«Портрет Узника»: Юлий Бояршинов (ч.2)

6. Курсы ДОСААФ "Партизан"

Юлиан вёл здоровый образ жизни. Никогда не употреблял алкоголь, не курил, был вегетарианцем, увлекался горными походами и нырял в прорубь зимой, занимался разными видами спорта.

Николай Бояршинов: «Кроме занятий спортом он ходил ещё в военно-спортивный клуб на базе ДОСААФ: совершенно легальный, туда все приходят, официально, по паспорту, проходят курс.»

Юлиан: «О курсах "Партизан" я узнал из интернета, у них есть сайт, они абсолютно открыты, есть военный клуб "Резерв" или как-то так он называется, на их базе проводится, любой человек мог прийти и участвовать. Полигон в Ольгино – место, где проводились занятия, он представляет собой просто заброшенную стройку военной части. Множество строений недостроенных, которые никак не охранялись, можно спокойно пройти. Насколько я знаю, там регулярно проходят страйкбольные игры.»

На официальном сайте этих курсов можно и сейчас прочитать об их целях и задачах, которые, по мнению организаторов, становятся всё более и более актуальными: «Центр тактической и огневой подготовки "Партизан" занимается обучением гражданского населения навыкам выживания в условиях локальных вооружённых конфликтов, социальной нестабильности и чрезвычайных ситуаций. В современном мире не быть воином – для мужчины это преступная слабость. Мы видим свою задачу в том, чтобы поднять уровень национальной безопасности, обучая сознательных граждан на курсах военной подготовки.»

Юлиан не был сильно политизированным, но после 2014 года и событий в Киеве возникли опасения, что и в России вполне вероятны народные волнения, решающую роль в которых могут сыграть ультраправые. Поэтому он хотел заранее приобрести навыки самообороны, чтобы быть готовым к любому повороту событий и суметь защититься. Курсы петербургского центра "Партизан", который открыто существует с 2012 года, были недалеко от дома и казались самым очевидным выбором.

Юлиан учился самообороне, выживанию в дикой природе, оказанию первой медицинской помощи. Как скауты или пионеры.

Николай Бояршинов: «Там были занятия для чайников, но там нельзя было выбрать одну дисциплину, только весь курс пакетом, как комплексный обед. В нагрузку может попасть и то, что тебе не очень интересно.»

Например, там учили обращаться с огнестрельным оружием, в рамках вспомогательных дисциплин рассказывали об устройстве мин и взрывном деле, про топографию и радиосвязь.

Обучение длилось примерно месяц-полтора. А потом Юлиан уже самостоятельно продолжал тренировки со своими знакомыми активистами из Петербурга. Несколько раз встречался с пензенскими активистами, которые тоже интересовались вопросами самообороны, увлекались страйкболом и предлагали объединяться.

Юлиан: «В лагере на берегу озера мы жгли костер, обсуждали разные социальные темы, тренировались с макетами оружия. Все занятия были направлены на самооборону – для отражения нападений с различных сторон.» Юлиан считал, что если националисты усиливаются, то надо уметь постоять за себя, за своих друзей и близких, но он не поддерживал никакие насильственные методы и всегда был сторонником мирного разрешения конфликтов.

7. Банка старого дымного пороха

Работая промышленным альпинистом и занимаясь чисткой кровли домов от снега, Юлиан ещё в 2015 году обнаружил на одном из чердаков тайник, а в нём коробку с разными вещами, среди которых была и банка старого дымного пороха в заводской упаковке с этикеткой. Он заинтересовался и взял её себе, потому что это «что-то экзотичное, чего бы я не смог найти в обычной жизни». Никакой цели использовать её не было. Банка пролежала у него дома пару лет, но, когда Юлиан узнал, что в Пензе начали арестовывать анархистов, то решил на всякий случай от неё избавиться. Планировал выкинуть порох в лесопарке и заодно зайти в магазин. Но по пути был задержан сотрудниками полиции, которые в том районе проводили рейд и останавливали прохожих. У него обнаружили 409 грамм дымного пороха.

