Псевдосказка

IV

Степан шёл не разбирая дороги. Ему уже было всё равно, куда идти. Он не знал, куда ещё заведет его лес. От того что Митька пред ним явился, но и не Митька это был, всё никак не мог солдат отойти. И знал он, что из леса ему не выбраться уже. Но надо было идти...

Тропка привела к небольшому озеру, почти заболоченному. Проходя мимо, услышал Степан всплески воды да чавканье ила. Глядь, а из воды кто-то вылазит на четвереньках. Вылез человек, встал и, боязливо оглядываясь, спешно зашагал от болота. Степан решил действовать. Со всех ног он побежал наперерез неизвестному, выхватив саблю из ножен.

Они встретились недалеко от берега. Степан выскочил перед ним из-за кустов и попытался рассечь саблей, но тот увернулся. И Степан узнал это движение. Не солдатский был это уворот, а гусарский. Только в их полку простых солдат обучали такому приёму.

Пред ним, весь промокший и в свисающих водорослях, стоял Арсений.

— Степан! Так ты живой! — только крикнул он, как вновь пришлось уворачиваться от взмаха сабли. — Да ты чего это делаешь?! Не узнаёшь, что ли? Это же я, Сеня!

— У-у-у, собака! — рявкнул Степан и вновь махнул саблей, но удар был отбит палкой, которую Арсений успел схватить с земли.

— Да неужто я обидел тебя чем, браток?! — продолжая отбивать удары, надсаживался Арсений.

— Полно! Долго вы меня морочили, сейчас я не поведусь! — Удар был такой силы, что выбил палку из рук Сени.

— Ты совсем умом рехнулся? Что я тебе сделал-то?! — в отчаянии выкрикнул тот и отпрыгнул в сторону, спасаясь от вихря ударов.

Они закружились в смертельной пляске. Степан не бил. Он выжидал лучшего момента.

— Стёпа! Умоляю, погоди! Что ж ты друга-то зарубить пытаешься?

— Лжёшь, псина водяная, мои друзья давно на том свете уже!

— Ну постой, родненький! Браток, да как так можно-то? Это ж я, Сеня, мы же с тобой с самого Белограда вместе!

— Митька так же говорил, а вурдалаком оказался!

— Да и я бы тоже оказался, если бы не вылез из воды!

— Да чего ты мне лаешь, пёс смердящий?!

— Стёпа, постой, дай минутку мне, я всё тебе расскажу! — чуть не плача, прокричал Арсений и замер.

— Сеня? Это правда ты? — протирая глаза, выдохнул Степан.

∗ ∗ ∗

Они сидели у берега. Шинель свою Степан отдал Арсению, чтобы тот согрелся. Сидели и молча глядели на болото.

— Вот же как бывает, — нарушил тишину Арсений.

— Ты это, прости меня, браток...

— Да не страшно. Главное, не зарубил... Эх, жалко Митьку!

— Куда ж вы тогда со стоянки-то убежали?

— Ты правда не помнишь? — удивился Арсений и посмотрел в испуганные глаза Степана. — Хм... Сидим мы с Митькой, карасей едим. Слышим — ты идёшь, а в руках свёрток. Ну, мы обрадовались, думали, хлеб несёшь. А ты оттуда череп человеческий достал. Держишь в руках и ухмыляешься. "Нате вам хлебушек", — сказал, а череп загорелся. И ты его в Митьку кинул. Разбился череп и всё дымом заволокло. Стою я, саблю достал, и вижу тебя сквозь дым, а ты саблей взмахнул. Ну, я в ответ. То на меня махнёшь, то на Митьку. Так и простояли. Выстрелы ещё слышал. Так и промахали. А когда дым рассеялся — понял, что я один посреди леса стою. Ну, и попытался я найти вас. Иду и слышу — баба поёт. Ну, я туда. Шёл по голосу да вышел к берегу реки. А внизу, у воды, девчушка сидит. Поёт да волосы расчёсывает. Одета ещё странно. В рыбацкий невод укутана. Ну, я откашлялся, чтобы заметила, да подошёл к ней. Поговорили мы немного, ну и предложила мне искупаться. А я чего? Такую-то першпективу упускать... Эх, Стёпа, знаешь, знал бы я, что дальше будет, — я бы бежал оттуда со всех ног... Раздеваюсь на ходу, а она в воду уже почти по пояс зашла и остановилась. Говорит: "Помню я тебя, хоть столько лет прошло, а помню. И рада, что ты ко мне пришёл". Гляжу, а у неё во всю спину пятно темное. И повернулась она... Знаешь, я бы лучше ослеп, чем её вновь увидеть. Глаза чернющие и пустые, улыбается стоит, а во рту у неё зубы — что в щучьей пасти. Смотрит, скалится и говорит: "Чего ж стоишь, не идёшь? Иди ко мне, нашла я тебя наконец". И руки разводит, словно для объятий. Я развернулся и в чём было рванул из воды. Только выбежал на берег, как упал. Ногами не могу пошевелить. И тут будто я за ноги к лошади привязан был. Потащила меня неведомая сила в воду. Упёрся я, да куда там! Мне бы схватиться, да не за что. Тянет меня в воду и тянет... А сама она стоит хохочет взахлёб. Ну, и утащило меня под воду, а там меня руки схватили да и на дно поволокли, — закончил Арсений.

