Пьяненькая девка умеет весело отдыхать

Пьяненькая девка умеет весело отдыхать




⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

































Пьяненькая девка умеет весело отдыхать
А хлеб хоть раз в
послевоенные годы подешевел? Рекордом
в
магазине не рассчитаешься!
Этот клочок ничейной околицы никто никогда не межевал и названия ему специально не
придумывал, но испокон веков, из
далеких
временных повестей считается развилка за
деревней прощальным рубежом, росстанью.
И навряд ли припомнит старый кособокий крест, вросший намертво в дорожную
обочину,
чтобы кто-то из мимо проходивших либо проезжавших пренебрег бы взглядом, поклоном иль мыслью
его
стоическое, согбенное временем
деревянное достоинство.
Всякий зрячий замедлит здесь шаг и напряжет внимание, а
дальнему путнику, пешему и конному росстань не миновать. Отсюда берут начало
три
главные дороги, ведущие из села, и здесь обозначен их предел.
Чьим сноровистым топором, чьей бескорыстной заботой
был поставлен на развилке дубовый крест, что выглядит нынче, будто
простуженный старец с шарфом на шее, не знает даже мудрый ворон, прилетавший
вечерами
на перекладину точить изношенный клюв.

Ворон живет триста лет, а людская память дольше.
Даже дуб в земле истлевает, а росстань не перестает быть
собой - прощальным островом поцелуев и слез.
Росстань существует столько, сколько получится, если
взять и
сложить возраста всех когда бы то ни было проживавших в этой деревне, но даже самый древний замшелый дед
и
самая ветхая обезумевшая старуха,
выхваченные считальщиком наугад из
житейского ряда, несказанно удивились бы, услышав, что крест за околицей
порушили,
а росстань распахана каким-нибудь новым хозяином земли. Такого еще не
бывало. И
навряд ли произойдет, пока совсем не зачахнет село и напрочь не вымрут в нем
люди.
Каждый деревенский житель хоть единожды переступал сей
заветный порог, отправляясь в путь или возвращаясь издалека, а, поравнявшись
с
крестом, замедлял шаги, дабы упрочить
мимолетной
передышкой и живым созерцанием дальнейший путь. Не одному из ныне и присно
живущих росстань стала последним путеводным оплотом.
Росстань - предтеча и венец в одном лице.
В тридцатых годах, во времена первых пятилеток из
Похмелевки
отправилась на поиски лучшей доли семья Охрема Корча - муж с женой и
старенькая
мать по имени Агафья. Бабульке перевалило за семьдесят, и дети были вынуждены забрать ее с собой,
ибо
оставить было не с кем. По пути на
Урал в
вагонной теплушке пассажирке занедужилось, и старушку пришлось ссадить на
небольшой станции и положить в лазарет по подозрению на дизентерию. Так
Агафья
оказалась в больнице небольшого уральского городка. Однако по выздоровлению,
вместо того чтобы дожидаться весточки от сына и снохи, уехавших дальше на
какую-то стройку, бабушка надумала вернуться обратно в родную деревню.
Женщина
к старости стала считаться немного тронутой, плохо соображала и была
абсолютно
безграмотной. Твердо помнила лишь имя свое - Гапка, и место, где появилась
на
свет, - деревня Похмелевка в Белоруссии. Туда горемычная и отправилась за
тридевять земель, не зная дороги, без гроша за душой.
Как она сумела преодолеть несколько тысяч километров, не
сбилась с направления на железнодорожных разъездах, не потерялась и уцелела
на
безлюдных перегонах, в лабиринтах больших и малых городов, встречавшихся по
пути, остается загадкой. Старушка панически боялась поездов, машин, людских
скоплений и не признавала никакого транспорта, за исключением привычной
телеги.
Почти четыре месяца, с середины лета до начала зимы продолжалось
беспримерное
паломничество полубезумной, почти слепой, преклонных годов крестьянки вдоль
железнодорожных путей. Женщине случалось отклоняться в сторону, забредать в
непроходимые дебри, возвращаться к путеводным рельсам и начинать прерванный
путь с новой отметки, встречаться с темными личностями. Никто старуху не
тронул. Ночевала под откосами и открытым небом, находила приют у добрых людей, дорогу
спрашивала у случайных встречных, питалась подаяниями и чем бог пошлет. И добрела.
