Прислуга

Она сидит на желтой кровати у окна и уже не улыбается. Коробка, которую я притащила от почтового ящика, валяется пустая, а на кровати лежит дюжина бутылок с коричневой жидкостью. Волна жара начинает медленно заливать мою грудь, подбородок, губы. Мне знакомы эти плоские бутылки. Я двенадцать лет мучилась с ничтожеством-пропойцей, а когда мой ленивый, мерзкий, дрянной папаша наконец помер, я поклялась, что никогда не выйду замуж за пьяницу. И конечно, поступила ровно наоборот.

И вот я в услужении у проклятой пьянчуги. Даже ведь не магазинные бутылки, а с красными восковыми крышечками, какими мой дядюшка Тоуд, бывало, закупоривал свою отраву. Мама всегда говорила, что настоящие алкаши, вроде моего папочки, пьют самодельное пойло, потому что оно крепче. Теперь я вижу, что она такая же дура, как мой покойный папаша.

Мисс Селия берет в руки бутылочку, глядит на нее так, словно внутри сам Иисус, а она не может дождаться спасения. Открывает, прикладывается, вздыхает. Потом делает еще три больших глотка и откидывается на подушки.
Меня начинает трясти при виде облегчения на ее лице. Она так спешила получить свой нектар, что даже дверь не заперла. Приходится изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заорать на нее. Заставляю себя вернуться в кухню.

Десять минут спустя мисс Селия спускается вниз, усаживается за кухонный стол и спрашивает, буду ли я обедать.
— Свиные отбивные в морозилке, а я сегодня есть не буду, — заявляю я и ухожу прочь.
Вторую половину дня мисс Селия проводит в ванной комнате — сидит на крышке унитаза. У нее там над бачком висит сушилка для волос — громадный колпак, закрывающий всю ее высветленную головку. С такой штуковиной на башке она и взрыва атомной бомбы не услышит.

Я поднимаюсь в пустую комнату еще раз, открываю шкаф. Две дюжины плоских бутылок виски спрятаны за старыми одеялами. Которые мисс Селия, должно быть, привезла с собой из округа Туника. На бутылках нет этикеток, только выдавленное на стекле клеймо «Старый Кентукки». Двенадцать штук полны, готовы к употреблению. Двенадцать пустых, с прошлой недели. Пустых, как эти проклятые спальни. Неудивительно, что у дуры нет детей.

В первый четверг июля, ровно в полдень, мисс Селия выползает из постели на кулинарный урок. Она в белом джемпере, жутко тесном. Клянусь, ее одежда с каждой неделей все меньше размером.

Занимаем свои места — я у плиты, она на табуретке. С тех пор как на прошлой неделе обнаружила эти бутылки, я с ней почти не разговариваю. Я не злюсь. Я в бешенстве. Но каждый день из минувших шести я клянусь себе, что буду строго следовать маминому правилу номер один. Если я скажу что-нибудь, это будет означать, что мне есть до нее дело, а это вовсе не так. Мне все равно, даже если она ленивая пьяная дура.

Кладем отбитого цыпленка на решетку. Потом приходится в миллиардный раз напомнить этой безмозглой, чтоб помыла руки, пока своим неряшеством не прикончила нас обеих.

Наблюдаю, как золотится цыпленок, и стараюсь забыть, что она тут рядом околачивается. Жареный цыпленок всегда поднимает мне настроение, как-то легче жить становится. Почти забываю, что работаю у пьянчуги. Когда первая партия готова, откладываю часть в холодильник на ужин. Остальное отправляю на тарелку, нам к ланчу. Она устраивается, как обычно, за кухонным столом напротив меня.
— Возьмите грудку, — предлагает мне, хлопая голубыми глазищами. — Пожалуйста.

— Я ем ножки, — отвечаю я, беря кусочек с общей тарелки. Листаю «Джексон джорнал». Устраиваю газету перед лицом так, чтобы не смотреть на мисс Селию.
— Но на них очень мало мяса.
— Они вкусные. Жирные. — Продолжаю читать, стараясь не обращать ни на что внимания.
— Что ж, — говорит она, беря грудку, — думаю, в таком случае мы с вами идеальные партнеры в поедании цыпленка. — И через минуту добавляет: — Знаете, мне так повезло, что вы моя подруга. Минни.

