Превратил жену в секс рабыню и наказал по взрослому
🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Превратил жену в секс рабыню и наказал по взрослому
Источник: Азаров Юрий Петрович. Подозреваемый.
- М.: Вагриус, 2002. - 480 с. Твердый переплет.
Сайт писателя Юрия Азарова www.azarov.su
Подготовка текста: Александр Корчагин
Текст представлен для публикации в Библиотеке Максима Мошкова
(www.lib.ru) на основании разрешения автора Юрия Азарова.
В этом селе, с любопытным названием Черные Грязи, я обосновался по многим причинам. Именно здесь у меня был договор на написание шести картин, здесь протекала чудная река, и здесь мне удалось снять прекрасную квартиру, весь второй этаж у Анны Дмитриевны Шариповой, вдовы генерала, погибшего при самых нелепых и весьма загадочных обстоятельствах на чеченской войне.
Мои беды - окончательный разрыв с женой и неприятности на прежней работе - были позади, и я с упоением работал, радуясь некоторой просветленности в душе: пошла белая полоса! Пошла, милая.
Новое жилье действительно смотрелось великолепно. В одной комнатушке, где едва вмещались кровать и стол, я спал, а в другой оборудовал махонькую мастерскую. Комнатки оказались теплыми. Даже в холодные дни я открывал окна настежь. Запах скипидара, красок и лака выветривался моментально.
Меня вовсе не унижала моя роль (что-то вроде садовника-сторожа), так как я должен был в отсутствие хозяев присматривать за домом, кормить собаку, косить траву и окапывать деревья. В силу оказываемых мною услуг с меня взималась лишь минимальная плата за квартиру да еще какие-то гроши за свет и газ.
Неподалеку от дома находилась школа, с которой у меня установились добрые контакты: ведь я как-никак художник с педагогическим образованием.
Я привязался к сельской детворе, много занимался с ребятами, они мне платили искренней любовью, и кто знает, может быть, именно благодаря общению с ними я впервые обнаружил в своей душе педагогический дар.
Легко работалось еще и потому, что во мне, я это чувствовал, души не чаяла Анна Дмитриевна. В чем-то она напоминала мою маму: такая же щедрая на доброту, с чрезмерной склонностью к чистоте и каким-то удивительно мудрым немногословием. Анна Дмитриевна была в общем-то веселым человеком. Но иногда, я это замечал, становилась необыкновенно грустной. Изредка жаловалась на свою дочь Раису и зятя Федора, которые жили в 10 километрах от Черных Грязей, в районном центре. Стараясь не вникать в ее жизненные проблемы, я переводил разговор на какие-нибудь мелочи. Делал это еще и потому, что у меня с Раисой и Федором тоже сложились добрые отношения. Федор частенько подбрасывал меня в район на своей машине, а Раиса, как бухгалтер акционерного общества "Рассвет", занималась моими финансовыми делами по части продажи картин.
Ухоженным был и двор у Анны Дмитриевны. Сад, клубничные грядки, беседки, сараи, душ, летняя кухня - все радовало глаз. Хозяином двора являлся Шарик - добрый и умный пес из породы московских сторожевых. Одинокий, чуть располневший, он проявлял себя необыкновенно деликатным и гордым существом. Бывало, кинешь ему кусок колбасы, не подойдет. Вижу по глазам, что хочется ему полакомиться, но он пересиливает себя, изображая полное безразличие, глядит по сторонам, будто говоря: "А мне эта колбаса ни к чему. Я природой больше интересуюсь. Мы с Анной Дмитриевной хоть и бедные, но полны достоинства".
Тут, по всей вероятности, пес ошибался, не мог же знать Шарик, что Анна Дмитриевна - обладательница довольно крупного состояния. Впрочем, об этом мы узнали много позднее, когда и Шарика, и его хозяйки уже не было в живых.
Шарик, как я потом вспоминал, в чем-то смахивал на Анну Дмитриевну.
Держалась Анна Дмитриевна с подчеркнутым достоинством. За плечами у нее суровые военные дороги, тут и плен, и пытки голодом и холодом, и, наконец, смерть любимого мужа. Насмотрелась она всего в этой жизни, а потому знала цену достоинству, которое считала главным качеством настоящего человека.
