Порт-Элизабет купить кокс

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Порт-Элизабет купить кокс

подгузники поставщики порт-элизабет южная африка

Порт-Элизабет купить кокс

Йоханнесбург купить амфетамин

Углич купить кокс

Порт-Элизабет купить кокс

Купить закладку наркотиков Бенони

В повестке сообщалось, что я должен прибыть в казармы Родезийской легкой пехоты РЛП в Крэнборне, Солсбери, 8 января года в Мать высадила меня прямо у ворот войсковой части; на прощание мы поцеловались. Пройдет шесть недель, прежде чем я снова смогу выйти за эти ворота. Я с неподдельным восхищением смотрел на караульные будки и на военнослужащих полковой полиции, в безупречной форме, с белыми фуражками и нарукавными повязками. Неловко держа в руках свой чемодан, я шагнул на территорию части. Везде сновали полицейские и инструктора, сгоняя нас, новобранцев, повзводно, по 60 примерно человек. После этого нас перестроили в три шеренги; мы застыли в молчании. Через некоторое время перед нами появился капрал, одетый в камуфляжную форму, зеленый берет и полковой ремень РЛП: — Ну что, посмотрим, умеете ли вы маршировать. Левой, левой… Мы неумело затопали ботинками, не понимая куда идти, как идти, лихорадочно пытаясь шагать в ногу. Улучив момент, я оглянулся по сторонам, в надежде найти хотя бы кого-нибудь знакомого. Не обнаружив таковых, я почувствовал себя одиноко и тоскливо. Как и я, все в строю были одеты в гражданку и коротко пострижены. Я, правда, постригся за один день до прибытия в казармы — проигнорировав совет сделать это пораньше, чтобы оголенная шея могла привыкнуть к яростному тропическому солнцу. Последующие дни я был вынужден расплачиваться за эту ошибку. По команде мы довольно бестолково остановились. Мы подошли к кирпичному трехэтажному зданию, построенному в типичном стиле х годов. На веранде перед зданием располагалось множество столов, за которыми сидели офицеры и сержанты. Наш взвод встал в конец очереди. Нам разрешили закурить, и мы начали общаться. Но поскольку я никого не знал, то просто стоял и слушал. Из разговоров я понял, что здесь нас внесут в документы и выдадут расчетные книжки. Очередь двигалась со скоростью черепахи. Нас там уже было и так около трех сотен, а новобранцы продолжали прибывать. Неожиданно я заметил, что один из новобранцев, смуглый, атлетического сложения парень с выдающимся носом, встал ногами на ухоженную клумбу. Даже я, сугубо гражданский человек, немедленно понял, что с его стороны это был крайне опрометчивый шаг. И точно — откуда-то раздался грозный рык: — Эй, ты, образина!!! А ну-ка, мигом с моей клумбы!!! Ко мне, уродец!!! Обернувшись, я увидел обладателя этого чудовищного голоса — это был огромный, похожий на буйвола, невероятно мощный человек, у которого, казалось, совсем не было шеи: голова просто вырастала из плеч. Через грудь по диагонали шла широкая красная лента как у официанта, подумалось мне , в руках он держал стек позже мы узнали, что он называл его «шагомер». Это был ротный старшина, сержант-майор Эразмус — в просторечии «Лось». Со временем мы убедились, что этим стеком или тем, что его заменяло он мог выделывать самые невероятные вещи. В моменты ярости он просто разламывал его на кусочки — о голову или плечи незадачливого курсанта. На сержант-майора и так было страшно смотреть, но тут он просто превратился в лютое чудовище. Кондон не сказал «сэр» — глядя на сержанта, я подумал, что вены на его несуществующей шее просто лопнут от ярости. Эразмус шагнул вплотную к новобранцу и проорал ему в лицо: — Слушай сюда, ты, жалкий кусок собачьего дерьма! Ко мне обращаться надо — СЭР!! Я был более чем уверен, что барабанные перепонки Кондона немедленно лопнут. Но поскольку у меня не было никакого желания оказаться на его месте, то я молча стоял, сделав максимально безразличную физиономию. Кондон неловко развернулся и под пристальным взглядом сержанта встал в строй. Через три часа наконец-то подошла моя очередь. Один из сержантов, которого явно утомила вся эта процедура, вручил мне расчетную книжку. Первое что нам сказали, как только мы переступили порог части — то, что мы должны накрепко затвердить свои номера. Хотя я и нервничал, но в глубине души я был доволен тем, что сумел чётко ответить. Смущенный, я развернулся и отошел. Я понял, что мне еще предстоит многому научиться, и что-то мне подсказывало, что процесс этот будет долгим и болезненным. Когда мы получили наши расчетные книжки, нас опять построили в колонну, и мы бегом направились на вещевой склад. Там нам выдали всякие принадлежности, включая одеяло и кухонную утварь. У нас они зовутся «железки для хавчика» Вам все понятно? Эта перекличка продолжалась минут десять. Мы стояли красные от напряжения, наши легкие были готовы взорваться от напряжения. Наконец капрал сделал вид, что он доволен нашим ответом. После этого мы погрузились в грузовики и поехали на вещевые склады бригады, где нас нагрузили дополнительным снаряжением и формой одежды. А вот в казарму