Николай Бояршинов: «На момент задержания не было какого‑то серьезного обвинения. Его обвинили в незаконном хранении дымного пороха. Это штраф, ну или условное, подписка о невыезде. Из дымного пороха можно сделать хорошую хлопушку, но никак не взрывчатое вещество. То есть будет просто петарда.»

Юлиан отказался разговаривать с сотрудниками полиции, сославшись на 51-ю статью Конституции, и его изрядно побили. Затем последовал обыск. Дома ничего не нашли, но изъяли всё, что попалось под руку в мастерской художников: цветной пластилин, синюю изоленту, ёлочную гирлянду, провода, скотч, старые батарейки, рабочие инструменты, ту самую книгу про консенсус, журналы. Выломали жесткие диски из ноутбуков, из компьютера, забрали планшет.

Николай Бояршинов: «Я – художник. Я могу сделать мозаику из хорошего материала, а могу из всякого мусора – битая плитка, посуда – и сделать очень убедительно, в чём-то даже лучше. Я понял, что все вещи, факты, что они собирают, даже положительные – это для них мусор, из которого можно слепить какую-то убедительную версию.»

8. Горелово

Николай Бояршинов: «Сначала было неясно, за что его задержали. Юлика арестовала полиция. А следователи ФСБ приходили к нему, не представлялись, но говорили, что нужно дать показания. Угрожали – будет хуже. Сначала в "Кресты" отправили, потом в СИЗО в Горелово, где его били, потом перевели в пресс-хату, где было 150 человек и совершенно жуткие условия. Там его день за днем прессовали, чтобы он дал показания. Каждый день продолжались эти избиения. В Горелово действует отлаженная система. Он потом описал, что значительную часть этой камеры занимал "кремль", как они себя называли, – тюремный актив, состоящий из уголовников. В основном они занимаются тем, что выбивают деньги из подследственных. Юлиану сразу сказали, что никакие деньги твои проблемы не решат, от тебя нужно только показания. Они нужны были для ФСБ. Из него пытались выбить какие-то показания, сведения о подельниках – или просто какие-то фамилии друзей.»

Это называлось "прожаркой". Юлиана поместили в бесчеловечные условия, и он находился среди рецидивистов, обвиняемых в убийствах, изнасилованиях и грабеже, которые оказывали на него физическое и психологическое давление самыми разными способами: его избивали по малейшему поводу, шантажировали, угрожали изнасилованием, заставляли приседать по тысяче раз, ночевать на полу, а потом мыть полы без остановки с утра до вечера. В "пыточном" СИЗО ему отказывали во всём – от прогулок до средств гигиены и медицинской помощи, там постоянно курили, от тесноты и духоты была чесотка, и все заражали друг друга чесоточным клещом. Чтобы никто не жаловался на условия содержания и не рассказывал о нарушениях, все письма и заявления проверяли специальные арестанты, сотрудничающие с администрацией, и если они находили какие-то жалобы, то ещё больше унижали, избивали и запугивали заключённого.

Юлиан: «Тяжелее всего было переносить атмосферу изоляции, насилия вокруг и ощущения безысходности. Часто рядом "старшие", либо "дневальные" кричали на кого-то, угрожали, били. Обычным делом было слышать крики и мольбу остановиться из "кухни", где кого-то били по пяткам либо по ягодицам. Непросто избавиться от страха оказаться на их месте.

Было очевидно, что это не просто инициатива отдельных "активистов", а порядок, организованный оперативниками СИЗО. И только большему насилию подвергнутся арестанты, которые попытаются писать жалобы либо заявления на перевод в другую камеру.»

Николай Бояршинов: «Какой-то мрак и Средневековье. В этих условиях реально непросто выжить. День за днём, месяц за месяцем его прессовали и давали понять, что это не закончится, пока он жив. Он никого не стал оговаривать, но согласился со своим обвинением. Ему пришлось просто в конце концов взять на себя вину. И сразу же его перевели в СИЗО ФСБ.

Если разобраться, то, что вменяется им в вину, само по себе не является чем-то незаконным. Все их походы в лес, фестивали, даже какие-то собрания. Обвинение добивалось подтверждений, что обсуждались политические вопросы, как будто это что-то совершенно криминальное. Я не знаю, в каком мы обществе уже живём, что обсуждать политические вопросы стало преступным деянием, которое должно наказываться по закону.»

9. Друзья и характер

Николай Бояршинов: «От Юлиана требовали назвать имена своих друзей и знакомых, но он отказался. Однажды меня вызывали и спросили как-то, почему у него нет друзей. Я сказал: "Как нет, у него много друзей". "А почему он не хочет называть их имена?" Мне сначала показалось, что это странно, но тут я всё понял, что стоит ему назвать имя друга – и тут же за этим другом поедут, и тоже никого не назвал. А потом на одно заседание по продлению меры пресечения пришли человек 40, все его друзья собрались и сами пришли. И стало понятно, что из него больше не будут выбивать их имена, потому что они все пришли, не скрывая лица и имена. Потребовалось бы много автозаков, чтобы их всех забрать. Юлик тогда был в большом воодушевлении: впервые почувствовал поддержку. Это было тогда очень важно. А после суда его друзья устроили самба-бэнд: взяли инструменты и сыграли ему мелодию, барабанный концерт.

Мне очень повезло, что у Юлика очень много хороших друзей, это было намного важнее какой-то материальной поддержки. Бывают периодически тяжелые моменты, но они всегда чувствуют, всегда позвонят, всегда интересуются, как у меня что, всегда готовы помочь. Даже неудобно становится раскисать, потому что они энергичные, смелые, решительные, добрые. Все эпитеты! Самое главное, что энергичные и честные, как, наверное, и должно быть. Спасибо им огромное. Я им очень благодарен.»

Спустя полгода после ареста Николаю Бояршинову впервые разрешили увидеться с сыном. «Впервые за пять месяцев мне удалось с ним поговорить. Я не был уверен, что это будет тот же самый мой сын, которого забрали у меня полгода назад, потому что знал, через что ему пришлось пройти. И я ждал, что увижу уже совсем другого человека, но оказалось совсем не так: он такой же добрый, внимательный, отзывчивый. Им не удалось выбить из него эти качества. Он по-прежнему такой же. Он получает письма, и каждый может написать. Эта поддержка его буквально спасла.»

Уже на том первом свидании Юлиан, пытаясь успокоить родителей, говорил: «Всё нормально, для меня это не было особенно неожиданным. Я же видел, что людей просто так за пост во "ВКонтакте" сажают, дают реальные сроки, любого могут схватить».

Николай Бояршинов: «Юлиан всегда – даже когда было совсем плохо – старается выглядеть очень бодро. Всегда говорит, что у него всё хорошо, старается не расстраивать. Он никогда в жизни ни на что не жаловался. Я не знаю, как ему удаётся, но даже в самые тяжелые моменты он всегда находил какой-то позитив в том, что его окружало.»

Николай Бояршинов очень ценит то, что даже в тюрьме Юлиан сохраняет чувство юмора и позитивный взгляд на вещи, а в доказательство приводит слова из его письма: «Я не особо стремился к стабильности, накоплению материальных благ, "успешности". Но зато у меня оказалось немало друзей, я много путешествовал и вообще жил довольно счастливо. Возможно, в какой-то момент это обернулось бы для меня экзистенциальным кризисом, и, возможно, лет в 30 я бы ужаснулся, что у меня нет жены, отдельного жилья и работы, на которой я официально трудоустроен. К счастью, тюремное заключение оградило меня от столь тяжёлых размышлений.»

В своём последнем слове на суде Юлиан тоже остался верен своему характеру: «Вот уже два с половиной года я в СИЗО. Не могу сказать, что этот тюремный опыт был исключительно негативный, за это время изоляция научила меня ещё больше любить людей и свободу, ещё больше ценить тех близких, которые поддерживали меня всё это время. Поэтому использую последнее слово, чтобы поблагодарить людей, которые меня поддерживали: родителей, супругу и всех близких людей.»

