Постсоветский конформизм как новая норма
Политолог, приглашенный лектор Европейского гуманитарного университета в Вильнюсе Василий Жарков в разговоре с редактором канала “О стране и мире” Верой Рыклиной рассуждает о том, что происходит сейчас с российским обществом, проводит связь между ресентиментом и феноменом коллективной ответственности, объясняет, почему в самые темные времена важно стремиться к идеалу, и предполагает, что в будущем Россию может ожидать Третья Республика.
— Война с Украиной идет ровно год, мы можем подводить политические или военные итоги и даже делать робкие прогнозы на будущее. Но кажется важным делать и свои “личные зарубки”: что больше всего поразило вас лично - какой-то конкретный эпизод, череда событий, тенденция?
Во-первых, это, наверное, насилие и мародерство: все то ужасное, что случилось в Буче и других городах неподалеку от Киева в самом начале войны. Понятно, что мы можем описать эти случаи в терминах человеческой природы, и сказать, что в истории любой войны такое встречается достаточно часто, потому что раньше это было относительно распространенным явлением. Но осознание того, что это случилось сейчас, в XXI веке, и произошло с участием граждан нашей страны, на меня произвело очень сильное впечатление.
Второй шок - это постоянный шантаж ядерным оружием, который идет с российской стороны. Особенно острым это ощущение было в конце сентября, когда Владимир Путин в своем выступлении прямо пригрозил западным странам, особо подчеркнув, что это не блеф. Честно говоря, тогда это заставило немножко задуматься о том, что мы стоим на пороге каких-то ужасных и финальных для нашей истории событий.
И третье - это ситуация, когда у нас есть 10 процентов противников войны, примерно 15 процентов яростных сторонников войны и где-то 75-80 процентов тех, кто пытается сохранять норму тогда, когда это уже невозможно. Эти люди дистанцируются от происходящего, молчат, не выступают. Это опять же неудивительно для истории - большинство всегда конформистски настроено, и мы тоже можем объяснить это человеческой природой, но сам по себе этот факт, который усиливается ощущением собственного бессилия что-то поменять, удручает. Пассивность и безмолвие масс населения России.
— Если мы заговорили про современное общество, есть у вас ответ на вопрос, в чем причины такого его состояния?
Я над этим очень долго размышлял в последнее время. Я не сторонник апелляций к сталинщине, к Ивану Грозному. Никого уже в живых нет из тех, кто помнил бы Сталина. Более того, среди тех, кто еще хоть как-то помнит сталинский режим, обычно много его противников. И то, что ушло поколение людей, которые застали тот ужас, во многом тоже влияет на устойчивость новой диктатуры: у более молодых поколений нет опыта жизни в таких системах, у них нет никакой резистенции, никакой защитной реакции, никакого понимания того, как этому можно сопротивляться. Так что это, скорее, плохо, чем хорошо. Я думаю, что в значительной степени состояние современного российского общества связано с влиянием тех событий, которые происходили в стране в последние 30 лет - с 1992 года.
Вспомним 1989 год. Россия просыпается, проходит Съезд народных депутатов, выступает Андрей Дмитриевич Сахаров. Это было очень важное событие: впервые с высокой трибуны, самой высокой трибуны в стране, прозвучали слова, которые никогда не звучали там до этого. И люди вышли на улицы. На Пушкинской площади, где потом был Макдональдс и где мы все долгие годы потом многократно собирались на оппозиционные шествия, собрался импровизированный митинг, и он был разогнан. На следующий день социолог Татьяна Ивановна Заславская, которая была депутатом на съезде, взяла слово и потребовала расследовать произошедшее и признать право за гражданами собираться, общаться и публично высказывать свое мнение. И тогда было принято решение о проведении митингов в Лужниках: с этого началось движение, которое потом привело более 100 000 человек на площадь 50-летия Октября.
В то время люди выходили на улицы: в поддержку демократов и демократии, в знак солидарности с сопротивлением стран Балтии. Они верили в то, что можно поменять мир вокруг себя. Верили, что наши усилия могут привести к тому, что мир станет лучше и справедливее, а страна станет более пригодной для жизни. Верили, что они сами могут изменить свою жизнь. А что произошло дальше? А дальше наступил 1992 год, к нам вышли младореформаторы во главе с Егором Гайдаром и сказали, что теперь все решает стихия рынка: все, что вы должны делать, - это приспособиться к этой системе рынка и плыть по течению, потому что вы на самом деле не можете изменить свою жизнь.
