Поворотный пункт

– Мистер, вы не могли бы угостить крекером моего дроматерия?

Не совсем те слова, которые ожидаешь услышать в момент, когда история меняет свой курс, а Вселенная уже никогда не будет такой, как прежде. Жребий брошен; Сим победиши; Не годится, чтобы вы заседали в Парламенте; Мы считаем эти истины самоочевидными; Итальянский мореплаватель достиг Нового Света; А все-таки она вертится! – ни один человек, наделенный воображением, не сможет припомнить подобные исторические фразы без того, чтобы мурашки не пробежали по его телу. Но то, что малышка Миерна впервые сказала нам на этом острове в тысячах световых лет от дома…

В Звездном Каталоге светило значилось как AGC 4256836, карликовая звезда K2 в созвездии Кассиопеи. Наш корабль совершал стандартный предварительный облет этого региона, наткнувшись при этом на множество тайн – как же легко земляне забывают о том, что каждая планета это отдельный мир! – однако ничего сверхординарного в этом фантастическом космосе не было. Торговые агенты помечали места, в которых нужно было провести дополнительные исследования; то же самое делали Федералы, и списки их не вполне совпадали.

За год работы и корабль, и люди были на пределе. Нам нужно было совершить посадку и потратить с месяц на ремонт техники и восстановление сил, прежде чем отправляться в долгий путь домой. А найти нужную площадку – немалое искусство. Летишь туда, где солнца выглядят подходящими. И если наткнешься на планету, чьи физические характеристики терроподобны, то проверяешь биологические характеристики – очень, очень осторожно, но, поскольку эта операция в основном автоматизирована, все проходит достаточно быстро – и входишь в контакт с автохтонами, если таковые имеются. Примитивные существа предпочтительнее. И вовсе не из-за опасности военных столкновений, как думают некоторые. Федералы настаивают на том, что аборигены ничего не имеют против чужаков, становящихся лагерем на их земле, а Торговые агенты вообще не понимают, как любой народ, цивилизованный или не очень, но при этом не открывший мощь ядерной энергии, может быть угрозой. Примитивы менее склонны задавать непростые вопросы и надоедать по делу и без. И звездолетчиков радует тот факт, что технологически развитые цивилизации не слишком часты.

Джорил казалась идеальной. Вторая планета от солнца, на которой воды было больше, чем на Земле, она привлекала уже тем, что на ней царил комфортный мягкий климат. Биохимия была настолько схожей с нашей, что мы могли есть местную пищу, а кроме того, здесь не было микроорганизмов, с которыми не справился бы UX-2. Моря, леса, луга – всё было как дома, но вроде бы незначительные бесчисленные отличия от Земли придавали планете несколько волшебный вид, словно это была страна фей. Местные жители были дикарями, то есть зависели от охоты, рыбалки, сбора плодов и ягод. Мы прикинули, что здесь, должно быть, тысячи культур малого масштаба, и выбрали ту, которая показалась нам наиболее продвинутой, хотя разведка с воздуха великой разницы между аборигенами не выявила.

Они жили в аккуратных, богато украшенных деревенских домах вдоль западного берега самого большого континента, а за ними высились холмы, поросшие лесами. Контакт проходил гладко. Наши спецы по семантике изрядно помучились с их языком, но сами жители деревни схватывали английский на лету. Их гостеприимство было беспредельным, когда мы гостили у них, но сами они держались подальше от нашего лагеря, за исключением экскурсий, которые мы иногда для них устраивали, и тому подобных развлечений. Мы все с облегчением вздохнули и принялись обустраиваться.

И все-таки тревожные симптомы появились с самого начала. Даже понимая, что голосовой аппарат туземцев очень близок к человеческому, мы никак не ожидали, что они заговорят на безукоризненном английском языке уже через пару недель. Причем абсолютно все.