Юлиан: «И это действительно очень важно, то есть, может быть, я с кем-то бы так не познакомился на воле, как я могу познакомиться здесь в тюрьме через письма, казалось бы такой ограниченный способ коммуникации. Поэтому с одной стороны, тюрьма – это очень бесполезная трата времени, это невозможность работать, невозможность приносить какую-то пользу, но с другой стороны, это возможность и повод для общения, для саморазвития, для самообразования.

Понимаете, когда вас обвиняют в терроризме, кто-то может испугаться и подумать, что действительно этот человек, не знаю, планировал теракты, хотел взорвать людей, и отвернуться, но со мной этого не случилось. Есть множество людей, с которыми я был знаком раньше, они остались со мной и продолжают мне помогать, и это меня невероятно, это очень меня поддерживает.»

10. Выставки и творчество

Николай Бояршинов: «Был такой период жизни, что он заботился обо мне. У меня теперь новая жизнь, теперь я должен позаботиться о сыне. Ему сложно. Я понял, что сейчас нужно думать, что я могу сделать, и пытаться максимально помогать – это моя новая жизнь.

На тот момент я чувствовал, что самое главное сейчас – огласка. Нет ничего такого, что я бы сделал, и моего сына с ребятами отпустили бы. Но надо просто делать всё, что возможно. Пусть это очень маленький результат, маленькая капля, но это надо делать, потому что других вариантов нет. Тогда я решил как минимум каждую неделю ходить в пикеты. Потом мы с друзьями стали делать выставки в поддержку обвиняемых. Чтобы просто рассказывать об этом людям. Это был информационный всплеск. Но сколько бы ни делали, всегда понимаешь, что информации много не бывает. Каждый раз находятся люди, которые впервые слышат об этом деле. Ну и ребятам было приятно знать, что их не забывают, о них думают, заботятся.

Юлик очень любит заниматься рисованием, делал в том числе и граффити, конечно до ареста, – портрет Маяковского на Петроградской или "Танец" Матисса, а в тюрьме он стал делать открытки. Он прочитал у Варлама Шаламова, как делать картон для карт, и решил делать картон для открыток. Ему присылали кисель, он из него делал клей, склеивал газеты, и получалась прочная картоночка. Им запрещены цветные карандаши, краски, ничего цветного нельзя. Только авторучки самых депрессивных цветов: чёрный, фиолетовый и синий. Красный, зелёный, какие-то весёлые цвета – всё под запретом. Он стал делать открытки с помощью овощей, зелени. Отжимал сок, просто как аппликацию использовал. Иногда делает гербарии из продуктовых передач, коллажи, что-то вырезает из газет, которые ему приходят по подписке. Иногда просто рисует. Он рисует очень много енотов. Говорит, ему нравится этот зверёк – такой независимый, симпатичный и ловкий. У него еноты всё делают: начиная с того, что перекусывают колючую проволоку, и до того, что шьют экосумки. Целая серия.»

Юлиан: «Еноты классные. Они мне очень давно нравятся. У них чёрные глаза, в которых запечатлена вся печаль этого мира. И ещё у них маленькие чёрные лапки, похожие на человеческие. Про них много классных видосов на ютубе, например, про то, как они что-нибудь воруют. Есть очень хорошие видео, где енот-полоскун моет в тазике разные вещи. Наверное, самое классное видео про енота – это где енот (полоскун) "моет" в воде сахарную вату. Он опускает её в воду, она мгновенно растворяется, и в следующую секунду он смотрит в камеру своими печальными глазами.

Первого своего енота я нарисовал тут, в СИЗО – получилось хорошо, и я стал часто рисовать их в письмах, стараясь не повторять сюжеты. Я рисовал просто енотов, енотов, которые пишут письма, режут колючую проволоку, складывают бумажные самолётики, енота на велосипеде. Рисую их, потому что хочется, чтобы в письме было что-то классное, а еноты вроде у меня выходят неплохо)»

На фоне тюремных будней работы Юлиана оказываются на удивление яркими и поражают богатством творческой фантазии. С помощью свёклы, чая и зелёнки он способен, словно волшебник, превратить обычную бумагу в разноцветную радугу, которая засияет на небе, как только ты откроешь конверт с письмом. It's a kind of magic!