Оборванная, отощавшая, обессилевшая странница, преодолев
невероятный маршрут, ступила натруженными бесконечной дорогой босыми ногами
на
землю своих предков, узнала родные места, подорожный крест у деревни и,
поняв,
что её мытарствам пришел конец, здесь же на росстани присела отдохнуть. И
больше не встала. Или же не захотела вставать...
Люди нашли Агафью уже бездыханной, припорошенною первым
снежком.
Она покоилась вечным сном, прислонившись спиною к дубовому брусу, а
обмороженные, покрытые язвами и струпьями ступни были обмотаны рушником,
снятым
несчастной с подорожного креста.
Невидимая нить - иногда ее называют нитью Ариадны -
безошибочно
вела заблудшую душу к тому единственному заветному месту на земле, что во все века и
времена, у всех народов называется Родиной, образ которой всегда светит
нам путеводной звездой.
Агафью похоронили там, где она обрела последний приют.

Маленький, без надписи крест на могилке давно подгнил и
как
бы опирается на большой, подорожный.
Иногда сельчане заменяют Гапкин крест на новый...
Ветры, проносясь над
росстанью, присмиряют свой бродяжий посвист, а птичьи стаи огибают
стороною деревянный перст и его укороченное повторение, дабы не спугнуть
шелестом крыльев людские печали. Лишь
черному ворону закон не писан: он считается, как и на погосте, своим, хоть и
не
домашним. Глухому, как темная ночь,
крумкачу чужих историй не вызнать, слов приветствий и прощаний не
расслышать. Он
свидетель.
Росстань никого из уходящих не оправдывает и не корит.
Она
иссушает горечь разлуки мягким льняным рушником и прячет в цветастых узорах
полотна
случайные откровения.
Полинялая тряпка
на
груди креста - это и есть выцветший
рушник, вышитый рукою безымянной мастерицы.
Святая Великомученица Параскева-Пятница - Заступница,
Берегиня, Богородица в одном лице - незримо витает над этим местом,
упокоившись
нитчатым рисунком на распахнутом дубовом перекрестии, обвив его жилистую шею
полотняной лентой.
Дождь и солнце выбелили ткань домотканого рушника до
бумажной серости.
Красная и черная нить былого орнамента превратилась в
размытые блеклые узоры.
Но абрис Заступницы, бессильно обвиснув на перекладине,
проступает на льне нечетким рисунком и не устает сопровождать путника
подслеповатым
взглядом.
Росстань никогда не спит. Она в вечном ожидании проводов
и
встреч.
Старинный "екатерининский" тракт на Могилев -
областной
город; грунтовая насыпь на Климовичи - районный центр; пешеходная широкая тропа-колея - на
узловую
станцию села Осмоловичи, матку выселок и деревушек, которые дворами и людом
еще
малочисленнее скромной Похмелевки, начинаются здесь.
Завсегдатай-ворон, хоть и глухая тетеря, однако сумел
расслышать
женское имя, оброненное устами одинокого прохожего, что, не задерживаясь и
прихрамывая, проковылял через развилку, направляясь по крайней колее в
сторону
железнодорожной станции.
"Мабыць захварэла бабка Дуня, н i хто не здол i ць рушн i к на крыжу змян i ць, - пробормотал, ни к кому не
обращаясь, мужчина неопределенного
возраста, задерживая взгляд на полинялом рушнике.
В руке человечек держал гладкую палку - цапок, как называют в этой местности дорожный
посох,
и на ходу разговаривал сам с собой.
Длиннополый пиджак-полупальто топорщился на согбенной
спине
ходока, будто прелый кожух, вывешенный на кол для просушки. Свободная от
опоры
рука почти касалась земли.
Звали убогого человека Володомир Муравчик и он являл
собой ту
разновидность ущербных от рождения людей, представителей которых можно встретить в каждом местечке,
в
любом селе - горбунов и дурачков. Какая
же деревня без них?!
Однако если физический изъян путника сразу же бросался в
глаза, то его мысли, выраженные вслух, содержали разумную
последовательностью и
безупречную логику, известную посвященным.