По-видимому, они научились бы еще быстрее, если бы мы занимались их обучением систематически. Следуя обычной практике, мы назвали планету «Джорил», от местного слова «земля», и лишь потом узнали, что «Джорил» значит не просто «земля», а «Земля» с большой буквы, а туземцы разработали блестящую гелиоцентрическую астрономию. Они были слишком вежливы для того, чтобы навязываться, мы казались им чем-то необъяснимым, они просто сгорали от любопытства и при малейшей возможности задавали нам невероятно сложные вопросы.

После того как горячка первых дней устройства на новом месте прошла и у нас появилось время подумать, стало ясно, что мы натолкнулись на нечто, заслуживающее самого внимательного изучения. Сначала нам нужно было проверить другие регионы, чтобы убедиться в том, что Данникарская культура не была чем-то необычным, какой-то игрой природы. В конце концов, майя эпохи неолита были отличными астрономами, и аграрная Греция железного века дала человечеству развитую и утонченную философию. Изучив карты, которые мы сделали с орбиты, капитан Барлоу выбрал большой остров в семистах километрах к западу. Был снаряжен гравилет и назначен экипаж из пяти человек.

Пилот – Жак Лежен. Инженер – я. Военный эксперт – капитан космического флота Солнечной Системы Эрнест Болдингер. Представитель Федеральной администрации – Уолтер Воэн. Торговый агент – Дон Харасти. Последние двое считались главными, но и все остальные были высококвалифицированными специалистами в целом ряде областей планетологии. Приходится, когда месяцами работаешь в чужих мирах вдали от дома.

Мы отправились на облет вскоре после восхода солнца, так что в запасе у нас было полных восемнадцать часов дневного света. Океан под нами был великолепен, этакая огромная металлическая чаша – серебряная там, где солнце касалось воды, и сине-зеленая вне этих границ. Затем на краю мира перед нами вырос остров, покрытый темным лесом с пятнами гигантских красных цветов.

Лежен выбрал открытую площадку в лесу, в паре километров от деревни, стоявшей на краю широкого залива, и посадил аппарат с гиканьем и дикими криками. Он у нас пилот – круче не бывает.

– Ну, – Харасти поднялся во весь свой двухметровый рост и от души потянулся, хрустнув всеми суставами. Он был крепко сложен, под стать росту, а на его крючковатом носу красовались шрамы – следы прошлых сражений. Торговые агенты, как правило, крутые и прагматичные экстраверты. Требование профессии. Федеральные чиновники в этом смысле полная противоположность. Что становится частым источником конфликтов. – Ну что, двинули?

– Не так быстро, – откликнулся Воэн, худощавый молодой человек с внимательным взглядом. – Это племя нас никогда не видело, да и не слышало о нас. Если они увидели наше приземление, то могли и запаниковать.

– Ну так пойдем и рассеем их страхи, – пожал плечами Харасти.

– Пойдем? Все сразу? Ты серьезно? – спросил командор Болдингер. Он подумал с минуту. – Пожалуй, и впрямь не шутишь. Но сейчас за все отвечаю я. Лежен и Кэткарт, остаетесь здесь. А мы – все остальные – движемся в деревню.

– Вот прямо так? – запротестовал Воэн.

– Можешь предложить что-нибудь получше? – язвительно откликнулся Харасти.

– Вообще говоря…

Но его уже никто не слушал. Правительство руководствуется весьма запутанными инструкциями, а Воэн был еще новичком в службе Разведки, и вряд ли понимал, как часто приходится плевать на все теории и инструкции. Нам не терпелось выйти наружу, и я жалел, что не иду с остальными. Конечно, кому-то надо было оставаться, чтобы в случае серьезных проблем прийти на помощь товарищам.

Мы спустились на землю и погрузились в густую траву и легкий бриз, наполнявший воздух запахом корицы. Над нашими головами шумели деревья, чьи кроны отчетливо вырисовывались на фоне темно-синего неба. Красноватый солнечный свет разливался по пурпурным цветам, играя на бронзовых крылышках насекомых. Я вдохнул полной грудью, прежде чем отправиться с Леженом на осмотр машины, – чтобы убедиться, что шасси гравилета гарантируют устойчивость. Все мы шли налегке, только Болдингер нес импульсное ружье да Харасти тащил радиостанцию, достаточно мощную для связи с Данникаром. Но и ружье, и станция выглядели до смешного неуместно.

