Престарелые дамы совсем голышом и в сексуальном белье
💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Престарелые дамы совсем голышом и в сексуальном белье
Глава 1
Ну, это ж надо, просто сон в руку! Вернее, не сон, а черт, пардон, эгрегор знает что такое! Ей как раз книжка накануне попалась про то, как управлять своей жизнью. Автор с диковинной славянско-языческой фамилией учил останавливать мысли. Типа, не о чем не думай, и тогда первое, что придет в голову – подсказка и ответ на твой вопрос от некоего эгрегора. Ну, вроде как от ангела-хранителя, который и рад бы тебе рассказать, как жить дальше, да голосок его слабый теряется в дикой мешанине разума.
Проснулась Натка рано, делать в гостинице нечего было, ну и потренировалась мысли в голове останавливать. Все, как в книжке: расслабилась, почувствовала в руках-ногах тепло и тяжесть и завела в голове шарманку: «Что меня ждет через неделю, что меня ждет через неделю». Это чтобы другие мысли вытеснить. Минут пять вопрошала, впала в какое-то состояние, промежуточное между сном и бодрствованием, и тут ей картинка привиделась. Высокая лестница, ступени накрыты красной дорожкой, дорожка приводит наверх. Наверху стол письменный стоит. Из-за стола встает и уходит в сторону Нина Степнова, директор их студии телевидения. Освободила кому-то место.
Натка поудивлялась, с чего это ей Нина явилась. Не думала она про нее, и про студию не вспоминала. Вернулась в Магадан – и нате вам, пожалуйста.
Натка стояла перед доской приказов и таращилась на свеженький листок, где черным по голубому (видимо, белая бумага в принтере закончилась) было написано, что в связи с увольнением по собственному желанию Степновой Н.А. заместителем председателя по телевидению назначается Кеша Прянишников. И подпись нового председателя их телерадиокомпании – С.В. Пузанов.
– О, Никитина, привет! Ты когда прилетела? – наткнулась на Натку Дина Дубинина, топавшая на крыльцо покурить. Степнова, хоть и курящая, в редакции курить не разрешала, народ бегал на улицу.
– Да сегодня и прилетела. Зашла вот разведать, что здесь и как, завтра на работу выхожу. А здесь у вас вон, события… Не обошлось, значит. Расскажи хоть, что тут без меня было.
То, что Гудков хочет спихнуть председателя Магаданской телерадиокомпании, было ясно давно. Не устраивал губернатора чужой человек на идеологическом передовом крае. Слишком долго и тяжело шел Гудков к своему губернаторству, чтобы пустить на самотек собственный пиар.
В общем, в аккурат перед Наткиным отъездом в институт студия три дня стояла на ушах. Слух прошел, что Ревнева снимают и на его место сажают Раису Ненашеву. Сорокашестилетняя Раиса, когда-то работавшая диктором на магаданской студии, два года назад организовала в городе коммерческую студию телевидения «Товарищъ». И обрела себя. Из четырех часов ежевечернего вещания два она отводила себе любимой. Передача называлась «Дорогие мои магаданцы». Эти два часа она, в начесе, бусах и макияже на уже расплывшемся, но еще миловидном лице, сидела перед камерой и беседовала со зрителями. Раиса вслух читала письма про протекающие потолки и холодные батареи, про ветхие дома и очереди на квартиры, про зарплату учителям, которую задержали на три месяца, про наглых продавцов, которые обсчитали и обвесили. Читала с надрывом, со слезой в голосе, с безмерным сочувствием к автору, говорила «дорогие мои магаданцы» и «родные мои земляки», призывала потерпеть и не отчаиваться, обещала лично пойти к злодеям и призвать их к ответу, а потом показать этот ответ честному народу. И показывала. Директора ЖКХ показывала, который клялся, что в квартирах потеплеет – мэрия нашла деньги на закупку угля, будут топить. Заместителя мэра показывала, который что-то там бормотал об отсутствии денег в городском бюджете на ремонт домов и о том, что на учительскую зарплату купили уголь для котельных, чтобы город не замерз. А зарплату отдадут, когда из Москвы денег пришлют на уголь. Перепуганную директоршу гастронома показывала, которая обещала уволить всех продавцов разом, чтобы не обманывали честных граждан. И с каждым из собеседников Ненашева обязательно делила кадр, красовалась своей норковой шубой, шапкой, посверкивала бриллиантами на пальцах, сжимавших микрофон. Этот микрофон она совала в лицо собеседникам, и те слегка косели во время своих оправданий – глаза сводили к решетчатому набалдашнику с названием «Товарищъ». А потом Раиса разворачивалась к камере и, оттеснив интервьюируемого (с ее-то статями – повела бедром, и готово дело!), опять выдавала нечто вроде «Как видите, дорогие мои магаданцы, Пал Палыч Имярек пообещал нашему корреспонденту, что безобразия, которые отравляют нам жизнь, обязательно прекратятся. А мы, родные мои земляки, будем внимательно следить, как люди, которые обязаны делать нашу жизнь в этом суровом и красивом городе радостной, веселой и достойной, справляются со своими непосредственными обязанностями. Пишите нам, дорогие мои, обо всем, что вас волнует, о том, что мешает вам жить в нашем прекрасном северном городе, и мы обязательно от всей души, от всего сердца откликнемся на ваши письма…» и т.