Бабка Дуня, всуе упомянутая Муравчиком, считалась в
округе
знатной вышивальщицей, и обновление
рушника на подорожном кресте, стоящем с незапамятных времен за околицей на
развилке трех главных дорог, негласно считалась общественной, к тому же
добровольно
принятой на себя обязанностью старушки. Сама бабушка Евдокия Козлова, а это
о
ней речь, расценивала свою необременительную работу почетной ношей и вот, видимо, по уважительной причине
пренебрегла ею.
Почему именно она? Вопрос - такой же праздный, как если бы у старенького и не слишком
шустрого
на ноги Володомира Муравчика спросить: зачем он тащится осенним днем на
железнодорожную
станцию и какая неотложная надобность гонит его почти ежедневно за семь
неблизких верст хлебать киселя, ведь никто там его не ждет...
"Сустракаць цягн i к i !" -
ответит деревенский горбун и при этом озадачится столь неуместному, на его
взгляд, вопросу. Охота пуще неволи - и весь тут сказ.
Выбор на бабушку Евдокию в роли хранительницы росстани - тоже давно предопределен. Никто,
впрочем, ее не обязывал. Она считалась людьми лучшей среди вышивальщиц - вот
и
кудесничала на досуге, не зная себе
равных
в орнаментном ручном письме. Работала свадебные, подарочные, ахвярные,
поминальные и какие там еще рушники. Полотенце на подорожном кресте - это
особая
статья, не каждому по уму, даже если с пальцами и пяльцами вышивальщица в
ладах. Иное дело - умелица Евдокия,
негласный автор подорожной вышивки. Дал ей Бог талант, а она его бескорыстно отдает людям. И даже имя свое
в
виде вензелька из двух сплетенных веночком заглавных бук "Е" и "К"
на
краешке полотна редко когда ставит. На рушнике, что на росстани, "тавра"
мастерицы не сыскать. Не было нужды ставить, ибо крест считается общим,
людским, так же как и украшения на нем. Выходит, что негоже имя,
единоличность
свою на общественном предмете напоказ выпячивать, решила когда-то
Евдокия.
С годами народные умелицы, вышивальщицы в окрестностях
перевелись. Старшее поколение мастериц постепенно перекочевало на постоянное
место жительства, известное сельчанам под названием Брывица и Грязевец (деревенские кладбища),
а
молодежь женского пола, и без того не слишком
многочисленная, к шитью крестиком и гладью сталась не охочая и не
приученная.
Многим из них слова "пяльцы", "канва", забытые по нынешним
современным
понятиям, чужды. Слыхать слышали, а
рукодельничать
не доводилось. Одна надежда на старушку Евдокию, которая в любом
общеполезном,
никем неоплачиваемом деле всегда безотказная.
"Трэба да Дуньк i зайсц i ,
можа штосьц i
здарылася?",
- решил про себя Муравчик, отдаляясь от неухоженного креста.
Между тем распогодилось и подмерзшая за ночь колея,
согретая
робким осенним солнцем, превратилась в осклизлую блестящую поверхность,
затруднявшую шаг. Трудность относительно дальнего пути не помешала однако
ходоку
добраться до цели своевременно. Удивительное дело: часов он не имел и не
носил,
а являлся на станцию всякий раз аккурат к прибытию-отправлению так
называемых послеобеденных составов.
Так уж повелось и все местные давно
привыкли к
присутствию на станции убогого
доброхота. Сойдет, бывало, на перрон редкий приезжий - отпускник,
командированный
иль позабытый житель, решивший посетить родные края, а тут ему неожиданная
встреча
уготована в образе нетленного Муравчика: а вот и я! Какое ни есть, а все-таки знакомое лицо,
которому приехавший пассажир обычно рад, ибо, как говорится, в родном краю и
столб - свояк.
Прибывшая в тот день пассажирским поездом Катька, внучка
бабушки Евдокии, тоже не слишком удивилась, столкнувшись на перроне нос в
нос с
Володомиром. А уж как он обрадовался давнишней своей зазнобе! Большой тяжелый чемодан из рук девушки перехватил, в глаза
влюблено заглядывает:
- Навошта цягн i ком? Мабыць, кавалер твой разам з самаходам
збёг?!
Катьке, оказавшейся по каким-то своим причинам
"безлошадной"
и без привычного мужского сопровождения, вопрос горбуна, как кость в горле.
Не
удостоила ответом.
- Впрягайся, кавалер! - кивнула на чемодан.