– Завидую джорильцам, – сказал я.

– Может, и стоит, – отозвался Лежен. – Хотя их природа слишком уж хороша. Какие у них стимулы к развитию?

– А зачем им это?

– Если сознательно, то незачем, старина. Но любая разумная раса происходит от животных, которые должны были сражаться за выживание, и настолько ожесточенно, что волей-неволей им пришлось развивать мозг. В нас заложен инстинкт приключений, во всех, даже в самых робких травоядных, и рано или поздно он должен найти выход…

– О господи!

Мы с Леженом бросились на крик Харасти, раздавшийся с другой стороны гравилета. На какое-то мгновение у меня голова пошла кругом. Потом я понял, что представшая перед нами картина не столь уж удивительна… здесь.

Из леса появилась девочка. По нашим – земным – понятиям ей можно было дать лет пять. Ростом меньше метра (джорильцы вообще ниже и стройнее землян), большая голова, что лишь увеличивало ее сходство со сказочным эльфом, длинные светлые волосы, круглые ушки, тонкие черты лица – все вполне человеческое, не считая высокого лба и огромных фиолетовых глаз, усиливавших общую очаровательность ее внешности. На смуглом тельце не было надето ничего, кроме белой набедренной повязки. Одной четырехпалой ручкой она весело махала нам. В другой был поводок, к концу которого был привязан кузнечик размером с гиппопотама.

Нет, конечно, не кузнечик, как стало ясно, когда она танцующим шагом приблизилась к нам. Голова зверя действительно напоминала кузнечика, но четыре лапы, на которых он передвигался, были короткими и толстыми, а несколько других конечностей были не более чем бескостными ложноножками. Тело животного было покрыто яркой кожей, а не хитиновым панцирем. Я заметил, что эта тварь дышит легкими. Все равно это было жутковатое чудище, постоянно пускавшее слюни.

– Insular genus, островной вид, – сказал Воэн. – Явно не опасный, иначе она бы… Но ребенок, так спокойно идущий к чужим!

Болдингер расплылся в улыбке и опустил ружье.

– Подумаешь, – сказал он, – для ребенка все кажется чудесным. Нам это только на руку. Она представит нас взрослым.

Маленькая девочка (черт, а как ее еще назовешь?) подошла к Харасти на расстояние метра, подняла свои огромные глаза на его пиратскую физиономию и произнесла-пропела с очаровательной улыбкой:

– Мистер, вы не могли бы угостить крекером моего дроматерия?

Следующие несколько минут выпали из моей памяти. Все как-то спуталось. В конце концов стало понятно, что мы – все пятеро – идем по испещренной солнечными пятнами лесной тропинке. Девочка семенила рядом с нами, голосок ее звенел как ксилофон – мелодично и безостановочно. Ее монстр топал сзади, жуя то, что мы ему дали, и пуская слюни. Когда луч солнца падал на его фасеточные глаза, они переливались, как пригоршня бриллиантов.

– Меня зовут Миерна, – щебетала девочка, – а мой папа делает разные вещи из дерева. Не знаю, как это называется по-английски. Ах, столяр! Спасибо, вы очень добры. Мой отец много думает. А мама сочиняет песни. Очень красивые песни. Она послала меня нарвать мягкой травы, чтобы сделать подстилку для роженицы, потому что вторая жена папы, помощница мамы, должна скоро родить ребеночка. Но когда я увидела, что вы спускаетесь, точь-в-точь как рассказывал Пенгвил, я решила вместо этого встретить вас и отвести в Таори. Это наша деревня. В ней двадцать пять домов. И сараи, и Зал для размышлений, побольше, чем в Риру. Пенгвил говорил, что крекеры страшно вкусные. А можно мне попробовать?

