Привет, инопланетяне (пожалуйста, не убивайте нас) ч.2

Начало статьи: http://telegra.ph/Privet-inoplanetyane-pozhalujsta-ne-ubivajte-nas-ch1-08-23

Брин смотрит на наш технический прогресс как на признак того, что более продвинутая цивилизация может оказаться в условиях межзвездного поединка: «Возможно, в течение 50 лет мы сможем сконструировать ракету, которая могла бы приводить в движение весомые частицы до половины скорости света, чтобы пересекать орбиты планет, находящихся за 10 световых лет от нас». Даже всего несколько килограмм при столкновении с такой скоростью спровоцируют взрыв мощнее, чем в Хиросиме и Нагасаки вместе взятых. «И если мы сможем сделать это в течение 50 лет, представьте, что сможет сделать кто угодно другой, полностью подчиняясь Эйнштейну и законам физики». Интересно, что Фрэнк Дрейк сам не поддерживает усилия METI, хотя и не разделяет страха Хокинга и Маска перед инопланетными конкистадорами. «Мы постоянно посылаем сообщения даром, — говорит он. — Там теперь большая оболочка из них где-то на 80 световых лет от нас. Цивилизация, хотя бы немного более продвинутая, чем наша, сможет их обнаружить. Суть в том, что мы уже посылаем обильное количество информации». Дрейк верит, что любая другая развитая цивилизация по идее должна делать то же самое, так что такие ученые, как Вакоч, должны посвятить свою деятельность обнаружению подобной болтовни вместо того, чтобы отвечать на нее. METI будет расходовать средства, говорит Дрейк, которые «лучше потратить на прием, а не на отправку сообщений».

Конечно, критики METI могут быть правы насчет пугающей сложности структуры других, предположительно старших цивилизаций, но также могут и ошибаться насчет вероятного характера их реакции. Да, они могут быть способны посылать снаряды по всей галактике со скоростью, равной четверти скорости света. Но их продолжительность жизни также предполагает, что они нашли способ избегнуть саморазрушения в планетарном масштабе. По утверждениям Стивена Пинкера, людей стало меньше привлекать насилие за последние 500 лет; общая вероятность смерти на душу населения от военных конфликтов снизилась. Может ли это быть повторяющейся закономерностью, характерной для всей Вселенной, повторяющейся на протяжении долгого времени: чем старше становится цивилизация, тем более миролюбиво она себя ведет? В таком случае, если мы отправим сообщение инопланетянам, они могут прийти к нам с миром.

Подобные вопросы неизбежно отсылают к двум экспериментам фундаментальной мысли, на которых основаны SETI и METI: парадоксу Ферми и уравнению Дрейка. Парадокс, впервые сформулированный итальянским физиком и Нобелевским лауреатом Энрико Ферми, исходит из предположения о том, что Вселенная содержит в себе невообразимо большое количество звезд, вокруг которых вращаются планеты, находящиеся в зоне Златовласки. Если разумная жизнь возникает даже на малой части этих планет, тогда Вселенная должна изобиловать развитыми цивилизациями. Но до наших дней мы все еще не столкнулись с доказательствами существования этих цивилизаций даже спустя несколько десятилетий наблюдения за небом посредством исследований SETI. Вопрос Ферми, по всей видимости, возникший во время обсуждения в Лос-Аламосе в начале 1950-х годов, был достаточно простым: «А где все?»

Уравнение Дрейка — попытка ответить на этот вопрос. Уравнение восходит к одному из величайших академических отступлений в истории ученого мира: встрече в обсерватории Грин-Бэнк в Западной Вирджинии, на которой присутствовал Фрэнк Дрейк, 26-летний Карл Саган и исследователь дельфинов (позже — исследователь психоделиков) Джон Лилли. В течение заседания Дрейк делился своими размышлениями на тему парадокса Ферми, выраженными в уравнении. Если мы начнем проверять космос на наличие разумной жизни, спрашивал Дрейк, с какой вероятностью мы на самом деле что-то найдем? Уравнение не давало четкого ответа, поскольку все переменные были неизвестны на тот момент и оставались в значительной степени неизвестными на протяжении еще половины века. Но оно все же возымело проясняющий эффект. В математической записи оно выглядит так:

N представляет собой число существующих, способных к общению цивилизаций в галактике Млечный Путь. Исходная переменная R* отсылает к скорости звездообразования в галактике, фактически представляя вам общее число потенциальных солнц, которые могут поддерживать жизнь. Остальные переменные служат чем-то вроде встроенной последовательности фильтров: учитывая количество звезд в Млечном Пути, у какой доли из них есть планеты и как много из этих планет обеспечены окружающей средой, которая способна поддерживать жизнь? Как часто появляются живые организмы на этих потенциально пригодных для жизни планетах, и какая доля из них эволюционирует в разумную жизнь, и какой процент этой жизни в итоге приводит к возникновению цивилизации, способной передавать обнаруживаемые сигналы в космос? В конце этого уравнения Дрейк помещает ключевую переменную L, которая равна средней длине времени, в течение которого эти цивилизации выпускают эти сигналы.