д. и т.п. Ненашева буквально входила в транс, представляя собой эдакую обряженную в меха и бриллианты пародию на Валентину Леонтьеву и американского проповедника-иеговиста одновременно. А жанр ее работы Дина Дубинина, которая вместе с Кешей Прянишниковым делала и вела еженедельную аналитическую передачу «Курсив», определила так: сопли в сахаре. Над Раей подхихикивали – чего еще ждать от выпускницы торгового техникума. Жалели двух корреспондентов, довольно толковых ребят, которых она выпестовала и которые делали новости в той же местечковой, многословной, изобилующей эпитетами и междометьями манере. И отдавали должное ее хватке и выносливости. Ненашева лично ездила с губернатором по области, носилась за ним с микрофоном в своей норке, на шпильках. А затем, в отличие от государственной студии телевидения, которая старалась не засорять эфир излишками губернаторской деятельности, устраивала еженедельно специальные выпуски минут на шестьдесят, где доверительно сообщала дорогим магаданцам, чем озабочен их избранник-губернатор. И подтверждала это пространными корявыми цитатами губернаторских изречений.
И вот, выходит, выслужилась. Разведка донесла, что Гудков, который сейчас в Москве, утрясает кандидатуру Ненашевой с московским начальством телерадиокомпании. Тут уж всем стало не до смеха. Одно дело наблюдать, как Раечка пускает слюни на своем канале, тем более что есть постоянные зрители, бабушки-пенсионерки, которые от Раечки млеют и все свои горести ей выкладывают. Другое дело пустить эту козу в свой огород. Который Степнова, между прочим, целый год пропалывала и засевала. Год назад их канал занимался примерно тем же, чем сейчас занималась Раечка. Журналисты, проработавшие здесь по тридцать лет, выходили в эфир и подолгу вещали зрителям на всякие разные темы. Называлось это телеобозрением. А в промежутках между говорящими головами на канале крутили кинозарисовки семидесятых годов. Тоска!
Тогдашний председатель компании считал дни до пенсии и достраивал кооператив в Тамбове, его зам по телевидению спивался и освежал эфир полуторачасовыми шедеврами из местного кукольного театра. Спектакли он снимал одной камерой с одной точки общим планом. Куклы на экране суетились где-то вдалеке, звук шел гулким фоном, чтобы разглядеть и расслышать представление требовались изрядные усилия. Ревнева в Магадан прислали за два с половиной года до того, как Гудков стал губернатором. По слухам, выслали за какие-то провинности из самарской студии. Несколько месяцев Ревнев пытался сделать хоть что-то приемлемое с магаданским эфиром, но все как в вату уходило в замшелый профессионализм телеветеранов. Не хотели они ничего менять, им и так хорошо было. Степнову Ревнев уговорил перейти главным редактором на телевидение из газеты. Сделал ставку на её толковость, цепкий взгляд и живой, современный стиль. И не ошибся, хотя ветераны телевидения встретили её в штыки – они свято блюли кастовость профессии, а тут какая-то выскочка-газетчица. Специфики не знает, в кадре не работала, какой из нее главный редактор. Нина спорить не стала. Поприглядывалась месячишко к порядкам на студии и для начала предложила создать мобильную бригаду и выпускать десятиминутные свежие новости. Под это дело приняла на работу молодого корреспондента и оператора. Потом настояла, чтобы все передачи сначала приносили ей еще на стадии сценария и стала эти сценарии править и отдавать на переделку. Ветераны принялись обижаться, хлопать дверью и в знак протеста уходить на пенсию. Когда освободилось несколько вакансий, Нина устроила кастинг и набрала «с улицы» способную и задорную молодежь. Молодежь фонтанировала идеями и энтузиазмом и выдавала такие материалы – пусть сыроватые и немножко ученические, зато живые! – что магаданское телевидение стало интересно смотреть.
Натка сама пришла на студию на этой волне призыва. Как раз раздумывала, чем бы теперь в жизни заняться. У нее новая полоса начиналась в честь тридцатидвухлетия. Они с Генкой только-только в Магадан переехали из райцентра, где до этого прожили девять лет. Ей, инженеру по образованию, в поселке работы по специальности не нашлось, и к тридцати годам Натка и инженером вневедомственной охраны поработала – чуть не сбесилась от безделья и рвения лейтенантика, который по минутам засекал, когда она приходит и уходит. И бухгалтером в обществе охотников и рыболовов – цифры все время играли с ней в перепутаницу, деньги в кассе пересчитывала по три раза, а отчет из несчастных четырех проводок переписывала по восемь раз. И в школе полгода в младших классах ритмику преподавала – утрамбованные авторитетными учителями детишки в танцклассе бесились так, что музыки не было слышно. И в местном клубе балетмейстером поработала – пригодилась любовь к самодеятельности, всю жизнь танцами занималась. В конце концов, они вместе с Генкой, которому перестали платить зарплату, занялись торговлей. Организовали ларёк на рынке. Генка возил товар из Магадана, она торговала, шутила с покупателями, беседовала с налоговиками, лаялась с шушерой, которая изображала рэкетиров. За три летних месяца такой работы Натка перестала бояться всех и всякого, научилась быстро считать купюры, приобрела бойкость речи и усвоила проблемы российского предпринимательства. Генка раздухарился продолжать семейный бизнес: мол, откроем магазин, ты будешь заведовать, а я товар возить. Но Натка к тому времени уже устала закрывать собой амбразуру: Генка не особо морочился насчет сертификатов качества и прочих бумажек, привозил иногда откровенную липу. А Натка потом отбрехивалась и отбивалась от проверяльщиков, которые ходили к ней каждый день и все норовили составить какой-нибудь акт. Один раз даже составили и в суд отнесли, и на Натку наложили какое-то там взыскание на символическую сумму. Обидно было – Генка поленился правильной бумажкой разжиться, а с нее спрос. В общем, отказалась она продолжать торговлю и уговорила Генку уехать в Магадан. Мол, там твоим торговым талантам места побольше будет.
Они купили квартиру в городе, и Генка действительно развернулся. Вместо забастовавшей Натки нанял себе помощницу-бухгалтера, арендовал несколько ларьков по городу и занялся делом. А Натка принялась соображать, кем же она может поработать. Тут-то магаданское телевидение и объявило набор молодых журналистов. Натка пошла – пусть за тридцать лет, пусть не очень молодая, зато бойкая. Зря, что ли институт заканчивала, в самодеятельности танцевала и за прилавком крутилась! Школа жизни, все–таки.
Оказалось, что не зря. Оказалось, что и Натка камеры не боится, и камера ее любит. В мониторе Никитина получилась очень хорошенькой. И голос, когда она читала с суфлера отрывок каких-то вчерашних новостей, звучал глубоко, и дикция была правильной. В худсовет тогда входили Нина Степнова, уже заведовавшая всей студией, сильно пьющий главный режиссер Герман Штоц, тучная одышливая режиссерша Дуся Бубнова, последняя из ветеранов телевидения, проработавшая на студии сорок лет с восемнадцатилетнего возраста. Еще был редактор Федор Федорчук, сорокалетний журналист с замашками плейбоя-диджея, когда-то – учитель истории. Он пришел на студию лет пять назад, сполна познал традиции студийной кастовости и свято верил, что работа на телевидении – для избранных. И тридцатилетний Кеша Прянишников, подающий надежды комментатор, который буквально полгода назад переквалифицировался в тележурналисты из ученых-биологов. Журналистом он оказался неплохим, очень толковым, делал передачи про власть и экономику. И сам стремился их вести, хотя по этой части у Кеши была явная профнепригодность. В свои тридцать с хвостиком Иннокентий цвел ядреными прыщами, которые раскрашивали его лицо в красный горошек, а сходя оставляли на щеках следы-оспины. Но при всем при том Кеша не комплексовал и считал себя знатоком человеческих душ.
