Последний евразиец
Из всех русских историков для нацболов наиважнейшим является Лев Николаевич Гумилёв.
В предисловии к своему сборнику лекций "Другая Россия" Эдуард Лимонов писал о том, каким он видит будущее:
"Образование станет коротким и будет иным. Мальчиков и девочек будут учить стрелять из гранатомётов, прыгать с вертолётов, осаждать деревни и города, освежёвывать овец и свиней, готовить вкусную жаркую пищу, и учить писать стихи. Будут спортивные состязания, борьба, свободный поединок без правил, бег, прыжки. Читать будут стихи Николая Гумилёва и книги Льва Гумилёва, целые поколения будут согласно заветам Константина Леонтьева выучены любить Восток. Понимать красоту синей степи и рыжих гор. И всю мерзость бетонных бараков в снегах, мерзость московских спальных районов."
Думаю, Льву Гумилёву такое бы понравилось.
Русский историк, создатель пассионарной теории этногенеза, Лев Гумилёв был в высшей степени неординарным и даже парадоксальным учёным и человеком.
Не питая, мягко скажем, большой любви к советской власти, он одновременно был ярко выраженным антизападником, монголофилом, открыто именовал себя "последним евразийцем" и даже переписывался с одним из главных идеологов евразийства - П.Савицким.
Лев Николаевич, при рождении крещёный в Екатерининском соборе Царского Села, был человек православным, на протяжении всей жизни исправно посещавшим церковные службы, и даже на допросах во время одного из своих арестов гордо заявлял следователю о наличии религиозных убеждений. При этом главное интеллектуальное детище Гумилёва-младшего - пассионарная теория этногенеза - является строго материалистической научной теорией.
Судьба ему досталась не из самых простых.
Родился он 18 сентября (1 октября по новому стилю) 1912 года в семье великих русских поэтов - Николая Степановича Гумилёва и Анны Андреевны Ахматовой.
Гумилёв-старший был человеком авантюрного склада, - воином, путешественником, бабником (эти черты проявят себя и в сыне, который в молодости будет внешне очень похож на отца, что отмечается во многих мемуарных свидетельствах). Характерный штрих: уже спустя год после рождения ребёнка Николай Степанович уезжает в Абиссинию и пишет оттуда матери своего ребёнка: "Лёве скажи, у него будет свой негритёнок, пусть радуется".
Первый этаж дома Гумилёвых украшали шкуры леопардов, африканские браслеты, картины абиссинских художников и даже чучело пантеры. Сохранилась фотография, где маленький Гумильвёнок (так называли будущего историка) сидит на леопардовой шкуре среди игрушечных зверей. Безусловно, вся эта окружавшая его экзотика наложила свой отпечаток на мировосприятие Льва Николаевича.
Отца он боготворил, несмотря на то, что видел не так уж часто (в 1914 году Гумилёв-старший и вовсе отправится на фронт добровольцем и получит там два Георгиевских креста). Достаточно сказать, что от фамилии отца - будущего расстрелянного "участника контрреволюционного заговора" - он так и не откажется, несмотря на все уговоры родственников.
С матерью у Гумилёва отношения будут гораздо более сложными. Молодая женщина, талантливая поэтесса, привыкшая к богемной жизни, будет занята собой в большей степени, нежели ребёнком. Возможно, именно эти детские обиды послужат катализатором дальнейших конфликтов и вообще далеко не безоблачных отношений эгоцентричного сына с не менее эгоцентричной матерью.
Как бы там ни было, уже в 1914 году брак родителей фактически распадается, а воспитанием юного Льва занимается большей частью бабушка.
Юность Льва Николаевича прошла в городе Бежецке Тверской области. Уже здесь начинает проявляться его литературный дар и любовь к истории. В стихах о речке Мологе у Гумилёва появляются хазары, татары, монголы, древние финны:
Здесь лося бил из лука финн,
Не сеял здесь ржаное семя
Лесов дремучих властелин.
Бывало, из варяг в хазары
К далёким чуждым городам
Купцы везли свои товары
По разливным твоим водам...
Известно также, что одиннадцатилетний Лев Николаевич пытался написать "нечто вроде драмы в стихах из рыцарских времён в Бретании".
В 1929 году Гумилёв переезжает из Бежецка в Ленинград к матери с целью поступить в педагогический институт. У сына "контрика" даже не принимают документы.
И Гумилёву приходится стать... пролетарием. По окончании средней школы Лев Николаевич устраивается работать чертёжником на завод имени Свердлова, а затем разнорабочим в "Службу пути и тока". Ни на одном из мест работы Гумилёв надолго не задерживается и уже в декабре 1930 года поступает на курсы коллекторов при Центральном научно-исследовательском геологоразведочном институте (ЦНИГРИ).
В годы первых пятилеток советская власть, взявшая курс на индустриализацию, нуждалась в отечественном сырье для заводов и щедро финансировала разного рода геологические экспедиции. Вот лишь несколько наименований из более чем 20 экспедиций, в которых принимал участие Гумилёв с 1931 по 1967 гг.: Прибайкальская геологоразведочная, Таджикская комплексная, Манычская археологическая, Саркельская археологическая, Хантайская геофизическая, Горноалтайская археологическая, Кавказская этноархеологическая.
Особенно стоит отметить Таджикскую комплексную экспедицию, организованную по решению Совнаркома и президиума Академии наук. В ней участвовали около 700 человек (в том числе 97 научных работников). Экспедиция делилась на 72 отряда (геологические, геохимческие, метеорологические, гидроэнергетические, ботанические, зоологические, паразитологические, сейсмологические, этнографические). В её распоряжении были радиостанции, самолёты и автомобили. Масштаб деятельности советской власти виден тут невооружённым глазом.
Сам Гумилёв принимал участие в борьбе с малярией, свирепствовавшей тогда в Средней Азии не хуже басмачей:
"Работа заключалась в том, что я находил болотца, где выводились комары, наносил их на план и затем отравлял воду "парижской зеленью". Количество комаров при этом несколько уменьшалось, но уцелевших вполне хватило, чтобы заразить малярией не только меня, но и всё население района"
Окончательно малярию победят только в 50-е гг., а вернётся болезнь уже в независимый Таджикистан, что весьма и весьма символично.
Таджикистан Гумилёву пришёлся по душе. Уже здесь проявилась его явная тяга к Востоку: "Знаете, я там... ходил босой, в белом халате и чалме, разговаривал на плохом таджикском языке, который тут же и выучивал, и никто никогда меня не обидел", - вспоминал он много лет спустя.
В шестидесятые годы Гумилёв выдвинет гипотезу о положительной и отрицательной комплиментарности - бессознательной симпатии/антипатии народов друг к другу. Эта комплиментарность и предопределяет, будут ли народы жить мирно или начнут истреблять друг друга. У Гумилёва, несомненно, была положительная комплиментарность к таджикам, узбекам, киргизам, да и едва ли не ко всем народам Средней Азии.
В июне 1934 года сбывается долгожданная мечта Гумилёва: его допускают к вступительным экзаменам на только что восстановленный исторический факультет Ленинградского университета. Гумилёв слушал лекции таких блестящих преподавателей и учёных как Исаак Натанович Винников, Борис Дмитриевич Греков, Михаил Дмитриевич Приселков и Евгений Викторович Тарле. Там же Гумилёв слушал лекции тех, кого называл в числе своих учителей и наставников: востоковед Николай Васильевич Кюнер и исследователь Средней Азии, Персии и арабских стран Александр Юрьевич Якубовский. Уже тогда Гумилёв целенаправленно проявляет интерес к Центральной и Восточной Азии.
Все названные мной историки принадлежат к так называемой "старой профессуре", т.е. к учёным, получившим образование и научные степени ещё в дореволюционное время. Их восстановление в правах, как и восстановление самого исторического факультета, было неслучайным. Страна готовилась к войне, и чрезвычайно важно было обеспечить внутреннее единство перед лицом внешнего врага. С этой целью в правах восстанавливали так наз. "бывших" и "лишенцев", что на высшем уровне было закреплено в сталинской Конституции 1936 года.
Но, несмотря на официальную политику государства, ненависть к "бывшим" давала о себе знать. В университете Гумилёв столкнулся с самой банальной травлей. Однокурсники не раз требовали исключения Гумилёва из университета. Студент истфака Валерий Махаев в октябре 1935-го года однозначно заявит: "Гумилёв - человек явно антисоветский".
Аркадий Борин, вроде бы как "друживший" с Гумилёвым, на допросе говорит следующее: "Гумилёв действительно идеализировал своё дворянское происхождение, и его настроения в значительной степени определялись этим происхождением.<...> На моё замечание, что дворяне уже выродились или приспособились, Гумилёв многозначительно заявил, что "есть ещё дворяне, мечтающие о бомбах".
Конечно, это могло быть просто выдумано Бориным или следователем, но биограф Гумилёва Сергей Беляков вполне допускает, что заносчивый будущий историк в порядке бравады мог действительно сказать нечто подобное.
23 октября 1935 года Гумилёва арестовывают. На следствии Гумилёв признаётся и в антисоветских разговорах, и в "террористических настроениях", и в авторстве антисоветского стихотворения "Экабатана". Ахматова использует все свои связи, добиваясь вызволения сына, доходит до самого Сталина, и в итоге сына отпускают.
Впрочем, из университета Гумилёва всё равно исключает местная комсомольская организация. Восстановится он чуть позже, по протекции ректора ЛГУ Михаила Семёновича Лазуркина.
Однако в 1937 году раскручивается махина Большого террора, и в неё попадают сначала Лазуркин, а затем и Гумилёв. Льва Николаевича арестовали в ночь с 10 на 11 марта 1938 года. Обвиняли его по популярным статьям 58-10 (контрреволюционная агитация) и 58-11 (организационная контрреволюционная деятельность). Из Гумилёва выбивают показания, которые он безуспешно пытается опротестовать перед лицом военного трибунала. В итоге "Гумилёва Льва Николаевича на основании ст. 17-58-8 УК РСФСР лишить свободы с содержанием в ИТЛ сроком на десять лет, с поражением политических прав по п.п. "а", "б", "в" и "г" ст. 31 УК сроком на четыре года, с конфискацией лично принадлежащего ему имущества."
Свой срок Гумилёв отбывает в Белбалтлаге. Позже его дело пересмотрят, и на время пересмотра заключённого отправят в знаменитые "Кресты". Именно там, по утверждению самого историка, Лев Гумилёв открыл ту самую "пассионарность".
После пересмотра дела Гумилёва осуждают на пять лет заключения в ИТЛ. Свой срок он отбывает в Норильске. После освобождения, 13 октября 1944 года, Туруханский райвоенкомат призывает Гумилёва в ряды Красной Армии. В ноябре или декабре 1944-го Гумилёв попадает в запасной полк, а после в качестве зенитчика прибывает под Брест-Литовск, незадолго до Висло-Одерской наступательной операции. Гумилёв служил на 1-м Белорусском фронте, в 1386-м зенитно-артиллерийском полку 31-й зенитно-артиллерийской Варшавской краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого дивизии. Участвовал в Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. Получил медали "За взятие Берлина" и "За победу над Германией".
Воевать Гумилёву нравилось. "Солдатская жизнь в военное время мне понравилась. Особенно интересно наступать..." - писал он Николаю Харджиеву. А вот какие стихи он пишет на фронте:
Мы шли дорогой русской славы,
Мы шли грозой чужой земле,
И лик истерзанной Варшавы,
мелькнув, исчез в январской мгле.
А впереди цвели пожары,
Дрожала чуждая земля,
Узнали тяжесть русской кары
Её леса, её поля.
Но мы навеки будем правы
Пред вами, прежние века.
Опять дорогой русской славы
Прошли славянские войска.
Европа ему не нравилась. В одном из писем он так и вовсе написал, что "Европа надоела до чёртиков". Любопытны его воспоминания о этнической пестроте в среде однополчан:
"Все мы в этой последней войне воевали за Россию, хотя в нашей маленькой зенитной батарее были армянин и казах. И мы великолепно уживались друг с другом на индивидуальном уровне. Но мы же не навязывали своих привычек, не старались сделать из них "неполноценных русских", и они вели себя соответственно в отношении нас. Общий результат известен? Мы взяли Берлин, а не противник - Москву. Наша пассионарность оказалась выше немецкой"
Интересны и другие высказывания Гумилёва: "Я воевал в тех местах, где выживали только русские и татары. Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары - могут, а немцы - нет". "Немцы воюют по часам, и только когда кофе попьют, а мы - всегда".
Весной или летом 1945-го Гумилёв, видимо, уже знакомый с трудами Шпенглера, пишет очерк "Замечание о закате Европы", в котором разносит "европейскую культуру" в пух и прах:
"Не меня, но многих моих товарищей немецкая культура поражала своей грандиозностью. В самом деле - асфальтированные дороги, превосходные дома с удобными квартирами, изобилие всех средств механизации, начиная от тракторов и кончая машинками для заточки карандашей, душистые сады, саженые леса, и т.д. и т.п. Не менее обильны проявления духовной культуры: в домах полно книг, на стенах хорошие и плохие картины, чистота, опрятность, торжество порядка.
И посреди этой "культуры" - мы, грязные и небритые, стояли и не понимали: почему мы сильнее, чем мы лучше этой причёсанной и напомаженной страны?"
По мнению Гумилёва, немецкая (и шире - европейская) культура гибнет от старости. Немцы безынициативны, скованны, задавлены привычкой к "порядку". Гумилёв пишет о духовной и физической неполноценности немцев и вообще европейцев. Этот очерк по настрою весьма напоминает написанный десятилетия спустя "Дисциплинарный санаторий" Лимонова.
После демобилизации Гумилёв экстерном сдаёт экзамены на истфаке ЛГУ, поступает в аспирантуру Института Востоковедения и готовит диссертацию, которую с блеском защищает.
В январе 1949 года Гумилёв принят на должность старшего научного сотрудника Музея этнографии народов СССР. Кажется, жизнь налаживается, но в ноябре того же года новоявленного кандидата исторических наук арестовывают снова. В этот раз он сидит в Лефортово. В сентябре 1950 год Гумилёв снова получает десять лет лагерей "за принадлежность к антисоветской группе, террористические намерения и антисоветскую агитацию". В сущности, эти формулировки повторяют первый приговор. Новый срок он отбывает под Карагандой и под Омском.
В лагере он открывает для себя китайского историка Сыма Цыня, сборник избранных трудов которого в 1956 году выпустил "Гослитиздат" и пишет черновики двух будущих научных монографий о хуннах и древних тюрках. Лагерь он покинул 11 мая 1956 года.
В Октябре 1956-го Гумилёв устраивается на работу в Эрмитаж в должности "временно исполняющего обязанности старшего научного сотрудника". Именно в это время завязывается его переписка с основоположником евразийства Петром Николаевичем Савицким. Как и Гумилёв, Савицкий был убеждённым тюркофилом и монгололюбом. Но, в отличие от Гумилёва, Савицкий всегда предпочитал Россию и русских тюркам и монголам. Старый евразиец даже упрекал Гумилёва в излишнем увлечении татарами и монголами.
В конце апреля 1960-го года выходит первая книга Гумилёва "Хунну: Срединная Азия в древние времена", а в ноябре 1961 года Гумилёв защищает докторскую диссертацию.
Начиная с этого времени и вплоть до смерти в 1992 году Гумилёв активно и плодотворно работает, пишет новые книги и статьи, находящие как и своих сторонников, так и своих противников, но неизменно интересные и увлекательные, написанные превосходным литературным языком. Среди основных трудов Гумилёва можно назвать следующие: "В поисках вымышленного царства", "Древние тюрки", "Древняя Русь и Великая степь", "От Руси до России", "Открытие Хазарии" и, конечно же, центральный труд всей жизни Льва Николаевича - "Этногенез и биосфера земли".
Центральная идея научного наследия Гумилёва - пассионарная теория этногенеза и связанная с ней теория межэтнических контактов - впервые появилась в серии статей цикла "Ландшафт и этнос", напечатанных "Вестником ЛГУ" с 1964-го по 1973-й гг.
Сформулированная Гумилёвым теория этногенеза должна была ответить на три вопроса: 1. Что такое этнос и какое место он занимает в историческом процессе? 2. Какие законы определяют появление и развитие этноса? 3. Как этносы взаимодействуют между собой?
