Призрак ставропольской мечети и мулла

За все годы жизни в Ставрополе мулла Гасан-Бек Эфенди так и не обзавёлся собственным домом. Квартировался он в казённых комнатах на Гимназической улице, поскольку также состоял воспитателем при горских детях, зачисленных в ставропольскую гимназию. В том же пансионе бывал Коста Хетагуров, преподаватель рисунка, литератор, корреспондент частной губернской газеты, а в прошлом гимназист и пансионер. Косте Левановичу нравилось работать над статьями среди учеников: пиши себе с утра до вечера, никому до тебя дела нет.

Сидел он однажды на подоконнике в пансионном коридоре и делал заметки для будущего очерка. Наступила пора летних вакаций. Через открытое окно был виден задний двор, в котором кухарка развешивала выстиранное бельё. Когда она ушла, во двор, озираясь, нерешительно вошел младшеклассник Хубиев, а за ним его старшие товарищи Хизроев и Хубиев-старший. Они поспешно стянули с веревок белье и убежали. В крайнем недоумении Хетагуров описал произошедшее в тетрадь, добавив: «Не мешало бы в дальнейшем поинтересоваться получше — зачем мальчишкам понадобилось женское исподнее. Занятно!» В тот же вечер Хетагуров уехал по делам в горы, а когда, спустя несколько дней, вернулся в город, то нашел его взбудораженным слухами о таинственных событиях на Гимназической улице. События эти имели нескольких очевидцев среди обывателей, проживающих на вышеупомянутой улице или проходящих по ней в темное время. Самым надежным свидетелем, по мнению квартального надзирателя, был сторож семинарии, сообщивший следующее: «Задремал я, поужинав, ох, грехи мои! А в первом часу ночи проснулся от воя собак. Выл наш Валак и Трезор - пёс купца Аспидова. Я выглянул за забор, цыкнул и обомлел — на самом верху башни, называемой по-магометански «минарет», той, что прилепилась к мечети, которую наискось от нас построили, в лунном свете стоит дева. Вся в белом, и сама вся тоже белая, и руками машет, будто прощается или зовёт кого-то. Страх меня пробрал. Жутко. С места сойти боюсь. Хоть и не сплю, а кажется, что всё во сне со мной происходит. Правда, чуть погодя очухался и побежал за городовым на площадь. Когда прибежали обратно, то никого уже не было. И двери в мечеть, мы проверили, ваше высокоблагородие, все заперты. Кто там был, ума не приложу. Но страшно. Теперь в потёмках всё эта дева мерещится. Вот ведь наказал господь!» Показания других свидетелей отличались лишь временем и более причудливыми деталями: кому-то показался «ангел, сошедший с небес», кому-то «светящееся облако, которое постепенно сгустилось и превратилось в хорошо различимую руку». В городе заговорили о призраках. Вспомнили, что мечеть построена на месте дома князя Бибердова и предположили, что на минарете являлся дух княжны, умершей в юном возрасте. Попросили сделать своё заключение ставропольского scientificus primarius доктора Соколовского. Знаменитый медик заговорил о каких-то «атмосферных явлениях», «парах», якобы сгущающихся над Гимназической улицей, но потом, видя сам, что запутался, от прямого разрешения вопросов уклонился, оправдываясь тем, что тайна спиритических явлений наукой достаточно еще не исследована. Издатель газеты «Северный Кавказ» Дмитрий Иванович Евсеев, прозванный читающей публикой «Дядя Митя», встретил Хетагурова в редакции и сказал: «Константин Левонович, вы, конечно, знаете ставропольского муллу, потому что ведь он, кажется, воспитатель в нашей гимназии. Я ему писал по поводу истории с привидением и не получил ответа. Позвольте воспользоваться вашим знакомством в интересах читателей. Проинтервьюируйте Вы его, Христа ради. И “Биржевка”, и “Терек”, и даже “Епархиальные ведомости” уже дали материал. Только мы — хроника местной жизни — молчим!»

Хетагуров пришёл в гимназический пансион, чувствуя тяжесть от предстоящего разговора. Все знали Гасан-Бека Эфенди как человека честного, широко образованного, серьезного, но наивно, по-детски верящего в чудеса. «Расскажу ему сразу, к чему канитель разводить!» — решил Хетагуров, входя в столовую. Применив знаменитый (благодаря «Огоньку» и «Миру приключений») дедуктивный метод, Коста Левонович связал призрак «белой девы» и кражу белья, которую ему довелось недавно наблюдать, и уже сделал нехитрое умозаключение о том, что дело с привидением — проделки озорников-гимназистов. Пришел же он к воспитателю не столько спросить, сколько сообщить о своих выводах прежде, чем предать их огласке. Но вместо беседы оба долго молчали, погрузившись в чаепитие. Вдруг Гасан-Бек Эфенди сказал: «Дорогой Коста, неужели у нас хватит совести сделать несчастными трех человек из-за сорочки и женских подштанников?»