— А как же ж ты тут тогда оказался?

— А чёрт его знает... Понял, что дышать нечем, да и вынырнул, и пополз к берегу. Ну, а дальше ты знаешь.

— Эх, браток, ну и дела, — протянул Степан.

— Да дубины мы. И зачем сбежали тогда с фронта?

— Сеня, а что со вторым Митькой-то стало? Который грубиян.

— Стёпа, ты чего это? Митька же всегда парнем порядочным был. — Удивлению Арсения не было предела.

— Да я знаю. Я про другого Митьку. Бондаря сын который.

— Ты чего это? Один у нас Митька был, крестьянский. Мы ж втроём бежали. И стоянку тоже втроём ставили, — удивившись, пожал плечами Арсений.

— Да, точно. Втроём, — безразличным голосом сказал Степан после небольшой заминки. — Сеня, давай-ка закурим.

— Я бы с радостью, да всё, что было, на берегу реки той осталось.

— Эх, а я трубку обронил, — сказал Степан. Вытащив из кисета небольшую горстку табака, он кинул её себе в рот.

Вдруг Арсений схватил Степана за руку и показал глазами в сторону. Проследив за взглядом товарища, Степан увидел бабку Марфу, мелькающую среди деревьев. Той самой, с крючковатым носом и змеиными глазами. Очень быстро для своего возраста шла она через лес. Поднявшись, солдаты зашагали следом за ней.

— Отомщу за Митьку... — тихо шептал Степан.

V

Размокшая от постоянной влаги земля чавкала под ногами Налима. Уже довольно долгое время он вдыхал запах сырости и болота, крепко засевший в Рясном Логе. Перепрыгивая с кочки на кочку, он тыкал во влажную землю найденной ранее палкой, чтобы проверять свой путь и не упасть в топь. Налим был уверен, что знает, куда идти. Он помнил дорогу. Но главное — он слышал зов...

Дойдя до большой земляного островка, он остановился. Палка была отброшена в сторону, а из-за пазухи появился пистолет.

Выстрел прогремел над Логом и долгим эхом прокатился по округе. Опустив пистолет вниз, Налим посмотрел на выгравированного фазана и крикнул:

— Вот я и пришёл, дядько! Долго ты ждал встречи со мной!.. Приди!

Налим размахнулся и бросил пистолет в болото.

Над водой пошёл туман, стало холодно, и на противоположном берегу Налим увидел его. Скелет, обтянутый кожей, с венком на голове. Он повисел в воздухе, а потом, кивнув, нырнул в воду, и лишь всплеск воды напоминал, что он был здесь.

Налим зашагал было прочь из Рясного Лога, как вдруг почуял взгляд в спину. Он повернулся.

Он знал, что она смотрит на него.

Юлия Емельяновна стояла, опираясь на кривое дерево. А её привычный наряд сменил сарафан тёмных цветов. Волосы были распущены, а голову опоясывал плетёный кожаный венок.

— Расскажешь?

— Фузанов моя фамилия. И у дядьки родного такая же была, все его Фазаном кликали, — вздохнул Петро. — Охотником он хорошим был. И пошли мы как-то по моей молодости на охоту, сюда, в Рясный Лог. Полетела стая уток, я ружьё вскинул, и слышу голос дядьки. Он что-то закричал, а я и выстрелил. Легли несколько уток. Да только и дядька мой тоже лёг. Не заметил я его, он за утками стоял. С тех пор я дробью и не заряжаю. Последнее время он мне снился часто. Говорил, что хочет пистолет свой, что тяжко ему без него. А тут его Наум нашёл. Ну вот и всё, собственно. Думаю, он на меня сердиться меньше будет, — поведал свою историю Налим и пошёл дальше.

