Про горы и несправедливость

«Уважаемые пассажиры, мы начинаем снижение, пожалуйста, пристегните ремни». Действительно, снижаемся.

«Несправедливости много там. Я сам ингуш. Был на митинге… Люди стояли, пятьдесят человек, а их разгонять начали, дубинками забить хотели. Ладно бы просто разогнать… но дубинками!» — мой сосед, с которым мы начали разговаривать только потому, что я попросила его дать мне сфотографировать горы в окно, рассказывает про митинг. О нем, кажется, каждый ингуш говорит с горечью в голосе и печалью в глазах. Сосед рассказал мне еще, что через иллюминатор мы смотрим на Казбек и Эльбрус, а вот сейчас, когда мы еще чуть снизимся и повернем, на фоне горного хребта будет Ровная гора. Он рассказывает о ней как коллекционер о жемчужине на бархатной подушке.

Потом я искала ее в интернете, но Сеть не знает горы с таким именем. 

Расположенная на бугристом склоне — а кажется, будто в облаках — деревушка сверкает в ярких солнечных лучах. Эльбрус и Казбек гордо возвышаются среди толпящихся гор.

Ингушетия встречает сухой теплой погодой и бомбящими водителями. Такси! Такси! До Назрани, до Магаса! Девушка, такси не нужно?

26 марта 2019 года на площади около телебашни «Ингушетия» прошел многотысячный согласованный митинг. Граждане республики вышли, чтобы опротестовать решение глав регионов, самой Ингушетии и Чечни, о «равноценной» смене границ, согласно которым и без того маленькая Ингушетия теряла в 25 раз больше земли, чем получала. Многие протестующие остались на площади и в ночь и ждали согласования митинга и на следующий день. Акция была объявлена бессрочной.

Утром 27 марта протестующие закончили молитву, а пригнанная из центральной России Росгвардия начала разгон. Силовики кинули в толпу светошумовую гранату. Ингуши восприняли это как начало атаки и ринулись защищать женщин и уважаемых стариков-представителей тейпов (древних ингушских родов), а те, в свою очередь, пытались не допустить насилия. В интервью, данном «Новой Газете», брат фигуранта дела Мусы Мальсагова, Усман, сказал: «Мы видели первую и вторую чеченские войны. Сколько уже натерпелись там. Мы видели, что силовым методом тут ничего не сделаешь. Только прольется кровь, погибнут люди. А этого нам достаточно. Наоборот, мы, старики, удерживали нашу молодежь, и они нас слушали».

Рядом с площадью у телебашни, вот буквально через дорогу, аллея имени первого президента Чеченской Республики Героя России Ахмата-Хаджи Кадырова. Кусты на ней еще зеленые, несмотря на декабрь, а выделенные под, видимо, кофейни и магазины помещения стоят пустыми. Как будто со дня возведения к ним никто и не прикасался.

— Мама! Побей!

— Она же просто за тобой бежала. Если она на тебя лаять будет, мама ее побьет.

Молодая девушка ведет двух детей — девочку постарше и сына помладше. Кажется, что речь идет о какой-нибудь помеси волка и медведя, но из-за скамейки выбегает что-то среднее между овчаркой и котом-переростком. Улыбчивое, гладкошерстное, пытающееся украсть мой латте. Я попыталась купить для пса хот-дог без булочки и соуса, девушка, стоявшая за кассой в местном фастфуде, дала мне сосиску просто так. Пес ее есть, правда, не стал: его больше интересовал мой кофе. Когда позже я рассказала адвокатам «ингушского дела», что погладила всех кошек и собак в Магасе, они рассмеялись и сказали, что до меня этих животных, наверное, никто не касался.

Город кажется спокойным. Проспект – аллея, проспект – аллея, все строго и чисто, а на каждом углу кафе-халяль, местный фастфуд или салон красоты. На въезде — два блокпоста ДПС и Росгвардии с автоматами наготове.