Удивленный Хетагуров воскликнул:

— Дорогой Гасан-Бек! Я поражен! Оказывается, тебе всё известно! Но откуда?

— Эх, Коста. За девять столетий до того, как Эдгар Поэ познакомил мир с мосье Дюпеном, восхищающим нас необыкновенными аналитическими способностями, араб из Басры по имени Абу Али Аль-Мухассин Ат-Танухи описал подобное в книге "Занимательные истории". В одной из историй герои встречаются с неким прорицателем, промышлявшим на улицах Багдада и выдававшим себя за учёного-астролога. Он безошибочно угадывал скрытое и предсказывал будущее. Когда его спросили, как ему удается такое, он ответил: "Я ничего не понимаю в звездах, и гадая, бормочу всякую бессмыслицу, а астролябия и карта звездного неба служат мне для того, чтобы вводить людей в заблуждение. Но я научился всё примечать, следить за всякими вещами мелкими и крупными, искать сведения в словах значимых и ничтожных, и потом сопоставлять увиденное и услышанное, и делать заключения, и применить их к тому, о чем меня спрашивают". Не осмеливаюсь сравнивать себя с гениальным Дюпеном, дорогой Коста, но скажу, что подобно этому шарлатану-гадальщику, мне иногда удаётся на основе наблюдений обнаружить истину. Твой внезапный визит, ведь ты никогда не заглядывал ко мне, я связал с письмом издателя "Северного Кавказа", в котором он испрашивал моего мнения о том, что произошло в мечети. Задумчивый вид твой при появлении и последующее молчание (столь несвойственное репортёрам из газет) подсказали мне, что ты хочешь, но не решаешься, сообщить что-то по поводу этого дела, а зная твоё доброе сердце, я предположил, что эта новость должна огорчить меня. Что же может доставить мне больше огорчения, чем неприятности с воспитанниками? Прежде, чем подняться ко мне (а я следил за тобой сверху), ты постоял немного на заднем дворе, там, где сушат обычно выстиранное бельё и зачем-то потрогал бельевые веревки. Мне тут же припомнился недавний случай: у нашей кухарки там пропали вещи. Она кричала и обвиняла в воровстве свою товарку, и даже грозилась пожаловаться директору. Но, как я понимаю, её подруга здесь не при чём. После, посмотрев в сторону гимназических комнат и вздохнув, ты отправился ко мне. Когда же ты сел за стол и стал рассеяно перебирать яблоки, присланные мне из Салатавии, твои мысли окончательно открылись мне. Ты выбрал самое зеленое яблоко, положил его перед собой и горько усмехнулся. Далее ты расположил сбоку от яблока чайную ложку и нож, однако чуть погодя заменил нож на столовую ложку. Оглядев свою работу, ты откинулся на стул довольный, как художник, которому удалась картина. Я не сомневался, что вижу на столе портрет участников событий. Чем же привлёк тебя ранний плод моей родины? Я подумал, что дело, возможно, в его цвете. Выросший в Карачае, в соседстве с моими единоверцами, ты не можешь не знать, что в арабское слово «хизр», «зелёный», лежит в основе имени Хизр. Тут я вспомнил о старшекласснике Хизроеве. Припомнил я, что в кондуитный список этого ученика после последней проверки комнаты занесены книги «Вечер на Кавказских водах» Бестужева-Марлинского и «Привидение в Инженерном замке» Лескова, взятые из общественной библиотеки. В таком случае пара ложек не могут значить ничего иного, как его друзей Хубиевых - старшего и младшего. И выражение твоего лица подтверждает, что в выводы мои не вкралась ошибка.

— Дорогой Гасан-Бек, — сказал Хетагуров, — это выше моего понимания. Признаюсь, что я восхищен твоими чудесными способностями.

Гасан-Бек Эфенди произнес:

— В старину один мудрец, да оросит Аллах его могилу, сказал: «Мы, показываем людям верхнюю одежду, чтобы нами восхищались: то кафтан из шёлка, то плащ из парчи, но по-настоящему согревает нас нательная рубаха, скрытая от посторонних. Чудеса подобны одежде, которую мы носим на себе. Подлинно существенное скрыто внутри и недоступно для глаз». А самое чудесное в мире, и я не устаю этому удивляться, таится в душе человек, в ней больше загадочного, чем во всех чудесных деяниях нашего мира. Сегодня утром мальчики сами явились ко мне и повинились в своей глупой выходке, хотя, Аллах свидетель, никто кроме тебя не подозревал их. Между прочим, они рассказали, что, похищая бельё, видели тебя в окне. Я велел им вернуть всё, что было взято, обратно.

Неожиданно Гасан-Бек Эфенди улыбнулся во всю бороду:

— А представь-ка изумление кухарки, когда она обнаружит пропажу на прежнем месте…

Развеселившийся было мулла заметил укоризненный взгляд гостя, вновь принял серьезный вид и стал смотреть в самовар, будто надеялся в искаженных отражениях на меди найти разгадку какой-то задачи.