Мне тут же становится дурно, отвращение волной вскипает в груди. Опускаю газету, пристально смотрю на мисс Селию:
— Нет, мэм. Мы с вами не подруги.
— Что вы… конечно, подруги, — улыбается она, словно делает мне большое одолжение.
— Нет, мисс Селия.
Она опять хлопает накладными ресницами. «Прекрати. Минни», — приказывает внутренний голос. Но я уже не в силах остановиться. Понимаю, что не смогу больше стерпеть ни минуты.

— Это… — она разглядывает цыплячью грудку, — потому что вы чернокожая? Или потому что… не хотите дружить со мной?
— Причин много, а то, что вы белая, а я черная, — где-то посередине.
Она больше не улыбается:
— Но… почему?
— Потому что когда я сказала, что просрочила плату за электричество, я вовсе не просила у вас денег.
— О, Минни…
— Потому что вы даже не можете рассказать своему мужу, что я здесь работаю. Потому что вы торчите дома двадцать четыре часа в сутки, доводя меня до бешенства.

— Вы не понимаете, я
не могу.
Не могу выйти.
— Но это все ерунда по сравнению с тем, что я теперь знаю.
Лицо у нее под слоем косметики побелело.
— Все это время я думала, что вы умираете от рака или немножко помешанная. Бедненькая мисс Селия, думала я.
— Понимаю, это трудно…
— Но теперь-то я знаю, что ничем вы не больны. Я видела вас наверху с бутылками. И больше вам не удастся водить меня за нос.
— С бутылками? Боже мой, Минни, я…

— Надо было бы вылить все в канализацию. Надо было бы рассказать мистеру Джонни прямо сейчас…
Она встает, отбросив стул.
— Вы не посмеете рассказать…
— Вы делаете вид, что хотите детей, а сами пьете столько, что слона отравить можно!
— Если вы ему расскажете, я вас уволю, Минни! — В глазах у нее слезы. — Если вы прикоснетесь к бутылкам, я немедленно вас выгоню!
Но кровь уже ударила мне в голову.
— Уволите? Да кто согласится работать здесь втихаря, пока вы весь день шляетесь по дому пьяная?

— Думаете, я не могу вас уволить? С сегодняшнего дня ваша работа окончена, Минни! — рявкает она, тыча пальцем в мою сторону. — Доедайте цыпленка и отправляйтесь домой!
Хватает свою тарелку с кусочками белого мяса и выскакивает в дверь. Слышу, как скребут по полу ножки стула в гостиной. Опускаюсь на свою табуретку, потому что коленки у меня трясутся, гляжу на недоеденного цыпленка.
Я только что потеряла очередную чертову работу.

Утром в субботу просыпаюсь в семь, с дикой головной болью и воспаленным языком. Должно быть, прикусила его ночью.
Лерой косится на меня одним глазом, понимает — что-то случилось. Догадался еще вчера вечером за ужином и вновь учуял, вернувшись с работы в пять утра.
— Что тебя гложет? Неприятности на работе, а? — в третий раз спрашивает он.
— Ничего меня не гложет, только муж и пятеро детей. Готова от вас на стену лезть!

Что мне точно ни к чему, так это чтобы он узнал, что я нагрубила очередной белой дамочке и потеряла очередную работу. Натянув домашнее лиловое платье, иду в кухню. Прибираюсь, как в первый раз.
— Мам, ты куда? — вопит Киндра. — Я есть хочу.
— К Эйбилин. Маме нужно побыть с человеком, который не дергает ее каждые пять минут. — Прохожу мимо Шуге, сидящей на ступеньках. — Шуге, покорми Киндру завтраком.
— Она уже ела, полчаса назад.
— Она опять голодная.

До дома Эйбилин пара кварталов. Пекло адское, асфальт уже дымится, а дети знай себе играют в мяч, пинают консервные банки, прыгают через скакалку.
— «Привет, Минни», — окликают меня через каждые пятьдесят футов. Киваю в ответ, но сегодня я не в духе.