С этого начался специфический постсоветский конформизм, который не предполагает идейного конформизма, но утверждает приспособленчество как способ существования. Все эти 30 лет наше общество приучалось к тому, что из двух зол надо выбирать меньшее. И это привело общество в тот тупик, в котором оно сейчас оказалось: когда нужно менять условия жизни вокруг себя, но никто не знает, как это сделать, и никто не верит в то, что это возможно.
— В недавнем интервью Рефоруму вы как раз сказали, что в оппозиционный дискурс необходимо вернуть повестку общего дела, идею общего блага. Вы именно это сейчас имеете в виду? Но может ли в ситуации тяжелейшего общественного кризиса, в котором сейчас находится Россия, такая идея стать основой для возрождения общества? Альтернативой часто называют идею общей ответственности.
Общая ответственность - это очень сложно. Я сторонник Ханны Арендт, которая категорически разделяла вину и ответственность. Вина может быть только персональной (причем не только уголовная, но и моральная). Если вы не совершали какого-либо поступка, вы не можете испытывать чувство вины. Ответственность - это другое дело, это политическое понятие. Следовательно, если мы говорим о политической ответственности, то первым, кто должен будет взять ее на себя, будет следующее правительство России. Как Наполеон: когда он пришел к власти, он сказал, что несет ответственность за всех правителей Франции, начиная с первых королей и заканчивая Робеспьером. Поэтому в нашем политическом классе, в среде оппозиции, должно созреть это понимание - даже, если к власти придём мы, такие замечательные, демократичные и правильные, мы будем нести ответственность за все преступления Путина и вообще за все преступления российских режимов, предшествующих нам. Эта ответственность должна быть реализована сначала на уровне правительства, потом на уровне партий и дальше: это процесс строится сверху вниз, а не наоборот.
Конечно, нужно найти и наказать всех виноватых, нужно провести расследование, доказать вину и каждый должен понести свою персональную ответственность, свое персональное наказание за свою персональную вину. Дальше нужно найти способы компенсировать тот урон, который нанесен деятельностью этих людей, и обязательно разработать механизм сохранения памяти об их преступлениях, чтобы следующее поколение людей отдавало себе отчет: наша ответственность состоит в том, чтобы больше это никогда не случилось. Вот эти три формы ответственности я признаю и всячески поддерживаю. Но если мы посмотрим на нашу историю последних 30 лет, мы увидим, что ничего из этого не было сделано.
В 1991 году еще были живы люди, которые, например, пытали Сахарова. Скорее всего, они даже находились на своих должностях. Были живы люди, которые пытали Новодворскую, даже, возможно, были живы люди, убивавшие Вавилова. Тогда никто не подумал о том, что они должны оказаться на скамье подсудимых. Был устроен показательный суд над КПСС, - не суд, а клоунада - который закончился ничем. Какой вывод сделали следующие поколения? Мы можем совершать, что угодно, потом нам все сойдет с рук, как сошло нашим предшественникам. Соответственно, то, что происходит с обществом сейчас - это есть порождение той безответственности нашей власти, которая тогда допустила простую ошибку: она не провела расследований и не наказала виновных.
— Но мы помним, какой аргумент тогда использовал власть. Она боялась раскола в обществе и опасалась, что поиск виноватых приведет общество к ощущению униженности, за которым может последовать ресентимент.
На самом деле, общество унизили как раз тем, что не было сделано. Тогда пошли разговоры о том, что виноваты все, а не конкретные люди. Но если бы мы осудили конкретных людей, все остальные увидели бы, что это персональная вина и ответственность. В такой ситуации надо показать людям, что среди нас были преступники, и они несут ответственность, - а не вы. Они получат наказание, а не вы. Ваша задача - чтобы больше таких преступников не было. Коллективный блейминг в итоге привел к ресентименту. Почему это произошло? Потому что очень многие люди в новой власти были частью старого режима и по сути были сопричастны с этим преступлениями. Это важный урок для будущего.
— Сейчас будущее в тумане войны, но есть ли у вас какой-то образ России будущего?