11. Письма

Николай Бояршинов: «Конечно, ему интересно, что сейчас происходит. Он очень скучает по интернету. Его очень веселят мемы, которые сейчас появляются. Отправлял котиков, которые "Наташа, мы всё уронили", ему очень понравились.»

Юлиан просит присылать ему всяких смешных картинок побольше, но он и сам из подручных материалов делает очень крутые и смешные мемы, ироничные и со смыслом, в которых меткое чувство юмора сочетается с художественным талантом. Его графические и коллажные опыты могут легко конкурировать с лучшими образцами жанра! Почти в каждом его письме либо рисунок, либо открытка, либо что-то личное, и во всё он старается вложить свою душу и свой талант.

Юлиан пишет, что ему очень не хватает интернета: музыки, фильмов, Википедии, вообще возможности быстро найти нужную информацию. Поэтому самый желанный для него подарок – это какая-нибудь толковая и содержательная распечатка по интересующему его вопросу. И чем ближе узнаёшь Юлиана, тем больше восхищаешься широтой его кругозора!

Он интересуется и русскими классиками от Достоевского до Чернышевского, и научно-популярной литературой, и современной философией, пишет про "Общество спектакля" Ги Дебора и эссе Жана Бодрийяра "Войны в заливе не было", задаваясь вопросом, почему философы не стремятся излагать свои теории более понятным и доступным языком? «Ведь в философии есть немало актуальных, важных и интересных широкому кругу людей вопросов!» Он с увлечением читает Сартра и Эриха Фромма, Дэвида Гребера и Ноама Хомски, по книгам Михаила Зыгаря изучает нашу новейшую историю и революцию 1917 года, просит прислать какую-нибудь статью о кооперативных коммунах 19 века. Рассказывает, какой классной оказалась книжка Ирины Якутенко "Воля и самоконтроль" про то, как устройство мозга и гены влияют на нашу способность проявлять силу воли и реализовывать долгосрочные планы. Он восхищается тюремными мемуарами Олега Навального "3 ½" и погружается в "Шантарам".

Юлиан очень много читает, пишет письма, рисует и занимается спортом. Как бы ни складывались обстоятельства, он не теряет оптимизма и даже рутинную поездку на суд воспринимает как невероятное приключение: «Это как экскурсия, аттракцион, когда из окна автозака ты можешь посмотреть в окошко на центр города, на людей, увидеть, что сейчас люди уже одеваются совсем по-другому, светит солнце, снег давно растаял и можно увидеть деревья с листьями, очень это здорово. Если б у меня была возможность выезжать куда-нибудь кроме судов, я бы устраивал просто себе такие ситуации, чтобы кататься и смотреть на летний город.»

В его искренних и простых словах любовь к жизни прорывается глубоко затаённой жаждой свободы. И мечтами о будущем, которые под флёром самоиронии полны волнений и надежд.

«Вот когда освобожусь, мне будет 30+, и я не могу это представить. Совсем не ощущаю себя на этот возраст. Боюсь теперь, если я захочу попутешествовать автостопом, у меня не получится выглядеть безденежным студентом(( Вообще уже буду взрослым дядькой, надо будет быть серьёзным, а я не умею, хах)»

*В статье использованы: фрагменты выступлений Юлиана на суде – его показания, речь для фоноскопической экспертизы и последнее слово, а также опрос ОНК о ситуации в СИЗО Горелово; фрагменты писем Юлиана из архивов "Узника онлайн" и РосУзника; фрагменты различных интервью Николая Бояршинова и материалы сайтов 7х7, Медиазона, Новая газета, Rupression, ОВД-Инфо, Радио Свобода, Бумага, Настоящее время, Znak, Афиша Daily, Meduza и других интернет-ресурсов (ссылки).

*Команда "Узника онлайн" выражает сердечную благодарность Николаю Бояршинову и Евгении Кулаковой за поддержку и вдохновение!