Пробираюсь через садик Иды Пик. Дверь в кухню Эйбилин открыта. Она сидит за столом, читает одну из тех книжек, что приносит ей мисс Скитер из библиотеки для белых. Заслышав скрип двери, поднимает голову. Наверное, сразу же догадалась, что я в ярости.
— Минни, на тебе лица нет. Кто это с тобой сотворил?
— Селия Рэй Фут, вот кто. — Усаживаюсь напротив.
Эйбилин поднимается, подает мне чашечку кофе.
— Что она сделала?

Я рассказываю про бутылки. Не знаю, почему не сделала этого еще полторы недели назад, когда обнаружила их. Может, не хотела, чтобы Эйбилин узнала все эти ужасы про мисс Селию. Может, мне было неловко, ведь именно Эйбилин нашла мне эту работу. Но сейчас я в таком бешенстве, что выложила ей все.
— А потом она меня выгнала.
— Господи, Минни, опять?..

— Сказала, что найдет другую прислугу. Но кто станет работать на такую дуру? Какая-нибудь деревенщина с ватной башкой, которая понятия не имеет о том, что подавать надо слева, а убирать справа.
— Не хочешь извиниться? Может, стоит пойти туда утром в понедельник, поговорить…
— Я не извиняюсь перед пьяницами. Никогда не извинялась перед собственным отцом и уж точно не стану перед ней.

Некоторое время молчим. Одним глотком выпиваю кофе, наблюдаю, как слепень бьется в стекло своей гадкой головой — бэм, бэм, бэм, — пока не падает на порог. И вертится на земле как сумасшедший.
— Есть не могу, спать не могу, — признаюсь я.
— Знаешь, эта Селия, пожалуй, худшая из всех, с кем ты имела дело.
— Они все гадкие. Но она хуже всех.

— Правда? Помнишь, как мисс Уолтер заставила тебя платить за разбитый хрустальный бокал? Ты десять долларов выложила? А потом узнала, что в «Картере» точно такие же стоят по три доллара за штуку?
— Угу.
— А помнишь мистера Чарли, он вечно обзывал тебя черномазой, думал, что это смешно? А его женушку, что заставляла тебя обедать на улице, даже в середине января? Даже когда снег шел?
— Мороз по коже, едва подумаю об этом.

— А эта… — Эйбилин хихикает, — эта мисс Роберта? Как она пробовала на тебе новую краску для волос? — Эйбилин смахивает слезы. — Боже правый, никогда не видела черную женщину с голубыми волосами. Лерой сказал, что ты похожа на нищего инопланетянина.
— Ничего смешного. У меня ушло три недели и двадцать пять долларов, чтоб вернуть свой черный цвет.
Эйбилин трясется, задыхаясь от смеха. С трудом переведя дух, отхлебывает кофе.

— А мисс Селия? — продолжает она. — Как она с тобой обращается? Сколько платит за то, чтоб мириться с угрозой разоблачения перед мистером Джонни и за кулинарные уроки? Должно быть, меньше, чем прочие.
— Ты же знаешь, она платит вдвойне.
— О, верно. Ну тогда тебе приходится бесконечно убирать за толпами ее подружек, что постоянно болтаются в доме.
Я молча смотрю на Эйбилин.

— А десять ее детишек. — Эйбилин прижимает платочек к губам, пряча улыбку. — С ума можно сойти от их воплей и беспорядка, который они устраивают в этом огромном старом доме.
— Ладно, я поняла намек, Эйбилин.
Эйбилин, ласково улыбнувшись, похлопывает меня по руке:
— Прости, дорогая. Но ты моя лучшая подруга. Пожалуй, у тебя не самая плохая хозяйка. Ну и что с того, что она любит пропустить рюмочку-другую? Ступай, поговори с ней в понедельник.

— Думаешь, она примет меня обратно? После всего, что я наговорила?
— Никто больше не согласится у нее работать. И она это понимает.
— Да уж… Она, конечно, бестолковая, — вздыхаю я, — но не совсем безмозглая.
Возвращаюсь домой. Я не стала рассказывать Лерою, что меня тревожит, но думаю об этом весь день, все выходные. Меня увольняли столько раз, что пальцев на руках не хватит пересчитать. Господи, сделай так, чтобы в понедельник я смогла вернуться на эту работу.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь