Последствия современности

Рецензент: Валерий Фёдоров

Энтони Гидденс — один из ведущих и наиболее «раскрученных», то есть популярных не только внутри, но и вне профессионального сообщества современных западных социологов. Он работал директором Лондонской школы экономики, был неофициальным советником премьер-министра Великобритании Тони Блэра, а теперь заседает в Палате лордов британского парламента. Более трех десятилетий назад, ровно на пороге той реальности, в которой мы живем сейчас, он поделился с нами своими размышлениями о природе и последствиях Современности. Глобализация, коммуникационная революция, войны за идентичность и т.п. — все тогда было еще впереди. Тем интереснее, позволила ли Гидденсу научная интуиция схватить ключевые черты и характеристики современного мира, которые смогли сохраниться, пройдя последующие глубокие изменения.

Начнем с определения объекта изучения — Cовременности (Modernity). Ученый полемизирует с апологетами постмодернизма и настаивает, что мы не вошли в эпоху Постсовременности, но продолжаем жить именно в Современности. Это высокая, зрелая Современность. Спор кажется схоластическим, но за ним скрываются весьма содержательные разногласия. Постмодернисты настаивают на якобы произошедшем после Второй мировой войны глубоком разрыве преемственности в мировом развитии. Гидденс же утверждает, что мы продолжаем жить в мире, сформированном «способами социальной жизни или организации, возникшими в Европе начиная с XVII столетия и впоследствии оказавшими влияние на весь остальной мир».

Зрелая (нынешняя) фаза Современности лишь радикализует ее основные последствия, но вовсе не отменяет их (если бы было так, то действительно можно было бы говорить о постмодерне). Если принципиальный разрыв преемственности и произошел, то в XVII столетии, и это был разрыв между досовременным миром Традиции и Современностью, безвозвратно разрушившей все, что было до нее.

Каковы же ее определяющие характеристики? Главная из них — беспрецедентный социальный динамизм, сокрушающий все барьеры и преграды, постоянно продуцирующий такие изменения, которые нельзя ни предсказать, ни возглавить. Основные социальные институты Современности радикально отличаются от своих предшественников как минимум тремя чертами: несравнимо возросшей скоростью изменений; расширением сферы изменений, стянувшей воедино самые разные страны и регионы; появлением целого ряда новых институтов, которых прежде просто не было.

Динамизм Современности питают три источника: дистанциация пространства и времени, механизмы «высвобождения» и рефлексивное усвоение знания. Если в традиционных обществах пространство и время были тесно связаны друг с другом, а социальная жизнь всегда осуществлялась в локальном сообществе, то Современность сделала пространство и время независимыми друг от друга. Социальные системы стали распространяться в пространстве и времени, появились многообразные отношения между «отсутствующими другими». Пространство отделяется от времени, благодаря чему становится возможным взаимодействовать еще и с теми, кто находится далеко, а не только лишь «здесь и сейчас».

Все это позволяет организовать социальную жизнь рационально, в форме бюрократического управления. Деятельность рационально организованных институтов усиливает динамизм Современности. Еще больше ему помогает действие таких «механизмов высвобождения», как символические знаковые и экспертные системы. Первые — например, денежная система, — могут функционировать абстрактно, безличностно, без привязки к конкретной ситуации. Экспертные же системы — это техническая и профессиональная экспертиза, организующая наше материальное и социальное окружение (например, врачи, юристы и др.). Оба типа систем предполагают высокий уровень общественного доверия, которым пользуются институты (скажем, врачи в целом), а не конкретные люди (врач N).

В силу возрастающей дистанциации наши возможности знать, понимать происходящее и управлять им все время ограничиваются, и, чтобы справиться с этим, мы должны доверять тем, кого не знаем лично. Суд или банк рухнут, если люди в своей массе перестанут им доверять, но без того и другого современное общество не может функционировать. Чтобы абстрактные системы могли работать, мы должны им доверять (так что не спешите высмеивать экспертов, которые вам не нравятся!).

Наконец, рефлексивное усвоение знания означает, что практически вся наша социальная деятельность подвергается «постоянному пересмотру в свете новой информации и знания». Такой пересмотр чудовищно ускоряется по сравнению с тем чрезвычайно замедленным и постепенным темпом изменений, который был характерен для досовременных обществ. Рефлексивность и постоянное обновление становятся господствующим духом всех социальных взаимодействий.

Гидденс выделяет четыре главных институциональных измерения Современности: капитализм (с присущими ему классовой дифференциацией, противоречием между частными собственниками и наемными рабочими), индустриализм (основанный на использовании неживых источников энергии и машинной технологии производства, что предполагает регулируемую социальную организацию производства), национальное государство (с его жесткими территориальными границами и режимом контроля внутри этих границ) и монополию на насилие (ранее ее фактически не существовало, но в период Современности она наконец реализовалась).

Все измерения тесно взаимосвязаны и усиливают друг друга, в результате Запад, где Современность и возникла, начал распространять свое влияние по всему миру. Ему сопутствовал успех, что и привело к возникновению нового явления — глобализации, которой незападные (а значит, досовременные) общества противостоять просто не в силах. Суть глобализации — в распространении институтов Современности за пределы Запада. Этот процесс включает четыре измерения: всемирную капиталистическую систему, систему национальных государств, распределение военной власти в мировом масштабе и международное разделение труда.

Однако последствия глобализации парадоксальны: распространение институтов Современности, к которым приобщаются новые страны и народы, подрывает гегемонию Запада. Дисбаланс сил, ранее катастрофический, становится гораздо менее выраженным. Таким образом, глобализация усиливает незападные страны, а Запад постепенно утрачивает то мировое лидерство, которое он захватил в XVII веке.

Человеческие возможности по управлению Современностью весьма ограничены, считает Гидденс: «всеобщее употребление “милосердного разума” не создало мир, подвластный нашему предсказанию и контролю». Тем не менее мы не можем не пытаться управлять стремительно несущейся «колесницей Современности», и это в некоторой степени возможно при помощи подхода, который социолог назвал утопическим реализмом.

Это именно подход, а не новая «критическая теория», ее создание — впереди, автор только предъявляет к ней ряд требований. Такая теория должна быть «социологически чувствительной (внимательной к имманентным институциональным трансформациям, которые современность постоянно открывает для будущего»), «геополитически тактичной» (учитывать риск катастрофических последствий благих намерений), способной к созданию «моделей хорошего общества», выходящей за рамки ограничений, накладываемых институтами Современности.

Выход за пределы Современности, по Гидденсу, вполне возможен, и его контуры могут быть такими: многослойное демократическое участие, демилитаризация, гуманизация технологий, исчезновение дефицита благ как источника неравенства и классовых различий. Последнее потребует преодоления войны, создания согласованного глобального порядка, социализации экономических взаимоотношений и даже формирования системы «планетарной заботы».

Все это явно невозможно без настоящего Мирового правительства, пусть даже оно будет регулировать отношения между государствами, а не управлять всемирным Сверхгосударством. Такой, как полагает социолог, видимо, и будет настоящая Постсовременность, до которой нам еще очень далеко.

Рецензия опубликована в книге В.В. Фёдорова «Ума палата»