Ближе к вечеру в Магас приходит туман, постепенно скрывая мечеть, деревья и даже ту самую телебашню. Город становится как будто еще меньше — не видно дальше 15-20 метров. И как тут вообще могло поместиться 60 тысяч протестующих?

Рано утром меня подбирает Асхаб Ужахов, адвокат и сын одного из фигурантов — Малсага, и другие защитники по делу. Мы едем в Ессентуки.

— Как вам у нас?

— Потрясающе! Горы просто невероятные. Впервые их вижу.

— Впервые? Вон там Эльбрус… — Адвокат Билан Дзугаев, находящийся в той же машине, несколько раз зовет меня посмотреть на горный хребет, когда мы выезжаем из тумана. Они оба — туман и хребет — сопровождают нас добрую половину поездки.

Когда я спросила у Билана, почему он вступил в это дело, я ожидала, что услышу рассказ про священность родных земель и боль ингушского народа. Но реальность оказалась прозаичней и, может быть, даже печальней. «Все просто», — ответил мне Дзугаев. — «Моя родная тетя — фигурантка этого дела».

Рассвет наконец доходит до вереницы гор. «Вот он. Кавказский хребет. Тот, который нам все пытаются сломать», — комментирует вид Джабраил Куриев. Попутчики усмехаются в ответ.

Мы снова въезжаем в молочный туман, выезжаем, въезжаем. Горы, туман, горы, поля, горы. Воздух даже из-за закрытого окна машины кажется кристально чистым и свежим. Я, кажется, начинаю лучше понимать, почему дело об изменении границ так больно ударило по ингушскому народу и как все-таки так получилось, что в маленьком и туманном Магасе поместилось шестьдесят тысяч человек.

Ранее прокуратура запросила для обвиненных в руководстве ингушским протестом чудовищные сроки — семь с половиной лет лишения свободы для единственной женщины среди фигурантов и от восьми до девяти лет для всех остальных, включая главу объединения представителей тейпов, главу регионального отделения «Российского Красного Креста» и руководительницу музея-мемориала жертвам политических репрессий. Обвинение считает, что они — представители общественных организаций — использовали свое положение, чтобы организовать нападение на силовиков.

В «аквариуме», впрочем, прессу встречают не карикатурно обиженные на государство экстремисты, а улыбчивые женщина и мужчины. «Известия» потом выделят в своем материале — это вообще единственное, что они выделят, кроме сроков, — что фигуранты «смеялись и шутили».

На улице больше полутора сотен человек и чуть больше силовиков.

«Доченька, хорошо выглядишь!» — Ахмед Барахоев говорит с журналисткой «Медиазоны» и улыбается. На мой вопрос о самочувствии отвечает: «Хорошо все! Отлично». Зарифа тоже говорит, что настроение хорошее. Судья решает зачитывать только резолютивную часть приговора. Малсаг — 9, Ахмед — 9, Муса — 9, Барах — 8, Исмаил — 8, Багауидн — 8, Зарифа — 7,5.

Отец Багаудина Хаутиева пытается пройти к «аквариуму», чтобы поговорить с сыном. Полицейский его не пускает: нельзя. Пятнадцать минут назад, правда, было можно, а вот теперь, после приговора, нельзя. Хаутиев-старший в сердцах кричит, а силовик в ответ угрожает: «На вас будет составлена 318-я статья». Его успокаивают: не надо, мужчина просто хочет поговорить с сыном. Полицейский отвечает: «Нет, я напишу!».

На улице адвокат Магомед Беков рассказывает совету тейпов про приговор, про надежды и про дальнейшие действия: впереди апелляция, кассация и, если в России правосудия найти не выйдет, — Европейский суд по правам человека.

Представители объединения ингушских родов благодарят журналистов и всех, кто пришел к суду для поддержки. Расходятся мирно и спокойно. На этом фоне пригнанные полицейские и росгвардейцы в шлемах и усиленной защите выглядят нелепо и неуместно.