Муравчик услужить красавице рад. В синеглазую Катьку он
давно и безнадежно влюблен, как, впрочем, почти в каждую мало-мальски
привлекательную особу женского пола, возникавшую на сельском горизонте на
протяжении всей его незадачливой жизни. Катерина же на его глазах росла, у
бабушки
на воспитании. В Похмелевке бывает
редко, наездами. Что-то у нее нынче не срослось, иначе прикатила бы с
шиком блестящим "Вольво" с
лысоватым
водителем за рулем. Говорили: жених, он же - Катькин хозяин. В смысле -
владелец торговых киосков, где девушка работает по найму.
Катька, зараза, зенки синие, бесстыжие, на Володомира
таращит, беспардонно добровольного помощника разглядывает. Постарел
Муравчик,
сдал. А ведь когда-то за детскую ручку ее водил, за ребенком присматривал,
нянчил. Мать ее, Татьяна, тоже, считай, вместе с горбуном выросла. Через
забор
хаты стояли. Только соседка с годами взрослела, в Минск уезжала, Катьку
рожала,
а Муравчик все такой же неухоженный бобыль, без жизненных перемен, разве еще
больше сгорбился, поседел и в землю врос... А все на станцию шастает, как пацан.
Бедолага.
Так они и пошли вместе, волоча меж собой чемодан на
колесиках. Изредка местами и руками менялись.
Катька думу свою думала, помалкивала, грустила. А, воодушевленный встречей, Володомир нес
всякую околесицу: про общих деревенских знакомых и разные разности,
интересные разве только ему самому.
Спутница оживлялась лишь при упоминании о своей бабушке,
навестить которую и приехала.
Странную, необычную картину представляла собой случайная
парочка,
оказавшаяся в единой "упряжке" на
пустынной осенней дороге. Нарядная, одетая по сезону и моде, горожанка с лицом славянской Богородицы, задумчивым и
скорбным, - и низкорослый седоголовый горбун, облаченный в выцветший,
когда-то
черного цвета пиджак и стоптанные кирзовые сапоги...
Свободной от поклажи рукой горбун оживленно размахивал
посохом, а мадонна беспричинно хмурилась и на
ходу курила тоненькую дамскую
сигаретку...
Оба месили родимую грязь, не чураясь и не замечая ее.
Росстань встретила и проводила пришедших без всяких
эмоций.
Эти люди всегда считались в деревне
своими.
А кто ж со своими церемонится?!
Ожидался приезд внучки, превративший душевное состояние
бабушки Евдокии, которой нынче не здоровилось, в череду хозяйственных забот и домашних
дел,
вроде бы обязательных, требующих безусловного исполнения и, в то же время,
несрочных, выполняемых с единственной целью - лишь бы заполнить полезным
занятием бесконечное время. Правильно ведь говорят: хуже нет ждать и
догонять.
Погода и старые клены во дворе деревенской хаты были под
стать
настроению и состоянию старушки: ни
бэ,
ни мэ, ни куракеку. Осенние холода,
которым пора уж наступить после Покрова, по выражению Евдокии, важились,
важились да никак не отваживались, а любимые клены, сопротивляясь дыханию
осени, упорно не желали расставаться с резной листвой, а только сталинели
ею,
кочевряжились, не желтея и не краснея.
Со здоровьем хозяйки тоже неразбериха: и не болит нигде,
вроде бы, а во всем теле туга.
До настоящего предзимья еще далековато, конец октября, -
как
ранним утром вышедшей на крыльцо
Евдокии показалось необычно светло.
Так
и есть: кленовые листья, угнетенные ночным морозцем, все разом опали, устлав
разноцветным ковром землю и дорогу по обе стороны забора. Осенняя тягомотина их все-таки
доконала.
"Сегодня приедет", - пришла к выводу бабушка, имея
ввиду
Катьку, и вернулась в хату растапливать печь: внучка любила тепло, а в доме
из-за экономии дров не топили, да и рано еще.
Сухие ольховые поленья взялись в групке споро, жарко,
перехватив инициативу от сразу вспыхнувшей снизу смолистой лучины; теплом
дохнуло женщине в лицо; тяга оказалась сильной; пламя за закрытой дверцей
шугануло по дымоходу вверх и загудело в трубе.
Час-другой и зала - большая комната, наполнится тем особым живым уютом, который
всегда наступает, когда в доме впервые
протапливают застоявшуюся за лето печь-голландку или групку, как называют в
деревне. В такой момент не хватает лишь легкого морозца за окнами или, на
худой
конец, заштатной уличной холодрыги, дабы в полной мере прочувствовать
прелесть
теплого помещения по сравнению со стылым воздухом снаружи.