В своём докладе "О термине "этнос", зачитанном 17 февраля 1966 года на заседании Отделения этнографии географического общества СССР, Гумилёв называет этнос явлением природы, но не биологическим, а - географическим. В концепции Гумилёва вообще очень важна взаимосвязь между этносом и ландшафтом, из-за чего многие коллеги обвиняют Гумилёва в "географическом детерминизме".
Вот как определяет этнос сам Гумилёв:
"Этнос - устойчивый, естественно сложившийся коллектив людей, противопоставляющий себя всем другим аналогичным коллективам, что определяется ощущением комплиментарности, и отличающийся своеобразным стереотипом поведения, который закономерно меняется в историческом времени <...> Стереотип поведения служит фундаментом этнической традиции, включающей в себя культурные и мировоззренческие устои, формы общежития и хозяйства, имеющие в каждом этносе свои неповторимые особенности"
Согласно гумилёвской теории этногенеза, этнос - это не социальный феномен, а элемент биоорганического мира планеты (биосферы Земли). Его развитие зависит от потоков энергии из космоса. Под воздействием очень редких и кратковременных космических излучений (за всю историю Евразии их было только девять) происходит генная мутация (пассионарный толчок). В результате люди начинают поглощать намного больше энергии, чем им необходимо для нормальной жизнедеятельности. Избыток энергии выплёскивается в чрезмерной человеческой активности, в пассионарности. Под воздействием экстремально энергичных людей, пассионариев, происходит освоение или завоевание новых территорий, создание новых религий или научных теорий. Наличие большого числа пассионариев на одной территории, благоприятной для их размножения, приводит к образованию нового этноса. Кроме того, пассионарии формируют особые стереотипы поведения, которые действуют ещё очень долгое время.
Этнос не является сборищем похожих друг на друга людей, но - системой, объединённой сложными внутренними связями. Роль системных связей в этносе исполняет этническая традиция. Вот как её определяет сам Гумилёв:
"Иерархия стереотипов и правил поведения, культурных канонов, политических и хозяйственных форм, мировоззренческих установок, характерных для данного этноса и передаваемых из поколения в поколение. Накопленной этнической традицией, по сути дела, и определяется своеобразие каждого этноса, его место в ряду других народов"
Будучи системой, этнос обладает сложной внутренней иерархией. Вот как выглядит этническая иерархия по Гумилёву:
- Консорции, т.е. группы, объединённые общностью исторической судьбы, общностью интересов и какой-либо целью.
- Конвиксии, т.е. группы, объединённые общностью быта и семейными связями на протяжении нескольких поколений.
- Субэтносы, т.е. подсистема этноса, которая выделяется своим стереотипом поведения и комплиментарностью, положительной к своим, отрицательной к чужим.
- Этносы(см.выше)
- Суперэтносы, т.е. группа близких между собой этносов, аналог "цивилизаций" Тойнби или "культурно-исторических типов" Данилевского.
По Гумилёву этнос проходит определённое количество фаз развития. К концу жизни Гумилёв насчитывал их шесть:
1) Фаза подъёма: характеризуется резким увеличением числа пассионариев, ростом всех видов деятельности, борьбой с соседями за "своё место под солнцем"
2) Акматическая фаза: пассионарное напряжение наивысшее, а пассионарии стремятся к максимальному самовыражению. Часто наступает состояние перегрева - избыточная пассионарная энергия тратится на внутренние конфликты.
3) Надлом: количество пассионариев резко сокращается при одновременном увеличении пассивной части населения (субпассионариев).
4) Инерционная фаза: напряжение продолжает падать, но уже не скачком, а плавно. Этнос переживает период мирного развития, происходит укрепление государственной власти и социальных институтов.
5) Обскурация: пассионарное напряжение возвращается на первоначальный уровень. В этносе преобладают субпассионарии, постепенно разлагающие общество. Узаконивается коррупция, распространяется преступность, армия теряет боеспособность.
6) Мемориальная фаза: от былого величия остаются только воспоминания. После того, как происходит забвение традиций прошлого, цикл развития этноса полностью завершается.
В процессе этногенеза происходит взаимодействие различных этнических групп. Для характеристики возможных результатов такого взаимодействия Гумилёв вводит понятие "этническое поле". Он утверждает, что этнические поля, подобно другим видам полей, имеют определённый ритм колебаний. Взаимодействие различных этнических полей порождает феномен комплиментарности - подсознательного ощущения этнической близости или чуждости. Таким образом, есть этносы совместимые и несовместимые.