К Наткиному дебюту худсовет отнесся неоднозначно, Дуся, Федорчук и Кеша Натку забраковали. Дуся из-за, по её мнению, недостаточно солидной внешности. Федорчук и Кеша – из-за преклонных лет. Мы же молодежь набираем, а ей уже за тридцать! Герман держал нейтралитет, высказавшись насчет сексапильности, которую можно и нужно раскрыть в каждой телеведущей. И только Степнова, прочитавшая Наткино эссе на тему «Как я сражалась с налоговым инспектором» – эссе было первым этапом конкурса – решила взять её на испытательный срок.
Срок Никитина выдержала с блеском. Ей настолько понравилось работать на телевидении, это оказалось настолько её занятием, что все делалось просто на одном дыхании. Её сюжеты, на первых порах не очень техничные и отдающие самодеятельностью, получались с таким неожиданным взглядом, с такими ракурсами, с такой энергетикой, что цепляли и запоминались. Работалось легко и в кайф, и даже всякие уколы и бяки ее не очень цепляли. Уколы и бяки устраивали коллеги-старожилы, которых раздражала прыть новенькой, заметно выделявшейся на фоне молодежного призыва.
Была на студии такая традиция, «разбор полетов» за неделю, когда по понедельникам все, включая инженеров и осветителей, собирались в большом съемочном павильоне и слушали от дежурных критиков, что так и что не так было сделано на неделе. Вот на них Никитиной и доставалось. То Веселова, очень опытная журналистка, анализируя эфир, разнесла Наткины экзерсисы, не объясняя причин. Плохо, мол, да и все тут. Не понравилось! Федорчук регулярно отпускал реплики, осаживающие прыткую выскочку. Он отчего-то определил Никитину в свои врагини и на всякий случай с ней не здоровался. Кеша, который сам в ту пору был еще слабоват в журналистике и своей стремительной карьерой был обязан в большей мере репутации своих родителей – как же, сын ведущего радиожурналиста и телережиссера, это же такие гены! – взял за правило разбирать её сюжеты и ехидно комментировать слабые места. Дуся на тех же летучках пускалась в пространные рассуждения, что некоторым начинающим журналистам не хватает мастерства и что выпускать в эфир непрофессионалов – издевательство над зрителем.
Иногда было обидно до слез. Что она им сделала плохого? Кому дорогу перебежала?
Иногда страшно, что делает она все неправильно и не так. Но Нина хвалила Наткины работы, и переделывала вместе с ней закадровый текст, и объясняла, как правильно выстраивать сюжет. Через три месяца Натка поехала в командировку в свой район. Во главе съемочной группы. На десять дней. И навезла оттуда столько материала, что и две передачи собрала, и сюжетами выстреливала больше месяца. Еще через три месяца Нина организовала для нее направление в московский институт повышения квалификации работников телевидения и радиовещания.
И вот накануне ее последней сессии разразилась эта буря с Райкиным назначением председателем компании. Ежу понятно, что эта себялюбивая дикторша начнет лезть в их телевидение всеми четырьмя лапами. И в три счета превратит его в «товарищеский» канал с мыльным сериалом «Дорогие мои и губернатор». Народ решил воспротивиться, написал коллективное письмо в Москву, в головную компанию и передал его по своим каналам.
Реакции Натка не дождалась – уехала в Москву доучиваться. И вот теперь, стоя рядом с Диной на студийном крыльце, ждала подробностей.