Даже в самые трудные минуты Анна Дмитриевна оставалась величественно спокойной. Уж чего только не выделывал ее сосед Соколов Петр Анисимович (тоже военный, инвалид второй группы, служивший некогда вместе с Шариповым), как он ни старался и к каким уловкам ни прибегал, чтобы оттяпать две сотки земли у Анны Дмитриевны, а все равно старая генеральша не теряла хладнокровия. Только однажды она повысила тон:
- Стыдно, Петр Анисимович. Недостойно себя ведете.
- Достойно. Очень даже достойно, вот и бумаги у меня налицо. - И он сделал попытку сунуть ей под нос какое-то решение муниципалитета, но это ему не удалось. Шарик зарычал, ощерился в сторону Соколова, и тот отпрянул: - Уберите пса, иначе его на тот свет отправлю!
- Пойдем, Шарик, - тихо сказала Анна Дмитриевна, и они ушли к себе в дом.
Ко мне Шарик тоже привязался не сразу. Вначале поглядывал на меня зло, и мне даже казалось, что в нем сидит какая-то бешеная сила. Как ни уговаривала Анна Дмитриевна Шарика быть поласковее со мной, ничего не получалось. Шарик сам создавал свою идеологию, доверяя только собственной интуиции.
Однажды он заскулил и затарабанил в мою дверь. Анны Дмитриевны дома не было. Я открыл ему, но он тут же ринулся в сторону калитки. Я вышел следом во двор и увидел Соколова.
- Если сарай не уберете с моей территории, я его бульдозером поддену, - решительно заявил Соколов.
- Он стоит на моей земле. Уберите свои картинки, иначе...
- Вы мне не угрожайте и держите себя попристойнее! - прикрикнул я на Соколова. - Я здесь живу и выполняю ответственное задание. А чем вы занимаетесь, надо еще посмотреть...
Соколов ушел. А Шарик лизнул мои руки в знак особого расположения.
Кажется, с того случая с Соколовым Шарик и привязался ко мне. Если бы раньше мне кто-нибудь сказал, что собаки понимают, слово в слово, человеческую речь, я бы не поверил. Шарик понимал меня. Случалось, например, такое. Я говорил Шарику в присутствии детворы и зевак:
- Вот тебе червонец. Купишь двести грамм колбасы, батон и пачку чая. Смотри, не перепутай - бери "Краснодарский" чай. - Шарик, поскуливая, надевал сумку, брал в зубы деньги и с отчаянием в глазах трусил к дверям... Публика млела от восторга, а я великодушно останавливал Шарика. - Ладно, я сам схожу за покупками, а ты полежи в уголочке. Я скоро вернусь.
Иногда я говорил Шарику: "Так, дружочек, я лягу спать, а ты через часок меня разбуди". И Шарик будил, я же, как ошалелый, хватал его на руки и мчался с ним к Анне Дмитриевне, крича:
Анна Дмитриевна радовалась моим комплиментам в адрес собаки, точно это ее ребенок, этакий вундеркинд. Но он действительно был на редкость умным существом. Шарик никогда не лаял без дела. Однако стоило кому-то приоткрыть калитку, как он кратко сигналил своей хозяйке, а постороннему показывал всем своим видом, что во двор вход запрещен. Когда Анна Дмитриевна уходила куда-нибудь, Шарик добросовестно сидел у калитки в любую погоду.
В последний раз Шарик проводил меня до электрички. Помню, я тогда сказал ему:
Шарик смотрел на меня и качал головой: "Нет".
По пути я зашел в аптеку, и Шарик вбежал на крылечко. Кто-то шикнул на него, и я поспешил сказать:
- Не обижайте, это очень умный пес. Он все понимает.
- Сойди, пожалуйста, с крыльца и подожди меня возле дерева.
Эти слова я произнес почти в шутку, но Шарик выполнил мою просьбу точь-в-точь. И потом проводил меня до самых дверей электрички, и когда двери сомкнулись, мне показалось, будто глаза Шарика подернулись светлой пеленой. Я смотрел, как он уныло возвращался домой. А когда через неделю я приехал в Черные Грязи и открыл калитку, то первое, что меня поразило, - это отсутствие собаки.
- Нет больше Шарика, - сказала Анна Дмитриевна. - Отравили песика.
- Соколов? - выпалил я неожиданно для себя.
- Ума не приложу. Из чужих рук он никогда не брал еду...
Анна Дмитриевна глядела на меня как-то испуганно и встревоженно, точно новую беду ждала.