Харасти оторопело протянул ей крекер. Воэн вздрогнул и выпалил:

– Откуда ты знаешь наш язык?

– Да его в Таори все знают. С тех пор как Пенгвил приплыл и научил нас. Три дня назад. Мы надеялись и надеялись, что вы прилетите. Да в Риру все от зависти полопаются! Но мы позволим им навестить нас, если они хорошенько попросят.

– Пенгвил… Явно данникарское имя, – бормотал Болдингер. – Но они и слышать не слышали об этом острове, пока я не показал им нашу карту. И не могли же они пересечь океан на этих своих лодчонках! Ветры здесь в основном восточные, а при квадратных парусах…

– О, да лодка Пенгвила может плыть и прямо против ветра, – рассмеялась Миерна. – Я сама это видела, он нас на ней катал, а сейчас мой папа делает такую же лодку, только еще лучше.

– А зачем Пенгвил сюда приплывал? – спросил Воэн.

– Посмотреть, что здесь есть. Он сам из городка Фолат. У них такие смешные названия в Данникаре, да и одежда тоже смешная, верно, мистер?

– Фолат… Да, помню. Поселение к северу от нашего лагеря, – сказал Болдингер.

– Но дикари не плывут в неизвестность из одного лишь любопытства, – заикаясь, проговорил я.

– Эти плывут, – буркнул Харасти. Я словно видел реле, щелкающие в его массивной голове. – Колоссальные коммерческие возможности. Продукты, текстиль и особенно всякие блестящие поделки. А взамен…

– Нет! – вскричал Воэн. – Я знаю, о чем ты думаешь, Торговый агент Харасти. И нет, никаких машин ты сюда не привезешь.

– Кто сказал, что нет?

– Я сказал. Как полномочный представитель Федеральных властей. И я уверен, что Совет подтвердит мое решение. – В спокойном прохладном воздухе Воэн даже вспотел. – Мы не посмеем дать им машины!

– А что такое Совет? – спросила Миерна. По ее личику пробежала тень беспокойства, и она придвинулась поближе к своему зверю.

Хоть мне и было не по себе, я все же погладил ее по голове и негромко произнес:

– Тебе не нужно об этом тревожиться, малышка.

И, чтобы отвлечь ее, да и себя, от мрачных мыслей, добавил:

– А почему ты зовешь его дроматерием? Ведь это не его настоящее имя.

– Конечно, нет, – она сразу же забыла о своих страхах. – Он яо, а его настоящее имя… В общем, я зову его «Большеногий-Пучеглазый-Самый-Самый-Сильный». Вот какое имя я ему дала. Он мой, этот красавчик.

Она потянула зверя за один из усиков, и монстр довольно замурлыкал.

– Но Пенгвил рассказал нам о животном, которое водится у вас на Земле и называется «дром». Оно волосатое и страшное и вечно пускает слюни, как яо. Вот я и подумала, что это будет красивое английское имя. Красиво – да?

– Очень, – слабым голосом проговорил я.

– Что еще за «дром»? – спросил Воэн.

Харасти провел рукой по волосам.

– Ну, – сказал он, – вы знаете, что я люблю Киплинга. И как-то вечером за столом я читал кое-какие его стихи аборигенам. Одно было о дромадере – ну да, о верблюде. Слушателям Киплинг очень понравился.

– И они запомнили стихи до единой буковки, услышав их один раз. И передали стихи в первозданном виде к побережью, а теперь это слово пересекло океан и укоренилось, – Воэн едва не задыхался.

– А кто объяснил им, что названия крупных млекопитающих на Земле часто кончаются на терий, что значит «зверь»? – спросил я.

Ответа на мой вопрос не последовало, но наверняка один из наших натуралистов без всякой задней мысли произнес это. А пятилетняя Миерна подхватила этот термин у одного из космических бродяг и применила его абсолютно верно: ведь несмотря на усики и фасеточные глаза, яо был настоящим и весьма крупным млекопитающим.

