Привет, потомки! Как вы там?

Работа Сьюзен Стедман-Джонс «Пересмотренный Дюркгейм» вышла достаточно давно. Точно знаю, что некоторые из коллег уже познакомились с ней и вынесли свое суждение. Увы, я слоупок, и прочитал ее только сейчас. Тем не менее, она так стремительно успела покорить мое маленькое позитивистское сердечко, что я просто не мог отказать себе в краткой рецензии.

Казалось бы, книга является довольно классическим представителем жанра интеллектуальной биографии всем известного теоретика. Вместе с тем, у нее довольно оригинальное апофатическое построение, которое меня и захватило. Стедман-Джонс показывает, что настоящий Дюркгейм отличается от всех позднейших попыток интерпретации его наследия самопровозглашенными наследниками. Поочередное снятие с основателя социологии кучи прилипших ярлыков современных теоретических школ необходимо для того, чтобы избавить широкую читающую публику от распространенных негативных стереотипов насчет его идей. Книгу можно было бы смело назвать «Durkheim Destigmatized». В этом смысле она полная противоположность монографии Филипа Смита (см. самую первую рецензию на моем канале).

Дюркгейм – это не Парсонс. Для француза никогда не была важна «гоббсова проблема», потому что никаких суверенных индивидов, которых требуется связать общественным договором, в его интеллектуальной вселенной просто не существовало. Индивидуализм – это эффект зрелых этапов разделения общественного труда, который ничего не объясняет, но сам должен быть объяснен. Так что не стоит вчитывать в него типичную для W.A.S.P. проблематику.

Дюркгейм – не структуралист типа Леви-Стросса или Альтюссера. Он не считал, что индивиды являются просто носителями полностью поглощающих их структур. Возникновение социальной реальности sui generis совсем не отменяет реальность психологическую. Социальный агент остается колеблющимся между двумя мирами homo duplex, который принимает собственные решения, хотя и находясь под давлением структурных факторов.

Дюркгейм – это не Гоффман, не Гарфинкель и даже не Энн Роулз. Да, концу жизни он обращался к плотному описанию ритуальных действий, к конструированию локальных верований и символических классификаций, но так никогда всерьез не раскаялся за ранние макросоциологические обобщения. Кроме того, он до последнего оппонировал принятому в микросоциологии номинализму, базируется ли тот на прагматистских или феноменологических допущениях.

Политически, Стедман-Джонс не принимает обвинений француза в консерватизме и тем более в криптофашизме. Да, вопрос социального порядка был для него крайне важен, однако он не был готов принять упорядоченное общество без универсалистской солидарности, которая невозможна при классовом или другом социальном расслоении. Сильный государственный аппарат или крепкая нуклеарная семья, наоборот, вполне могли являться для него воплощением общественной патологии – фатализма, означающего хаос, а не порядок.

Эпистемологически, автор предлагает отбросить лейбл «позитивизм», который за сто с лишним лет пор изрядно истрепался (возможно когда-нибудь мне стоит поступить также, но пока нет!). Вместо этого она указывает на общие мировоззренческие ориентации классика, который и правда не ограничивался убеждением полного превосходства эмпирических наук над философией и религией. Великому французу было важно понять, что у людей в головах, хотя и сделать это при помощи средств разума. В принципе, во многих вещах он был не так уж далек от своего сумрачного тевтонского vis-à-vis Вебера.

В общем, Дюркгейм – это не тот и не этот. Кем же тогда был месье Дюркгейм? Ответ таков: он был реалистом, рационалистом и социал-демократом. Довольно пространно, но согласитесь, что весьма и весьма неплохо!