У меня дурная привычка - совать нос в чужие дела. Неудержимо иной раз тянет заглянуть в чужое окно, в чужой кошелек, проникнуть в чужие тайны. Вот и в тот раз вытащил неожиданно из шкафчика Анны Дмитриевны вырезку из неизвестной газеты, возможно грозненской или ставропольской, только уж точно то была не центральная печать. В статеечке, обведенной красным карандашом, сообщалось, что Чечне требовались современные системы ПВО типа "Стингер". При посредстве не то швейцарцев, не то французов соответственно был заключен контракт на один миллиард долларов.
Швейцарец Куртель и француз Шанье предложили чеченцам воспользоваться услугами банка "Европа", на чей счет поступил первоначальный взнос - 200 тысяч долларов. Кроме того, через русского генерала Шарипова были переданы драгоценные украшения на сумму 200 тысяч долларов.
В газете сообщалось, что и швейцарец Куртель, и француз Шанье, и русский Шарипов оказались опытными кидалами, о чем свидетельствовало дальнейшее развитие событий.
Вооружения чеченцы не дождались, хотя русские вроде переслали часть обещанных военных поставок, а французы предоставили фальшивые документы о том, что оно отправлено, но задерживается на границе. Чеченцев убедили подождать и срочно перевести оставшуюся сумму. Что и было сделано по просьбе швейцарцев на счет банка "ФРС", те же, в свою очередь, порекомендовали использовать панамские компании. Далее в газете сообщалось, что на этом основная часть истории завершилась, и в полном соответствии с правилами кидального промысла действующие лица растворились в воздухе. Впрочем, это не совсем так, потому что в другой статье рассказывалось о том, что пойман и казнен русский генерал - мошенник Шарипов. По законам шариата в Чечне тем, кто проводил операцию по закупке оружия, отрубили голову. Утверждалось, что чеченцы шли на казнь спокойно и даже едва ли не с улыбкой. В знак особого к ним уважения палачи отрубили им головы с первого раза.
Меня так взволновало чтение этих заметок, что я не услышал, как в комнату вошла Анна Дмитриевна.
- Виктор Иванович! Как вам не стыдно!
Я вздрогнул, должно быть, сильно побледнел и стал лепетать, заикаясь:
- Пуговица у меня оторвалась. Нитку с иголкой искал у вас... Честное слово, без всякого умысла стал читать вырезки. Карикатуры, по правде сказать, заинтересовали. Я ведь тоже карикатурист в своем роде...
- Эх, Виктор Иванович, а я-то в вас души не чаяла.
- Да что ж я такого сделал, Анна Дмитриевна? Вы мне весь дом доверяете, а тут всего лишь иголка с ниткой...
- Ну и что же вы там прочли? - спросила Анна Дмитриевна.
- Да не успел еще прочесть. Я только ящик открыл, как вы вошли...
По мере того как я лгал, Анна Дмитриевна успокаивалась, так, по крайней мере, мне казалось. Потом вдруг повеселела и ни с того ни с сего заключила:
- А может быть, это все и к лучшему. Я столько натерпелась в последние годы моей жизни, что и не разберу иной раз, где хорошее ожидать, а где дурное. Давно хотела рассказать вам о моем муже...
Она не закончила фразу: в дверь постучали. На пороге стояла одноглазая женщина.
- Дай треху, Митревна! - хриплым голосом сказала она.
- Да нет у меня ни копья, Зин. Получу пенсию, сама принесу.
- У меня есть, - сказал я, протягивая три рубля серебром.
Нечасто бывает так, чтобы тебя обдавали теплом из единственного глаза.
Когда просительница ушла, моя хозяйка сказала:
- Зря вы ей дали. Повадится - спасу не будет.
Вечером отключили свет, и Анна Дмитриевна поднялась ко мне со свечой. Поставила свечку в литровую стеклянную банку. Присела.
- Вы уж меня извините, что я на вас так накинулась. Секрета тут никакого нет. Мой муж попал в самое пекло этой проклятой войны на Кавказе. У него было доброе сердце. Он и своих солдатиков хотел кормить хорошо. А на какие шиши? Вот и приходилось крутиться, продавать оружие.