Вскоре лес кончился, и мы вышли на широкую поляну, спускавшуюся к заливу. На сверкающем фоне воды четко выделялись очертания деревни: остроконечные крыши из дерева и тростника – другого типа, нежели в Данникаре, но такие же изящные и ухоженные. Катамараны были вытащены на песок, и сети развешены для просушки. Недалеко от берега на якоре стояла еще одна лодка – большая. Дугообразный, богато расписанный корпус, двойные рулевые весла, плетеные паруса, кожаный такелаж – все это было бы пустяком на нашей бедной сверхмеханизированной Земле, но это был настоящий парусный шлюп, с явно глубоким килем, что, видимо, и не позволяло вытащить судно на берег.

– Я думаю, – произнес Болдингер срывающимся голосом, – что Пенгвил впрягся в работу и изобрел такелаж. Весьма эффективная конструкция. Он мог бы пересечь здешний океан за неделю, а то и быстрее.

– Значит, он разработал и правила навигации, – заметил Лежен.

Жители деревни, не видевшие, как садился наш гравилет, побросали свои занятия: стряпню, уборку, ткачество, лепку горшков – все бесчисленные работы примитивных народов – и кинулись к нам. Все они были одеты так же просто, как Миерна. Несмотря на большие головы (но не гротескно большие), странные руки и непривычные для человеческого глаза уши и пропорции тела, женщины выглядели весьма привлекательно, даже очень привлекательно, особенно после года монашеской жизни. Безбородые длинноволосые мужчины были тоже очень симпатичны. И те и другие были грациозны, как кошки.

Они не кричали и не толпились. Лишь со стороны пляжа несся торжественный звук одинокой трубы. Миерна подбежала к седеющему мужчине, схватила его за руку и потянула к нам.

– Это мой папа, – пропела она. – Правда, замечательный? А еще он много думает. Сейчас его зовут Сарато. Прежнее имя мне больше нравилось.

– Одно и то же слово приедается, – рассмеялся Сарато. – Добро пожаловать, земляне. Вы оказываете нам большую… лула… Извините, не знаю нужного термина. Вы нас высоко подняли вашим визитом.

Его рукопожатие – должно быть, Пенгвил рассказал ему об этом нашем приветствии – было крепким, а глаза встречали наши взгляды с уважением, но без подобострастия.

Данникарские общины передали те немногие функции управления, в которых они нуждались, специалистам, избираемым на основе принципов, которые мы так и не поняли. А здесь, судя по всему, не делалось вообще никаких сословных различий. Те, кому нас представляли, отличались лишь родом занятий: охотник, рыбак, музыкант, пророк (во всяком случае, так я понял слово nonalo) – и так далее. Любые табу здесь, похоже, отсутствовали, что мы заметили и в Данникаре, но зато, как и там, в Таори действовали изысканные правила этикета, соблюдения которых от нас явно никто не ждал.

Пенгвил, мускулистый юноша в тунике данникарского покроя подошел к нам с приветствием. В том, что он, как и мы, прибыл в Таори, случайности не было. Таори находится к западу от его родного берега, к тому же здесь была лучшая якорная стоянка на всем побережье. Он просто горел желанием показать нам свою лодку. Я уступил его умоляющим взглядам. Мы поплыли к ней и поднялись на борт.

– Отличная работа, – сказал я, нимало не кривя душой. – Но я посоветовал бы кое-что. Для плавания вдоль берегов фиксированный киль не нужен.

Я описал ему устройство выдвижного киля.

– И тогда ты сможешь вытаскивать ее на берег.

– Да, Сарато подумал о том же, когда увидел мою лодку. Он уже начал работать над таким же килем. А еще он хочет избавиться от рулевых весел, закрепив на корме плоский кусок дерева. Так ведь будет правильно?

– Да, – сказал я. Горло у меня отчего-то перехватило.