Все, что мы можем делать сегодня, - мы должны воображать непредставимое. Наша задача - воображение. Пользуясь словами Сахарова, в самые темные времена надо строить идеал. Политолог Григорий Голосов говорит, что режим, который мы наблюдаем в России, персоналистский. Это значит, что он “родственник” двух режимов европейской истории. С одной стороны это режим Наполеона III, новый империализм во Франции 19 века, который закончился поражением во франко-прусской войне, небольшим эпизодом Гражданской войны вокруг Парижской Коммуны, и установлением Третьей республики. Она не была идеальным местом, но просуществовала 70 лет и упала не в силу внутренних противоречий, а просто потому, что была захвачена Гитлером. Второй пример - это гитлеровский режим, который просуществовал гораздо меньше, чем путинский, но тем не менее в результате его крушения была сформирована федеративная республика Германии, которая существует до сих пор.
Мой вывод состоит в том, что Россия может построить условную собственную Третью Республику. И если вы спросите меня, какой идеал будущей России для меня актуален, то это будет именно она. Первая российская республика просуществовала 55 дней - с 1 сентября 1917 года по 25 октября того же самого года. А вторая началась 12 июня 1990 года, когда была принята Декларация независимости России на съезде народных депутатов РСФСР, и закончилась то ли в октябре 1993 года, то ли в 1996 году на ужасных выборах Ельцина, но точно не позднее 2004 года, когда, по мнению большинства исследователей, окончательно установился режим Путина. Так вот у потенциальной российской Третьей республики вполне есть шанс просуществовать долго и неплохо. И общее дело, общее благо, о котором мы с вами говорили, может быть, приведёт нас к более успешному результату, чем в предыдущие разы.
— Есть ли что-то в политическом или общественном опыте страны, что нужно взять в эту Третью Республику или лучше начать с чистого листа?
Это вопрос очень важный. Конечно, есть вещи, которые брать с собой нельзя ни в коем случае: персоналистскую власть, коррупцию, неверие в то, что может быть лучше. Это должно быть как-то исключено из нашей будущей жизни. Но с другой стороны, нужно понимать, что люди должны сохранять норму своей повседневной жизни, которая для них привычна. Почему большинство сохраняет лояльность режиму? Какую норму они берегут и соответственно полагаются на Путина как гаранта этой нормы? Если мы поймем, что это за норма, и скажем, что она не будет затронута, у нас будут серьезные шансы на успех. Мы должны понять, что верховенство права держится на преемственности норм, а значит, если мы хотим демократической республики, мы должны обеспечивать верховенство права за счет преемственности норм понятных и привычных для населения. Тут есть пространство для оптимизма.
— Пытаясь оставаться оптимистами и возвращаясь к началу нашего разговора: произошло ли в этом ужасном году хоть что-то, что вселило вам надежду?
Первое, что меня сразу поразило, и что не имеет никаких прецедентов в европейской истории - эта война началась с массовой паники в столице страны, которая напала. Люди штурмовали банкоматы, закупались продуктами, бились за последнюю пачку гречки, стояли в очередях за лекарствами. И паковали чемоданы. Германия в 1939 году напала на Польшу: кто-то в Германии в этот момент закупал горох и тушёнку, снимал деньги в банке и переводил их в Швейцарию, сам бежал в Швейцарию? Это началось сильно позже, а в начале войны это невозможно представить. В России это началось сразу, и это демонстрирует последовательное недоверие общества своей власти. Так что у власти дилемма: ей нужно и дальше погружать население в войну, но непонятно, как долго она сможет удерживать контроль при таком уровне недоверия. Это была первая хорошая новость. А вторая - это все-таки довольно широкий протест: в условиях постоянных репрессий, в отсутствии какой-либо организации люди весь год выходят на улицы. За все это время было только 18 дней, в которые не было задержанных за протест.
Я хочу, чтобы мы запомнили имя - Максим Лыпкань. Это 18-летний юноша, который подал заявку на проведение митинга в Москве на Лубянской площади под названием “Год ада”. Он понимал, что из этого ничего не получится, но хотел заявить о себе, о своей позиции. Сейчас он находится в СИЗО, и, скорее всего, его посадят на очень длительный срок: только за одну лишь заявку. Он идет тем же путем, которым шёл Владимир Буковский. Такие люди в России есть, и мне кажется, что это очень важно.
Разговор организован телеграм-каналом «О стране и мире». Видеозапись разговора доступна в YouTube-канале «О стране и мире».