Продолжение
Они не видели душ, но воздух часовни стал густым, как ртуть, наполненным незримым присутствием, напряжением вселенской схватки. Давило на виски, сжимало горло. Они плакали молча, чувствуя, как за спиной матери выстроилась несокрушимая стена.
Их собственное молчаливое стояние здесь, их решение ждать – стало кирпичиком в этой стене, щитом в ее битве. Они стояли с ней.
Ранний утренний свет, серый и холодный, только начал пробиваться в узкие окна, когда резкий, вибрирующий звонок разорвал тишину. Телефон на аналое вздрогнул, замигал синим огоньком. Женщина вздрогнула. Ее стальная осанка сломалась. Рука дрогнула, схватила телефон. Она посмотрела на экран. Рухнула на колени. Уткнулась лицом в холодный каменный пол. Тело сжалось в комок. Из горла вырвался хриплый, сдавленный стон, переходящий в беззвучные рыдания. Плечи тряслись. Пальцы впились в плиты. Потом, сквозь захлеб, пробились слова, прилипшие к полу:
– Родненький… Ты… жив… Жив… Это главное… Ты жив… Значит… Он здесь… Слышит… Я знала! Он не мог нас оставить!
Голос с того конца оборвался. Связь прервалась. Она долго лежала, мелко дрожа. Потом поднялась. Встала. Вытерла лицо ладонью. Повернулась к тем, кто ждал – к чтецам, к охраннику. Глаза были красные, опухшие, но взгляд снова стал острым, почти сухим. Ночь пролетела как миг.
– Вышел, – сказала она, голос хриплый от рыданий, но твердый.
– Сын. Из котла. Во время штурма. Группа… погибла. Он… выносил друга. Тяжело раненого. Под дронами…
– Весна. Тепло было. Вдруг… туман. Белый. Густой. Холод пробирающий. Снег хлопьями. Дроны ослепли. Он его вынес!
Чтецы и охранники молча смотрели на неё и видели её гордость за сына, ОН ВЫНЕС! Раненного ВЫНЕС! Не тому, что сын выжил, а потому что его спасение получило самый главный смысл: «душу за други своя».
Потос мы узнали, что смерть в тот момент буквально ослепла, хоть и коготь её уже впился в раненого. А сын… тащил его. Через туман. Слепой. Шел на ощупь. На звук своих… Вышли. Туман рассеялся, как не бывало. Выстрелы сзади были… Дроны гнались. Смерть скрежетала когтями по броне… по нашим…
Мать замолчала, глотнула воздух. –
- Вытащил. Спас. Живого! Сыночки мои…
Она посмотрела на иконы, потом на людей в часовне – на чтецов, на охранника, как бы видя за ними и тех, кто не приехал, уступив ей время, и ту немую рать, что стояла с ней.
Каждый, кто здесь сейчас… стоял… верил… молчал… – ее взгляд включил и отсутствующих, – …кто не поехал, дав ей это время… Здесь, в часовне мы победили. Вместе. С Ними. С Живым Богом. Сегодня смерть отступила.
Мать склонила голову, взяла телефон. Повернулась и вышла. Дверь за ней закрылась.
Она ступила на паперть. Утро, едва забрезжившее серой полосой на востоке, вдруг погасло. Тяжелые, свинцовые тучи накатили разом, закрыв едва начавшийся рассвет. На миг воцарилась почти ночная тьма. Но она была иной – не гнетущей, а словно отступающей. И всем, кто был внутри и смотрел в окна, показалось, что эта внезапная темнота – лишь последний вздох побежденной Тьмы, расступившейся во время молитвы. А свет, который вдруг пробился сквозь мглу – это не солнце. Это сияние всех тех, кто только что вновь доказал: любовь матери сильнее!
Мать бойца оглянулась на часовню. Ее взгляд скользнул по лицам чтецов и охранника в дверном проеме. На ее изможденном лице тронулись губы. Не улыбка облегчения, а кроткая, бесконечно усталая улыбка воина, вышедшего из самой страшной сечи целым. Она тихо, но так, что слова долетели до них сквозь стекло и камень, произнесла:
– Смерти нет!
И ушла. Шаг ее был тверд.
– Смерти нет! – эхом прозвучало в сердцах оставшихся. Пожалуй, это самое главное, что должен знать человек.
В часовне стояла тишина. Та же, что и до нее. Но другая. Налитая невероятной тяжестью пережитого и странной, невесомой радостью. Чтецы у стены переводили дыхание. Охранник вытер ладонью лоб, словно закончился тяжелый бой, участниками которого они стали. Все смотрели на аналой, на Псалтирь, на пустое место, где стояла она. Нет, там не было отстрелянного боекомплекта, не было осколков и выжженной земли. Но это было тем самым, настоящим, местом вселенской брани, великого сражения смерти против Бога, посягнувшей на Свет, место, где она была повержена!
Никто не говорил о чуде. Но каждый чувствовал: что-то сдвинулось в самих основах их собственной жизни. Невидимая нить натянулась до предела в вечной битве Света и Тьмы, Жизни и Смерти – и не порвалась. Она держала. Здесь, в «Проще», где прощались века, сегодня кто-то выстоял. Солдат. Его мать, поднявшая в бой Бессмертный Полк Душ. Те, кто молча стоял с ней в часовне. Те, кто сознательно не приехал, уступив ей место и время в этой молитве-схватке.
Потому что за русского солдата, живого или мертвого, молились не абстрактно. Молились Живому. Тому, Кто был здесь. Слышал.
И ответил на крик души, подхваченный голосами миллионов павших, на яростное, неистовое требование: ЖИЗНЬ.
Мужчина-чтец поднялся со скамьи. Подошел к аналою. Открыл Псалтирь. Начал читать. О Победе России. Голос был тихий, но твердый. Как камень этой древней часовни. За дверью, в городе, другие чтецы, узнав, что смена задерживается, молча оставались дома. Их очередь подождет. Отголоски сегодняшней победы над самой Смертью требовали тишины и благодарного молчания.
Помните: СМЕРТИ НЕТ! Потому что есть БОГ!