– Мне тоже так видится, – Пенгвил улыбнулся. – Поток воды можно разделить надвое, как и поток воздуха. Ваш мистер Исихара объяснил мне принципы сложения и разложения сил. Что и подсказало мне идею этой моей лодки.

Мы поплыли назад и оделись. Вся деревня жужжала и суетилась, готовясь к празднику в нашу честь. Пенгвил тут же присоединился к ним. Я остался на берегу, где принялся бродить по прибрежному песку. Я был слишком взволнован, чтобы где-нибудь присесть. Смотреть в океанскую даль и дышать запахом моря, который был почти таким же, как на Земле… Странные мысли лезли в голову… Их поток был нарушен появлением Миерны. Подпрыгивая, она направлялась ко мне, таща за собой маленькую тележку.

– Привет, мистер Кэткарт! – закричал она. – Мне нужно набрать водорослей для приправы. Хотите мне помочь?

– Конечно, – сказал я.

Она скорчила рожицу.

– Мне хорошо здесь. Папа, и Куайя, и множество других расспрашивают мистера Лежена о ма-те-ма-ти-ке. А я недостаточно взрослая, чтобы интересоваться функциями. Мне нравится, как мистер Харасти рассказывает о Земле, но сейчас он в домике один со своими друзьями. Может, вы расскажете мне о Земле? Смогу я когда-нибудь туда попасть?

Я пробормотал что-то в ответ. Она принялась собирать в пучки водоросли, которые выбросило на берег.

– Раньше мне не нравилась эта работа, – сказала она. – Приходилось много раз ходить туда и обратно. И мне не разрешали брать дроматерия, потому что он плохо себя чувствует, когда намочит ноги. Я говорила, что сделаю ему башмаки, но они сказали «нет». А сейчас это даже интересно с этой… как вы ее называете?

– Тележкой. У тебя раньше такой не было?

– Нет, никогда не было. Были только волокуши с полозьями. А Пенгвил рассказал нам о колесах. Он видел, как ими пользуются земляне. И плотник Хуанна сразу же начал ставить колеса на волокуши. Пока что их у нас всего несколько.

Я внимательно рассмотрел колесо, его части, вырезанные из дерева и кости, с орнаментом по всей окружности. И колеса не были просто насажены на оси. С разрешения Миерны я снял крышечку с одной из них и увидел кольцо из твердых круглых орехов. Насколько я знал, никто не рассказывал Пенгвилу о подшипниках.

– Я вот думала и думала, – сказала Миерна. – Если сделать большую-большую тележку, то дроматерий смог бы ее тащить, верно? Только нужно придумать, как привязывать ее к дроматерию, чтобы ему не было больно и чтобы им можно было управлять. Я подумала… Я придумала очень хороший способ.

Она наклонилась и начертила линии на песке. Такая упряжь должна была сработать.

Нагрузив тележку доверху, мы покатили ее вдоль домов. Я был в восторге от резьбы на балках и карнизах. Появился Сарато, оставивший свою беседу с Леженом о теории групп (туземцы уже разработали ее сами, так что все сводилось к сравнению разных подходов). Он показал мне свои инструменты из заостренных кусков вулканического стекла. Сарато сказал, что жители побережья выменивают такой материал у горцев, и поинтересовался: можно ли у нас раздобыть немного стали. И не будем ли мы так добры, чтобы объяснить, как добывать металл из земли?

Пиршество, музыка, танцы, пантомимы, беседы – все было великолепно, и даже более того. Надеюсь, бодрящие пилюли, которые проглотили земляне, позволяли нам не быть слишком мрачными. Однако мы расстроили наших хозяев, отказавшись от их предложения переночевать в деревне. Они провожали нас с факелами в руках и всю дорогу пели в двенадцатитоновой мелодике – и это была самая гармоничная музыка, когда-либо слышанная мной. Миерна замыкала торжественное шествие. Потом она долго стояла в медном свете полной луны и махала нам рукой.

Продолжить чтение...