Очарование уравнения Дрейка частично заключается в том, что оно собирает в себе множество разных интеллектуальных дисциплин в единой структуре. Вы двигаетесь по уравнению слева направо и переходите от астрофизики к биохимии, далее к теории эволюции, к когнитивной науке, проходите весь путь к теориям технологического развития. Ваши догадки о каждой из величин уравнения Дрейка заканчиваются открытием целого мировоззрения: возможно, вы предположите, что жизнь сама по себе редка, но когда она возникает, разумная жизнь обычно появляется за ней; или вы думаете, что микробная жизнь повсеместна в космосе, однако более сложные организмы в нем практически не формируются. Уравнение заведомо уязвимо к самым разным результатам в зависимости от чисел, которые вы подставите вместо каждой переменной.

Наиболее провокационная величина — последняя: L, средний промежуток времени передачи сигнала данной цивилизацией. Вам не нужно быть Поллианной (речь о героине одноименного романа Элинор Портер, которая искала радость в любом событии — прим. Newочём), чтобы оправдать относительно высокий коэффициент L. Все, что вам нужно — это поверить в то, что цивилизации способны к самоподдержке и выживанию в течение миллионов лет. Даже если хотя бы одна форма жизни в космосе создаст цивилизацию, способную просуществовать миллион лет, коэффициент L значительно вырастет. Но если он невысок, это порождает вопрос: что обуславливает его низкий коэффициент? Действительно ли технически развитые цивилизации постоянно загораются и гаснут, как светлячки, в Млечном Пути? Кончаются ли у них ресурсы? Подрываются ли они на собственных ракетах?

С того времени, как Дрейк впервые представил уравнение в 1961 году, два фундаментальных прорыва в развитии изменили наше представление о проблеме. Во-первых, числа в левой части уравнения (представляющие количество звезд с обитаемыми планетами) увеличились в несколько раз. И во-вторых, мы пытались уловить сигналы десятки лет, но вслушивались в тишину. Брин утверждает: «Что-то делает уравнение Дрейка маленьким. И все эти люди на дебатах SETI дискутируют не о том, правда это или нет, а о том, где Дрейк ошибся».

Если значения в левой части постоянно растут, вопрос в том, какие переменные из правой части являются фильтрами. Как говорит Брин, мы хотим, чтобы фильтр был позади нас, а не той единственной переменной, L, которая все еще впереди. Мы хотим, чтобы появление разумной жизни было удивительно редким событием; если верно обратное, и разумная жизнь в Млечном пути не редкость, значения L могут быть низкими и измеряться даже не тысячелетиями, а веками. В таком случае достижение технологически продвинутого образа жизни может быть практически одновременным с вымиранием. Сначала вы изобретаете радио, потом — технологии, способные уничтожить все живое на планете, а вскоре после этого вы нажимаете на кнопку, и ваша цивилизация резко гаснет.

Вопрос о величине L объясняет, почему так много противников METI, например, Маск и Хокинг, также озабочены угрозой вымирания человечества, вызванного другими потенциально опасными явлениями: сверхразумными компьютерами, взбунтовавшимися наноботами, ядерным оружием, астероидами. Во вселенной с низким значением L уничтожение жизни на всей планете — явление недалекого будущего. Даже если небольшая доля инопланетных цивилизаций захочет послать в нашу сторону двухкилограммовый шар на половине скорости света, стоит ли посылать сигнал, когда есть хотя бы минимальная вероятность, что ответ на него вызовет уничтожение всей жизни на Земле?

Есть и другие, более мягкие объяснения парадокса Ферми. Сам Дрейк настроен по отношению к значению L пессимистично, но не по антиутопичным причинам. «Это все потому, что наши технологии становятся все лучше», — утверждает он. Современные потомки теле- и радиобашен, невольно отправивших Элвиса в космос, намного более эффективно расходуют энергию, а значит, утечка сигналов с Земли стала куда меньше, чем в пятидесятые. В самом деле, мы все больше осуществляем обмен информацией с помощью оптоволокна и других земных проводников с нулевой утечкой за пределы атмосферы. Может быть, технологически развитые цивилизации действительно загораются и гаснут, как светлячки, но это не признак их саморазрушения, это признак того, что они перешли на кабель.