Исходя из этих соображений, Гумилёв выделил четыре различных варианта этнических контактов:
1) Химера - контакт несовместимых этносов разных суперэтнических систем, при которой исчезает их своеобразие.
2) Ксения - нейтральное сосуществование этносов в одном регионе, при котором они сохраняют своеобразие, не вступая в конфликты и не участвуя в разделении труда.
3) Симбиоз - взаимополезное сосуществование этнических систем в одном регионе, при котором разные этносы сохраняют своеобразие.
4) Слияние представителей различных этносов в новую этническую общность.
Следует подчеркнуть, что концепция Гумилёва носит строго материалистический характер. Несмотря на некоторую туманность таких понятий как "пассионарные толчки", равно как и на неясность их происхождения, в сверхъестественных объяснениях они не нуждаются.
Почему данная теория подходит нацболам?
Если пользоваться терминологией Гумилёва, то нацболы определённо являются ярко выраженными пассионариями. Вот как определяет "пассионарность" сам Гумилёв:
"Когда человек действует и не может не действовать вопреки инстинкту самосохранения, который существует в каждом из нас. Но антиинстинкт - пассионарность - влечёт человека к целям, часто иллюзорным. И действительность приносится в жертву иллюзии"
В этой цитате я бы заменил слово "иллюзии" на слово - "идеалы".
Политическая партия, согласно Гумилёву, представляет собой консорцию, т.е. группу людей, объединённую некой общей целью.
Антагонизм нацболов и обывателей - это извечное сосуществование пассионариев и субпассионариев в рамках этноса.
Безусловно важен тезис Гумилёва о том, что в процессе этногенеза этническая традиция может изменяться. Следовательно, может меняться и сам этнос. Именно об этом - о необходимости создания новой нации путём уничтожения русского "адата" - пишет Лимонов в уже цитируемой нами "Другой России":
"Нужно взбунтоваться. Нужно придумать, вычислить для нас, для нашей группы, для тех людей, кого мы считаем своими, другую модель жизни и навязать её. Но, прежде всего, нужно создать новую нацию. Вокруг всё время говорят: "русские", "мы — русские", "я — русский", "для русских". А под этой этикеткой скрываются самые разные люди. И Ельцин оказывается русский, и сизый алкаш, и грязный бомж, и активный сперматозоид Кириенко. Если они — русские, то я тогда не русский. Что же надо делать? Надо отбирать людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, "евразийцы" или "скифы". Не суть важно, но новую нацию надо создавать на других принципах, не по цвету волос или глаз, а по храбрости, верности принадлежности к нашей общине."
Идеал Лимонова - вооружённая кочующая община - также напоминает столь любимые Гумилёвым кочевые народы.
Концепция Гумилёва носит ярко выраженный антиглобалистский (антизападнический) и антипрогрессистский характер. Этим она отличается как и от марксистского формационного подхода, так и от современных концепций "глобализации" и "конца истории". Согласно Гумилёву, никакого прогресса, за исключением технического, не существует; борьба этносов за существование неизбывна и неизбежна; идеалы "мультикультурализма" и "толерантности" не осуществимы; никакой этнос нельзя сделать похожим на другой; Россия ближе к Азии, нежели к Европе; и никакой народ не вечен.
Глядя вокруг, хочется сказать, что Гумилёв по большей части оказался прав в в своих выводах, нежели наоборот.
Как справедливо заметил биограф Сергей Беляков в своей замечательной книге "Гумилёв, сын Гумилёва": "Скука глобализации, растворение народов в едином человечестве - всё это не только пошло, но и совершенно нереалистично. Мир, разделённый на этносы и цивилизации, жесток, зато это сложный, многоцветный, живой мир, полный творчества и жизни."
Из интервью Льва Гумилёва: "Когда я умру, не говорите, что я был милым и ворчливым стариком, знающим всё про всё. Враньё. Я только узнал, что люди разные, и хотел рассказать, почему между народами были и будут кровавые скандалы. Должен сказать серьёзно: предмет моей науки довольно строг, хотя и не общепринят; предмет мой - разнообразие."