- Да и чеченцев жалел. Понимал, что они за свою свободу сотни лет борются. А как поизмывались над ними в сталинские времена. Я думаю, как же это за двадцать четыре часа выселить весь народ и какую совесть нам, русским, надо было иметь, чтобы захватить чеченские дома, пользоваться их посудой, бельем, утварью. В некоторых домах еще супы чеченские в горшках не остыли, а новые хозяева тут как тут. Помните у Приставкина... Да что там романы... Сама была свидетельницей такого безобразия. Плач детей, вопли женщин, слезы, крики мужчин - подобное и у фашистов не всегда случалось... В нашей квартире пряталась женщина с ребенком. Кто-то донес. Мать мою избили, а эту чеченку с ребенком так поколотили, что она не смогла идти сама, - звери! Я бы на месте чеченцев никогда бы не простила русским такие надругательства...
- Моего мужа убили... Вы думаете, я знаю, кто его убил?
В дверь снова постучали. Анна Дмитриевна приоткрыла занавеску.
- Опять Зинка. Я же вам говорила...
Эти слова поэта Арсения Тарковского, как навязчивый мотив, преследовали меня с первых дней трагической кончины моей мамы. Она бы не умерла, если бы не Жанна, которая настойчиво внушала мне:
- Она нас с тобой переживет. Пойди, пойди пожалей мамочку, пусть она надо мной поизмывается...
- Я у нее под подушкой вот что нашел. - Я показал Жанне бутылочку с уксусной эссенцией.
Яростная ненависть мамы к Жанне наметилась с первых дней моей женитьбы. Поначалу мать вроде бы смирилась: "Делай что хочешь, только меня оставь в покое". В первые месяцы даже началась какая-то дружба, а потом и мать, и Жанна точно с цепи сорвались. Дело дошло до драки, и Жанна со слезами на глазах кричала:
- Я за себя не ручаюсь! Уйми свою мамочку.
Я пытался поговорить с матерью, но та, точно невменяемая, вставала на дыбы:
- Она не человек. Она меня на тот свет хочет отправить! - и в слезы. - Господи, спаси мою душу грешную, избавь меня от змеи проклятой, научи моего дурака уму-разуму.
- Мамочка, успокойся. Давай жить по-человечески.
- Да какая она твоя! Переспала с половиной города. Послушай, что люди говорят...
- Не хочешь слушать, посмотри ее фотографии. Даже с собаками целовалась. Подобной гадости сроду не видела. Надо же быть таким дураком, чтобы не замечать ничего...
- Послушай, у тебя отличные условия: отдельная комната, врачи хорошие лечат. Успокойся...
- Не успокоюсь. А свою отдельную комнату заткни себе в з...! Ишь, нашли выход: отделили меня, заперли в клетку. На черта мне нужна отдельная комната со всеми вашими врачами и заботами!
Просить, упрашивать было бесполезно, она еще больше распалялась, выискивая самые грязные слова, чтобы оскорбить Жанну, меня и всех, с кем я общался.
В таких случаях я убегал из дому, но и за его пределами не находил покоя. Пытался поговорить с Жанной: "Пойми, она мать моя..."
- А я кто? Половая тряпка? Об меня можно ноги вытирать? Сумасшедшая старуха на голову села, а он, видите ли, нюни распускает...
Однажды я пришел домой и застал мать за странным занятием: она привязывала веревку к водопроводным трубам под самым потолком. Увидев меня, даже не смутилась, а с какой-то странной улыбкой произнесла, обращаясь ко мне:
- Не могу закрепить веревку, и петля не получается...
- Мамочка! - я обхватил ее тело, стащил со стула, уложил в постель. - Ради бога, не делай ничего такого...
- У меня, сыночек, теперь только один выход. Ты забрал уксусную эссенцию и правильно сделал. Я боюсь остаться калекой... Помоги мне...
- Ну вот, идиллия: сыночек с мамочкой обнимаются...
- Жанна, прекрати. - Я сказал Жанне, что надо срочно обратиться к психиатру.
- А я тебе говорю, что она дурачит всех. Она здоровее нас с тобой, вместе взятых. Скорее мы в психушке окажемся, чем она...
Но психиатра я все-таки вызвал. Его вывод был однозначен: вряд ли удастся спасти мать. Налицо полный распад личности, у нее навязчивая идея...
- Постарайтесь обеспечить необходимую безопасность. Уберите все лекарства, воспламеняющиеся вещества, забейте окна...
- Может быть, и решетки... Понимаете, процесс распада личности необратим. Постарайтесь создать более или менее спокойную атмосферу в доме...