Но для некоторых критиков METI даже менее апокалиптичная интерпретация парадокса Ферми — повод для осторожности. Возможно, все развитые цивилизации достигают момента, в который они решают, по неизвестной нам причине, что в их коллективных интересах не передавать соседям по Млечному Пути никаких сигналов. «Это еще одно решение парадокса Ферми, — говорит с улыбкой Вакоч. — На каждой планете есть свой Стивен Хокинг, поэтому мы их и не слышим».

У себя дома в Калифорнии, среди вековых секвой, Фрэнк Дрейк хранит версию послания Аресибо, визуально зашифрованную совсем в другом формате: не как серия радиосигналов, а как витражное окно в гостиной. Сетка пикселей на лазурном фоне почти напоминает игру Space Invaders. Витраж — подходящий носитель информации, учитывая природу послания: обращение к неизвестным существам, обитающим где-то в небесах.

Есть что-то в проблеме METI, что заставляет нас выходить за привычные рамки мышления. Нужно представлять себе какую-то кардинально иную форму разумной жизни, пользуясь только своим человеческим разумом. Нужно представлять себе такой временной масштаб, в котором решение, принятое в 2017 году, вызовет глобальные последствия через 10 000 лет. Сама грандиозность этих последствий ломает наши привычные представления о причине и следствии. Неважно, верите ли вы, что пришельцы окажутся воинами или дзен-буддистами — если вы думаете, что у METI есть разумный шанс связаться с другим разумным организмом где-то в Млечном Пути, то вам приходится принять тот факт, что эта небольшая группа астрономов, писателей-фантастов и спонсоров-миллиардеров, обсуждающих простые числа и повсеместность визуального интеллекта, возможно, пытается принять решение, которое может оказаться самым значимым в истории человеческой цивилизации.

Все это нас возвращает к более приземленному, но не менее сложному вопросу: кто принимает решение? После многих лет обсуждений сообщество SETI установило общепринятую процедуру, которой должны следовать ученые и правительственные организации в случае, если поиски SETI действительно выведут нас на разумный сигнал из космоса. В протоколах четко говорится, что «не должны отправляться никакие ответы на сигнал или другое свидетельство внеземной разумной жизни до проведения соответствующих международных консультаций». Но не существует подобного списка правил для наших собственных сигналов в космос.

Одна из самых рассудительных участниц споров вокруг METI, Кэтрин Деннинг, антрополог Йоркского университета в Торонто, полагает, что наши решения о внеземном контакте в конечном итоге носят больше политический, нежели научный характер. «Если бы мне пришлось занимать какую-то позицию, я бы сказала, что широкое обсуждение METI крайне важно, поэтому все усилия в этом направлении я очень уважаю, — говорит Деннинг. — Но сколько бы это ни обсуждалось, неизбежны значительные разногласия насчет целесообразности передачи сигнала, и я не думаю, что такие вещи можно решить простым большинством или даже квалифицированным большинством [...] так что все возвращается к тому же ключевому вопросу: нормально ли, что какие-то люди смогут передавать сообщения исключительной важности, хотя другие люди этого не хотят?»

В каком-то смысле спор о METI идет параллельно с другими экзистенциальным решениями, которые нам придется принять в ближайшие десятилетия по мере увеличения наших технологических и научных возможностей. Стоит ли нам создавать сверхразумные машины, превосходящие нас по интеллекту настолько, что мы перестанем понимать, как работает их разум? Стоит ли нам «вылечить» смерть, как предлагают многие технологи? Как и METI, это потенциально одни из самых значимых решений, которые примет человечество, и тем не менее число тех, кто активно принимает участие в выработке этих решений или хотя бы знает о том, что эти решения вырабатываются, крайне мало.

«Я думаю, нам нужно пересмотреть процесс отправки посланий, чтобы они становились с каждым разом все содержательнее, — говорит Вакоч. — Любое послание, которое мы отправим первоначально, будет слишком узким, недостаточно полным. Но это ничего. Вместо этого нам нужно думать о том, как сделать следующие послания лучше и объемнее. В идеале мы хотим объединить и экспертное мнение ученых, размышлявших об этих вопросах с точки зрения разных дисциплин, и вклад обычных людей. Мне кажется, зачастую было либо одно, либо другое. Хороший способ получить значимый для содержания послания вклад со стороны публики — сделать соцопрос о том, что люди хотели бы сказать. Важно узнать, что хочет высказать публика, и потом перевести это в послание по типу линкоса».