Но солнце еще на что-то способно, а звонкая прозрачная
пелена,
подпиравшая стоймя ясное небо,
пропускает солнечный свет легко и даже, вроде бы, согревает c я.
"Катька, знамо дело, шалопута, может заявиться в любую
минуту, а то и вовсе свою персону не предъявит, не глядя на обещание", -
подумала про себя Евдокия, а поэтому решила с готовкой не торопиться.
Собственно говоря, потчевать гостью проблемы нет: бульбы начистить и
кастрюльку
на плиту поставить. Традиционную яичницу хозяйка тоже наколотит и изжарит в
минуту. Что еще? Сало соленое, огурцы, хлеб. Все остальное запасливая внучка
привезет с собой: разные там сервелаты с сосисками в блестящей упаковке,
мясные, сырные и рыбные деликатесы и другой всячины, что красиво блестит, а
едой по-настоящему не пахнет. Ешь,
дурень, бо то с маком, - говорят в таких случаях.
Из всех съестных гостинцев, без которых редкие Катькины
визиты в деревню не обходятся, Евдокия предпочитает консервированную печень
трески. Угощенье по ее старческим зубам.
Особо обрадовалась баночке с кусочками рыбы сайры, привезенной
внучкой в
последний свой наезд.
"Любим мы, женщины, чужую печень грызть!" -
сопроводила свой
удачный подарок острая на язык внучка,
а
консервы "сайра натуральная с добавлением масла", привезла, наткнувшись
в
столичном магазине на дефицит, и дабы бабке лишний раз потрафить. Знала: в
молодости бабушка работала на рыбокомбинате где-то на Курилах и как раз с
сайрой имела дело. Подробности этой давнишней истории Катьку особо не
волновали,
да и интересны ли вообще воспоминания бабушек и дедушек подросшим
наследникам?!
Хотя, как знать, как знать... Даже Катькино деревенское прозвище -
"три
наперстка", азартная игра, - перешедшее ей от матери Татьяны Фаддевны,
проживавшей ныне в Минске, имеет богатую и непростую предысторию, которую
из-за
давности большинство односельчан уже не помнят, а люди сведущие, либо
поумирали,
либо предпочитают помалкивать. Как, например, сама бабка Евдокия. И клещами
из
нее ничего лишнего не вытащить.
Что касаемо деревенских прозвищ вообще, то понять их
природу
и мотивацию не только никому не дано, но практически невозможно выяснить
из-за
бесконечной множественности причинных обстоятельств. Кто, допустим, возьмет
на
себя смелость утверждать, по какой такой причине бабку Евдокию по-уличному
называют Сорочихой, хотя настоящая ее фамилия по матери Осмоловская, а по
отцу -
Козлова? Полнейший разброд.
Или почему давнишнюю приятельницу бабушки Алену Сакович
из
соседней Лозовицы за глаза называют Шабрихой, также как и ее давно покойную
мать Анюту?
С какой стати бывший бригадир Митяй Матохин носит
нелестное
прозвище "Кулячка"? И как оно прилипло к колхозному начальничку еще
задолго
до того, как он потерял на войне правую руку и бригадирствовал потом с
культей
вместо конечности, нисколько, впрочем, не мешавшей ему, как говорится,
взгревать
в хвост и в гриву и коней, и подчиненных?
Когда-то и у кого-то с языка сорвалось, из человеческого бытия вывернулось,
особенность характера или жизненный случай подметило, да так в умах и на
устах осталось
- уличное прозвище. Чаще всего оно - даже не меткое словечко, а вроде застарелой случайной занозины. Ни
выковырять, не избавиться.
С Катькиным прозвищем несколько иной коленкор: дивчина
она
азартная, рисковая, вот и в торгашество в последние годы ударилась. Не
замужем.
Бабушку Евдокию старается навещать, не в пример своей матери, вечно
занятой на работе. Катерина не по
годам
самостоятельная, шустрая.
По мнению бабушки, внучке не особо везет в торговых
делах:
нерв
Подсмотрели за сисястой женщиной в пляжной кабинке
Писающие женщины скрытая камера в туалете
Молодой знакомый жарит взрослую подругу в попку

Report Page