Я старался, как мог. А тут, как назло, в нашем многоквартирном доме смерть за смертью: два самоубийства и один поджог: погибла вся семья - муж, жена, ребенок. А случилось это так. Муж с женой пригласили в гости своего одноклассника, оказавшегося и без квартиры, и без семьи, и без работы. Выпили. Пообещали помочь однокласснику, но тот вдруг полез в бутылку, стал доказывать, что он должен был жить так, как его бывшие друзья, потому что он по всем статьям лучше их. Ему почти не возражали, это еще больше распалило их прежнего друга. Он схватил нож и наотмашь ударил сначала мужа, а затем жену. Заплакал четырехлетний мальчик, он и его убил. А затем поджег квартиру и ушел.
Моя бедная мама особым образом отреагировала на этот странный случай:
- Так им и надо. А то совсем обнаглели: дача, машина, заграница. Бог все видит... - и столько злобы сверкало в глазах матери, что я подумал: "Откуда это у нее?" Откуда вообще берутся эта дикая беспросветная ненависть, озлобленность у людей?
Каждый день превращался для меня в пытку. Всякий раз, вбегая в квартиру, я в тревоге заглядывал в мамину комнату: жива и слава богу! Жанна со мной почти не разговаривала. Приходила поздно, уходила рано. Все шло к страшному завершению, которое не заставило себя ждать. На Новый год нас пригласили соседи этажом выше. Я сказал Жанне: "Давай и мать захватим, пусть посидит в уголочке..." Эх, Жанна как вскинулась: "Это мой любимый праздник, ты и его хочешь отравить..." Когда в третьем часу ночи мы вернулись домой, мамы в живых уже не было: она выбросилась с шестого этажа, замотав голову оренбургским шерстяным платком. Так и лежала на снегу, сжавшись в комок. Тогда впервые меня стали подозревать в убийстве собственной матери. Участковый, затем следователь и судмедэксперт допрашивали меня как главного виновника смерти. Я объяснял, что не выходил из квартиры моего соседа, на что, впрочем, сосед возразил: "Как же, выходил, Аркашка напротив постучался, и мы к нему на пяток минут заскочили, хватили по рюмашке и назад к себе..."
- Зачем же скрывать такого рода факт? - спросил следователь.
Допросы, обследования, расследования длились почти до утра. Утром я поехал в морг, нашел мать и проплакал у ее тела до тех пор, пока сторож не выпроводил меня вон и не отвел к поджидавшему на улице таксисту...
А на похоронах Жанна вела себя как любящая и покорная невестка, плакала, была внимательна ко мне и ко всем гостям. Со мной же что-то случилось непонятное, какой-то сдвиг произошел в моей душе, хотелось реветь, а слез не было, душа наполнилась пустым холодным безразличием.
Моя тетка сразу после похорон перед самым своим отъездом сказала:
- Знаю. Еще не известно, как каждый из нас кончит в этой жизни. А Жанна любит тебя...
Я, возможно, и не расстался бы с Жанной, если бы не "Сиреневые тетради". Об этих тетрадях я узнал в первый же день нашего знакомства, которое до сих пор остается для меня таинственной загадкой. Тогда мне позвонил мой старый приятель Бакшеев:
- Приходи в гости. Ты увидишь восхитительную женщину, которая очень скоро будет моей женой.
Не успел я переступить бакшеевский порог, как ощутил в груди необъяснимое волнение: на меня глядела синеокая фея. Все, что может быть загадочно-очаровательного в женщине, было в ней: глаза светились волшебным теплом, полные большие губы чуть приоткрыты, точно демонстрируя мне жемчуг зубов, роскошные каштановые волосы тяжело покоились на обнаженных загорелых плечах. На ней был прозрачный из тонкого крепдешина батник, а талия настолько узка, что казалась скорее произведением искусства, нежели частью человеческой фигуры.
Бакшеев наблюдал за моей растерянностью:
- Наповал, Жанна! Что я говорил тебе, старик?
- Чем же занимается такое эфемерное существо? - спросил я несколько вольно, чтобы скрыть свою растерянность.
- Она изобрела, брат ты мой, "Сиреневую тетрадь" - это новый жанр отечественной публицистики...
Любовники Трахаются В Отеле Перед Скрытой Камерой
Госпожа Пописала Своему Рабу В Рот Бдсм Золотой Дождь
Жесткий анальный секс молодой парочки с сайта знакомств