Спросив Деннинг о ее отношении к METI, я услышал: «Вынуждена ответить вопросом на вопрос: почему вы спрашиваете меня? Почему мое мнение важнее, чем мнение шестилетней девочки из Намибии? Мы с ней одинаково рискуем, а может быть, она рискует даже больше, потому что у меня, вероятно, шансы умереть до наступления последствий передачи сигнала выше, при условии, что у нее будет доступ к чистой воде, нормальному здравоохранению и не будет убита на войне». Она продолжает: «Я думаю, что спор о METI — одна из тех редких тем, где научное знание очень важно, но его связь с конкретными политическими действиями в лучшем случае опосредованная, потому что в конце концов все зависит от того, на какой риск готово пойти население Земли. ...И почему именно астрономы, космологи, физики, антропологи, психологи, биологи, писатели-фантасты или кто-то еще (порядок не важен) имеют исключительное право решать, на какой же риск мы все готовы пойти?

Попытки решить вопрос METI заставляют думать, по крайней мере меня, что человечеству требуется скорее концептуальное изобретение, нежели технологическое: мы должны обозначить особый класс решений, которые потенциально создают риск вымирания людей. Новые технологии (вроде сверхразумных компьютеров) или деяния (вроде METI), представляющие даже минимальный риск вымирания человечества, потребуют какую-то новую форму глобальной регуляции. И частью этого процесса будет выявление, как говорит Деннинг, какого-то уровня риска, на который готова пойти вся планета. Если мы этого не сделаем, то ставки всегда будут назначать игроки, а всем остальным придется жить с последствиями этих игр.

В 2017 году идея глобального контроля по какому-либо вопросу, каким бы жизненно важным он ни был, может казаться наивной. Также может быть, что у технологии по-своему неизбежны, и мы можем только какое-то время их сдерживать: если контакт с инопланетянами технически возможен, то кто-то где-то рано или поздно его осуществит. Истории известно не так много случаев, когда люди бы добровольно отказывались от новой технологической возможности или контакта с другим обществом из-за какой-то угрозы, которая может осуществиться только спустя много поколений. Но может быть, пришло время людям научиться делать такой выбор. Это оказывается одним из неожиданных итогов спора о METI независимо от того, какую сторону занимаете вы. Серьезное размышление о том, с какой цивилизацией мы хотели бы вести переговоры, в итоге ведет нас к еще более серьезным размышлениям о том, какой цивилизацией мы хотим быть сами.

К концу своей беседы с Фрэнком Дрейком я вернулся к вопросу о нашей все более тихой планете — все эти неэффективные теле- и радиосигналы уступают незаметному обмену данных интернет-эпохи. Может, это и есть долгосрочный аргумент в пользу намеренной отправки посланий, предположил я; даже если при нашей жизни ничего не получится, мы создадим сигнал, который сможет установить межпланетный контакт через тысячи лет.

Дрейк подался вперед и закивал: «Это порождает очень интересный ненаучный вопрос: альтруистичны ли внеземные цивилизации? Признают ли они эту проблему и устанавливают ли маяк для других цивилизаций? Мой ответ таков: я думаю, все устроено по-дарвиновски; я думаю, что эволюция поощряет альтруистичные общества. Так что мне кажется, ответ — да. И это значит, что у каждой цивилизации может быть хоть один мощный сигнал». Учитывая время, которое сигналы идут через Вселенную, этот сигнал может пережить нас как вид, и в таком случае он послужит не только посланием, но и мемориалом, как космическая версия Великих пирамид: доказательство, что на этой планете развились технологически продвинутые организмы, какой бы ни была их дальнейшая судьба.

Когда я смотрел на послание Аресибо на витражном окне Дрейка посреди секвойевой рощи, мне показалось, что альтруистичная цивилизация, которая хочет с миром устремиться через весь космос — это то, к чему стоит стремиться, несмотря на потенциальный риск. Хотим ли мы быть цивилизацией, которая заколачивает окна и притворяется, что дома никого нет, из страха перед какой-то неведомой угрозой в темном небе? Или мы хотим быть маяком?

Стивен Джонсон — автор десяти книг, последняя из которых — «Страна чудес: как игры создали современный мир».

Оригинал: The New York Times.

Автор: Стивен Джонсон.

Перевели: Маргарита Баранова, Вероника Чупрова, Варвара Васильева, Кирилл Козловский.

Редактировали: Роман Вшивцев, Елена Остапчук, Анастасия Железнякова.