Примерно поровну
Вставать в 5:00 непросто. Даже, если ты собрался с вечера. Но иногда приходится. Холодно. Надоело. Но надо. На точке сбора встречаешь таких же хмурых людей — теперь это твои попутчики. Рассаживаетесь по машинам. Едете. Молчите. Кто-то спит, кто-то смотрит в окно. Тревожно. Москва-Кашира-Богородицк-Ефремово.
Меняется погода. Уже не хмуро. Уже зелено, уже солнце, уже немного лучше. Где-то около Воронежа замечаешь, что цветет сирень и вовсю пахнет, даже не весной — пахнет летом.
— «Прямо чувствую, как дофамин повышается», — говорит моя спутница.
— «А я пока не очень чувствую, ехать нам еще дохуя», — говорит попутчик.
Водитель молчит.
Доезжаем до границы — ждем остальных. Через пару часов все собираются — пора на инструктаж.
«Сейчас мы будем переходить границу. Паспорта обязательно держите при себе. Двигаться придется организованной колонной. Чтобы колонна не расстраивалась, каждому экипажу выдана рация. С богом».
Садимся по машинам. Проезжаем пару километров. Выходим из машин. Идем на блокпост. Пока показываем паспорта, водители хлопочут: пограничникам нужно убедиться, что мы не везем ничего запрещенного (мы не везем). Ударяемся по рукам. Проходим границу. Движемся организованной колонной, иногда говорим по рации. Вокруг хутора — покинутые и жилые. Кто-то заколотил окна, а кто-то пасет коров. Примерно поровну.
Хутора понемногу удаляются. Городов впереди не предвидится. Устаешь. Едешь. Едешь. Долго едешь. Видишь город — ура, мы уже доехали? Нет, терпи. Едешь еще. Темнеет. Думаешь: а ведь действительно, ехать нам еще дохуя. Совсем стемнело. Не слышишь ничего, кроме колес. Колеса то едут ровно, то трясутся. Укачивает. Думаешь о том, что еще пару часов — и все: поешь, вымоешься и поспишь.
Зарница.
Зарница
Бывалые поясняют, что так работает «Град». Дрожишь. Успокаивают: если ты увидела зарницу, значит — все хорошо, иначе — не успеешь испугаться. Прямо чувствую, как дофамин повышается.
Зазеркалье пройдено, чувствуется, что машина, наконец, едет по хорошему асфальту, как вопреки комендантскому часу, горят вывески и фонари, а бабушки вдоль дороги продают тюльпаны и черемуху. В десяти километрах от передовой.
И вдруг — дóма. Вас встречают хлебом и солью, предлагают посидеть у костра, жарят шашлыки, обнимают и любят — хорошо, приятно и вкусно. Вы выпиваете дважды по сто: один раз — за знакомство, другой раз — за Донбасс.
С утра с тяжелой головой, приходится ехать на склад. Разгружать фуру. Я никогда не видела, как разгружают фуру — это большой труд. Представьте: длинный темный коридор, полностью заставленный генераторами. Каждый весом в 120 кг. Но нашим ребятам весело. Фура потихоньку легчает: работа спорится.
Внезапно из соседнего гаража доносятся крики, а потом и вовсе, выбегает пожилой мужчина и кричит:
«Кто старший у вас? Что вы привезли? Вы почему гараж заняли? Предъявите документы! Вы диверсанты? Я сейчас МГБ вызову! Пошли на хер! Это Донецк!».
С фурой покончено, машины загружены. Пора развозить груз по адресам. Дорога долгая, точек много, а вокруг — блокпосты. Военный полицейский говорит: дорога на Ясиноватую закрыта. Как — закрыта? Мы же вчера по ней ехали. А сегодня тут сгорели три автомобиля, поэтому — на свой страх и риск. Ищем объездную дорогу, онлайн-карты не работают (да и вообще интернет), приходится спрашивать у местных. На объездной дороге прокалывается колесо: машина наехала на стреляную гильзу (она до сих пор у меня). Едем в шиномонтаж. Вокруг блокпосты. Сидим на шиномонтаже. Уезжаем.
Зло, безразличие, патриотизм
Местные встречают гуманитарную помощь по-разному. Кому-то безразлично: постоянно что-то туда-сюда возят, ну и пожалуйста. Кого-то берет злость:
«Алло? Лена? Тут какие-то люди генератор привезли! Да! Некому встретить! А почему ты заказывала, а я должна, в свой выходной, сюда тащиться и принимать его? Больше меня не проси о таком!».
Речь идет о дизельном генераторе, без которого в школе не заработает электричество.
Хуже злых и безразличных только те, кто завидев гуманитарный груз, вытягивается по струнке и говорит четко поставленным воодушевленным тоном:
«Спасибо! Мы очень рады! Мы очень любим Россию. Вот посмотрите: у нас в детском саду висят: флаг России, гимн России, герб России, портрет нашего президента! Спасибо вам, Россия, вместе навсегда, ура!»
Понимаешь, почему злые и безразличные люди злы и безраличны.
Баня
В Донецке нет воды. Я не мылась уже три дня — решила поискать баню. Нашла три адреса, прошлась — бани нигде нет. Пока возвращалась обратно, стемнело. Интернет не работает. Воды нет. Фонарей нет. Куда идти — не ясно.
И вдруг — цветочный магазин! Горит вывеска, пахнет розами, за прилавком ухоженная продавщица. Я подошла спросить дорогу. Она посмотрела на меня, не сказала ни слова, удалилась. Через минуту ко мне зашел нетрезвый мужчина и представился военным.
«Ты кто? Фамилия? Имя? Отчество? Паспорт! Почему одна? Это Донецк! Ты не понимаешь, это Донецк! Звони друзьям своим, пусть забирают тебя! Ты не поняла! Это Донецк! Тут вообще все по-другому!».
Пока я ждала товарищей, думала о том, как удивительна жизнь. Розы есть, а воды нет. Обо мне вроде заботятся, но чувствую себя, как под конвоем. Фонари не работают, а вывеска горит. Через 10 минут за мной приехали друзья. До дома я не дошла 700 метров. Долго извинялась.
Мариуполь
Человек ко всему привыкает. К отсутствию воды, нормального сна, долгим переездам. К Донецку. Местный быт уже стал нормой, бесконечный грохот войны, которая совсем рядом, превратился в назойливый гул, а бесконечные блокпосты — уже рутина.
Поэтому на въезде в Мариуполь, кажется, что все в порядке. Обычный провинциальный русский город у моря. Панельные дома, палатки с шавермой, продуктовые магазины. Вслух говоришь: а чего вся пресса рассказывает, что тут так страшно? Нормальный город. В ответ — молчание.
А потом ты видишь центр города. Хочется написать «точнее то, что от него осталось», но там не осталось ничего. Правда, от музея быта осталась одна стенка.
В большой белой надписи «ЛЮДИ», проделана дыра снарядом. Снаряд вошел аккуратно в букву «ю».
Знаменитый драмтеатр закрыли лесами, но он по-прежнему разрушен. Азовсталь — черного цвета.
За шесть дней я выкурила два блока сигарет, сама того не заметив.
До блокпоста в Ростове наш экипаж ехал молча. А потом все разом заговорили. Мы разговаривали 17 часов без остановки.
Весны не будет, и не надо:
Крещеньем третьим будет — Смерть.