– Ну, что случилось, – Дина затянулась так, что сразу треть тонкой сигаретки превратилась в серый столбик пепла, стряхнула столбик в сторону, не глядя
– Гудков примчался из Москвы через день, как Нина с Веселовой письмо в головную компанию отправили. Пришел сюда, собрал всех в павильоне – зверем глядит. Мол, вы, да против меня, да о чем вы думали, «пися в Москву письма про меня», да я вас! Веселова ему: «Иван Прокофьевич, мы лично против вас ничего не имеем, мы вас уважаем!», а он ей «И нечего мне тут лить саванну!»
– Это в смысле лить елей или петь осанну? – попыталась угадать Натка. Магаданский губернатор отличался редкостным косноязычием, и журналисты коллекционировали его перлы.
– Да фиг его знает. Наверное, все сразу. Поорал минут двадцать и заявил: хотите профессионала – вот вам профессионал. Пузанов. Вы его хорошо знаете.
– Да уж, – покрутила головой Натка. Лично она Пузанова знала только в лицо – со студии он ушел еще до ее появления. Точнее, его ушли. Талантливый журналист Сергей Пузанов на трезвую голову выдавал такие материалы – московские каналы брали с удовольствием. А на пьяную чудил и буянил. И после очередного загула, когда Пузанов ломился на студию и подрался со стариком-ВОХРовцем, разбил ему телефонный аппарат и кружку с чаем, а затем просто утрамбовал несчастного деда в каптерке, подперев дверь табуретом, Репнев попросил Сергея Валентиновича написать заявление по собственному желанию. Выбора не было – жаждущий возмездия вахтер был готов подписать любые акты, и альтернативой увольнению по собственному было увольнение по статье. Пузанов ушел с телевидения, но недалеко – в пресс-службу Гудкова, тогда еще депутата от области в Госдуме. Они отлично сработались: Пузанов снимал про него сюжеты, писал Гудкову тезисы выступлений, сам проводил с ним прямые эфиры. И, по сути, подготовил и провел для Гудкова всю предвыборную кампанию, став для будущего губернатора и имиджмейкером, и спичрайтером и просто консультантом по взаимодействию со СМИ. Карьера при Гудкове окончилась для него внезапно и по-глупому. В одной из поездок в Америку, куда Гудков мотался накануне губернаторских выборов еще как депутат и взял в свою свиту Пузанова, тот ущипнул за задницу горничную в гостинице. Выпивший был, возбужденный дорогой и заграницей. А девица так заманчиво крутила круглой попкой – как приглашала. Ну, он и приложился. Что тут началось! Горничная подняла крик, стала обвинять Пузанова в сексуальном домогательстве, вызвала полицию. Гудков с трудом разрулил ситуацию, визит был испорчен. Все городские газеты на другой день писали, что в Сиэтл с официальным визитом к мэру прибыли русские сексуальные маньяки. После того случая Пузанов попал в опалу. По слухам, закодировался от пьянства, однако после победы на выборах Гудков его в свою команду не взял, и Пузанов уехал куда-то в Приэльбрусье. А теперь, значит, достали мужичка, обдули от нафталина и нате вам нового начальничка.
– А как же Кеша-то в замы по телевидению попал?
– Так и попал. То, что Нину Пузанов не оставит, это сразу понятно было. Во-первых, репневский кадр, во-вторых у Пузанова на нее зуб. Помнишь, как он ей скандал закатил? Хотя это еще до тебя было… Требовал дополнительного времени в эфире для Гудкова сверх положенного депутатского часа, а она отказала. А если начальника убирают, кого ставят? Кого-нибудь из замов. Зама у нее два, Прянишников и Федорчук. Ну не Федорчука же ставить, в самом деле!
– Действительно. Кеша, по крайней мере, в информации соображает и на подъем легкий. А Федорчук только и умеет, что собой любоваться. Павлин! – Натка вдруг припомнила сразу все мелкие обиды, которые ей причинял противный Федорчук. Чем же она ему так не нравилась? Может, задевала за что-то мужское-сокровенное? Может, на первую учительницу похожа была? До сих пор ведь разговаривает с ней через губу, все показывает дистанцию между собой, асом тележурналистики и ею, выскочкой. Натка первые полгода ёжилась от такого демонстративного снобизма, а потом перестала обращать вни
Хрупкая любовница подставила киску для стального члена
Вытащил из разреза на трусах длинный хуй фото
Тиффани со странной подружкой