— Он простил тебя, — сказала Юлия и двинулась следом за Налимом.

— Ты ведь знала его? Да... Ты многих знаешь. Всех знаешь, кто бывает в твоих владениях. — Налим остановился. — Знаешь, Юлька... Спасибо тебе, что помогла встретиться с ним... Ах, да. Зайчика выпустил, плохо ему в мешке-то.

Юлия кивнула.

— Вот что ещё, — напоследок спросил Налим, — а что с Афонькой сталось?

— Жадность его сгубила, — Юлия посмотрела вдаль, — огневушка не любит таких. Вот он к медведю и угодил, чтобы не хвастался.

Юлия пристально посмотрела на Петро и продолжила:

— Ночь плохая будет. Лучше бы тебе выйти из лесу. Иди через Лог, так короче. К Ельковке выйдешь.

VI

— Пан Яков! — раздался голос Степана. Монах сидел у костра и что-то жевал. Услышав зов, он обернулся и долгим взглядом осмотрел гостей.

— А я всё думал, где же солдат-то пропал... Ну, чего скажете?

— Пан Яков! — бросился к его ногам Арсений, — помилуйте! Я виновен, я грешен! Я знаю свою вину!

— Сеня, ты чего? — недоумённо произнёс Степан.

— Не перебивай меня, Стёпа! Пан Яков, мы виноваты. Дезертиры мы. С фронта бежали. А я ещё... я в другом грешен. В юности я девочку утопил в реке, вот русалку я и встретил!

— Русалка — это за твой грех наказание, — пан Яков положил руку на плечо Арсению.

И тут всё понял Степан. Вспомнил он, как будучи молодым, в петлю полез — от голода. Значит, не случайна встреча та была.

— Все мы грешны, — продолжил монах, — иначе бы не пришли в ночь эту сюда, — указал он пальцем в небо. В небе, над кронами деревьев, часто мелькали тени. — Бесы несутся на шабаш. И мы туда явимся, — с резвостью, которой и Степан бы позавидовал, пан Яков встал и пошёл, держа посох на отлёт. Факел, непонятно откуда взявшийся, ярко полыхнул, разгоняя сумрак на дороге.

Вскоре они вышли в поле. Ветер колыхал бурьян, через который шустрой походкой пробиралась бабка Марфа.

— Вот ведьма клятая! — рявкнул Степан и достал пистолет, но пан Яков остановил его.

— На ворожбу ворожбой и ответим! — сказал монах и направил факел в её сторону.

Бабка обернулась. На её лице была ужасная улыбка, а глаза светились, будто кошачьи.

— Это она Митьку сгубила, — проговорил Арсений, — и мужа своего козлом обратила.

— Уж мне-то незачем это говорить, — Яков сдёрнул капюшон, из-под которого показалась пара рогов. Вытянув перед собой факел, пан Яков побежал вперёд.

Бабка Марфа вышла на перекрёсток и встала как вкопанная, воздев руки к небу. Когда пан Яков подбежал да нанёс удар факелом, сверкнула молния. Тряпьё, бывшее когда-то одеждой, упало наземь, вздымилось облачко чёрного праха, а тень бабки словно метнулась в сторону. Поднял взгляд Яков — и увидел перед собой молодую девушку, одетую в такую же чёрную рясу, что он сам.

— Ах, как прекрасна эта ночь! — воскликнула девушка грустным голосом. — Как тогда, когда я была молода... И даже ты тут, как и тогда.

Степан уже не мог понять, взаправду это или снова морок его окутал. В стоящей перед рогатым монахом девушке не было ничего странного. Вот только горло её было перерезано.

— А почему мы вдвоём? Быть лучше, я позову подружек?! — ведьма вскинула руки вверх и закружилась на месте, раскинув руки. Вновь сверкнула зарница.

Арсений обомлел. За его спиной что-то булькнуло. Тут же холодные пальцы легли на его плечо.

— Ну, здравствуй вновь, — заглянула ему в лицо русалка. Но через миг она отпустила плечо Арсения, развернулась и зашагала к ведьме.

Из-за одинокого дерева, стоящего в поле, вышла молодая женщина с верёвкой в руках. Своими хищными, налитыми кровью глазами она посмотрела на Степана и, бросая на него злые взгляды, пошла к ведьме следом за русалкой.

— Прекрасная ночь! Прекрасная! — повторяла ведьма, продолжая кружиться.

