь остаются огромные рубцы, на которых потом кормятся блохи.

Порой я ложусь на какой-нибудь огромный выступ и лишь потом понимаю, что это гигантский клещ. Они прицепляются к глубоким артериям Пёстоши и без конца сосут соки из нового мира.

Я как-то видел человека. В тот день было жарко. Я шел к собаколонне и увидел, как он лежал вдалеке. Он не двигался, и когда я подошел поближе, то понял, почему. Все его тело покрыли клещи. Ни одного свободного места не оставили. Те кусочки одежды, что на парне остались, висели прямо на слое из этих тварей. Ветер в тот день не дул, и единственным звуком был слабый цокот их мелких ножек под телами, опухшими до нелепых размеров. Парень, наверное, услышал, как я подхожу, потому что он открыл рот и попытался что-то сказать. Голос его был хриплым, а рот — красным, но одно слово он произнести все-таки смог:

— Чешется.

Продолжение>

Читать историю на нашем портале.