— Ты почто народ губишь, Алёнушка? — прохрипел пан Яков.

— Ну как же? За грехи их. Ведь если не мы, то кто тогда? — Ведьма прекратила свой танец.

— Всех сгубишь?

— А что? Будут грешить — всех сгублю, — рассмеялась Алёнушка

Русалка приближалась. Пан Яков заметил это и махнул рукой вниз, отчего русалка, как кукла, упала на землю.

— Сиди там! — рявкнул он. А когда обернулся, ведьмы на месте не было.

— Но ведь и ты грешен, — раздался её печальный голос за спиной у пана Якова. — Ведь это ты...

Пан Яков обернулся.

— ...меня убил!!! — вдруг заорала на него Алёнушка со всей яростью. Монах отпрыгнул и взмахнул факелом.

— Долго так не помашешь, — заметила женщина с верёвкой.

— Сгинь, Поончах! — рявкнул монах, и та растворилась в воздухе. Холодные пальцы коснулись было шеи Якова, но он вновь махнул факелом, и вновь русалка упала наземь.

— Долго ты так не простоишь, — зловеще прошептала поверженная русалка.

— Ты ведь грешен, как и другие, — прозвенел голос Поончах откуда-то сверху.

— Это ведь ты нас позвал. Чтобы людей за грехи наказывать, — снова заговорила ведьма прежним грустным голосом. — Грешник, — процедила Алёнушка, когда пан Яков подошёл и замахнулся на неё факелом.

Тонкий хвост Поончах обвился вокруг его шеи. Это его и отвлекло. Тут же всё закрутилось, завертелось... По очереди, ловкими взмахами рук ведьма и её подружки словно вырывали кусочки души монаха. Когда они закончили, пан Яков упал на землю, седой и слепой, держа руки на груди и дрожа от страха. Ведьма, русалка и Поончах склонились над ним...

Пришёл его черёд расплачиваться за грехи.

VII

Степан и Арсений бежали вперёд без оглядки, боясь даже смотреть по сторонам. Не мудрено, что Арсений споткнулся.

— Всё. Не могу. Сил моих больше нет, — простонал он.

Степан помог ему встать, а потом достал саблю и развернулся.

— Ты чего? Совсем умом тронулся? Куда ты собрался? — вцепился ему в плечо Арсений.

— Грехи искупить, — произнёс Степан и побежал назад к перекрёстку. Он знал, что ему не вернуться, что останется он навсегда на том перекрёстке. Но он не боялся.

Три избавительницы пировали над телом пана Якова, когда Степан подошёл к ним. Руки их были в крови, а губы окрасились в ярко-алый цвет. Они посмотрели на Степана.

— Сам явился, — довольным голосом сказала Поончах.

— Ты почто Митьку сгубила? — всё, что смог сказать солдат, посмотрев на ведьму. — Будет знать, как девок порядочных портить, — скрестив руки на груди, заявила ведьма.

Понял солдат, о чём она. Ельковка-то совсем рядом отсюда...

— Нате, забирайте! Сам пришёл, — откинув саблю в сторону, сказал Степан.

Но ничего не сказала ведьма. Все промолчали. И лишь дым окутал перекрёсток, а когда рассеялся — Степан стоял один-одинёшенек, на перекрёстке в чистом поле. Поднял он саблю да и пошёл в Ельковку.

* * *

Арсений сидел на берегу речного озерца. Сидел и смотрел, вглядывался в глубину. Он не хотел топить ту девушку. Это вышло случайно.

— Она простила тебя. Лишь хотела увидеть, — послышался голос за спиной Арсения. К нему подошла Юлия Емельяновна. И села рядом.

— Откуда? — удивился Арсений.

— А я всё знаю. Такая вот у меня жизнь.

Юлия открыла охотничью сумку, из которой вылез серый заяц. Немного покрутившись на месте, он побежал в глубь леса.

— В Ельковку иди. Там тебя накажут, но ты не бойся. Главное, что грех искупил, — продолжила она, достала из сумки свистульку и заиграла.

* * *

В тот же вечер Арсений пришёл в Ельковку. А там их дружина отдыхала. Ну, взяли его и забрали обратно на службу. Отсидел он несколько лет на гауптвахте да и вернулся в строй. И больше бежать не пробовал. Налим на следушее утро уехал в город. К охоте его душа больше не лежала, да и зверя жалко стало ему. А что до Степана... Его крестьяне нашли, на подходе к деревне. Он в канаву упал и приземлился прямо на свою саблю. Чудом живой остался. Во как бывает.