со складов мы уже добирались бегом — нагруженные при этом тонной как нам казалось снаряжения. Мы перли на себе одеяла, подушки, разгрузочные ремни, форменную одежду, наши гражданские чемоданы, и кучу всяких дополнительных, но крайне полезных вещей. В этот список входили не только бритвенные лезвия и зубная паста, но также например, незаменимые банки с обувным кремом «Киви». По армейским стандартам «Киви» считался лучшим сапожным кремом в мире. Я искренне жалел тех парней, которые были обуты в модную тогда обувь на платформе — бежать в таких ботинках было крайне неудобно. Подумав о бритвенных лезвиях, я про себя рассмеялся — вне всякого сомнения, нас будут заставлять бриться каждый день. Хотя большинству из нас и раз в неделю хватило бы за глаза. За всей этой суетой мы пропустили обед — но я был не голоден, поэтому особо не волновался. Капрал нас привел в большой зал, где на полу было разложено огромное количество матрасов. После того, как каждый из нас выбрал себе место и скинул на матрас свое снаряжение, капрал предупредил нас: — Построение через 10 минут, железки с собой. Слава Богу, у нас было время перекурить. Среди толпы я обнаружил своего школьного приятеля, Тома Смолла. Его брат служил в саперных частях и Том тоже хотел попасть туда — ему как-то не улыбалось служить в пехоте. Через пару дней Том смог добиться назначения в саперы и позже мы виделись только один раз, спустя три года — за несколько дней до того, как он подорвался на мине. Мы едва успели прикончить наши сигареты, как раздалась команда на построение. В «столовку» мы направились бегом — там, после еще одного бесконечного ожидания, мы мигом смели ужин. Еда была хороша — жаль только, что мало. После ужина мы маршем направились в казармы. Маршем, а не бегом — поскольку инструктора не должны заставлять курсантов бегать на полный желудок. Увы, позже я понял, что это исключительно мудрое правило могло варьироваться в совершенно невероятной степени — в зависимости от настроения инструкторов. Я узнал, что наше размещение, оказывается, носило временный характер. Всего новобранцев было около пятисот, так что неудивительно, что положение вещей здорово напоминало хаос. Кого-то вскоре должны были определить в другие части, но до тех пор они оставались головной болью командования в Крэнборне. Капрал предупредил нас, что отбой последует в и посоветовал побыстрее разобрать свои вещи. Когда Том показал мне с чего надо начинать, и что делать в первую очередь, то у меня сердце упало — работе не было видно конца. Оказывается, кое-что он почерпнул из наставлений брата. Поясной ремень с пряжкой…черные ножны к штыку…черные повседневные ботинки…коричневые полевые ботинки…два ремня к винтовке, один черный и один белый… В довершение всего я узнал, что котелок должен быть начищен до зеркального блеска — также как и «железки», и кружка и лезвие бритвы. Обрезать все болтающиеся нитки с формы одежды — в противном случае влепят наказание за «неопрятный вид». Пришить шевроны: армия Родезии на правый рукав, 2-я бригада на левый. Какой на какой? Что такое 2-я бригада? Я тупо уставился на банку с пастой для чистки и взял в руки котелок. Когда прозвучал сигнал «отбой» до зеркального блеска было еще ой как далеко… Я лежал с открытыми глазами в темноте, в помещении, наполненном храпом моих сотоварищей очевидно, куда более флегматичных, чем я и напряженно размышлял о том, что меня ожидало впереди…. Несколько следующих дней слились в один. Казалось, что бардак не прекратится, мы все также неуклюже перемещались по лагерю, будучи до сих пор в «гражданке». Из одного места нас посылали в другое, мы подписывали какие-то бумаги, получали дополнительное снаряжение, нас проверяли врачи, и наконец мы принесли воинскую присягу. Медкомиссии я побаивался. У меня было сильное плоскостопие, и я знал, что неминуемо попаду в категорию «S». Все новобранцы, которым присваивались категории «S» и «В» немедленно отправлялись в казармы Лливелин в Булавайо — там из них готовили военных полицейских и клерков. Я так никогда и не узнал, что же именно означала категория «S» — кроме того, что она точно не была тем, что мне нравилось. А куда делись категории с «С» по «R»? К счастью для меня, из-за большого количества новобранцев медкомиссия не проводилась с должным тщанием, и мне присвоили категорию «А». Я был рад — это означало, что меня оставят в Солсбери, моем родном городе. Тем не менее, в ходе моей подготовки плоскостопие заставило меня сильно помучиться — боль, казалось, не смолкала не на секунду. Я до сих пор не знаю, выиграл ли я в конечном итоге или нет, получив строевую категорию. Изначально дисциплина была вполне терпимой. Мы гадали, когда же за нас примутся всерьез. Все сошлись на мнении, что самое «веселье» наступит, когда нас распределят по взводам, и начнется боевая учеба. На пятый день я вызвался добровольцем на комиссию по отбору в офицерское училище. Я прошел более чем достаточно тестов, как на физподготовку, так и психологических. Мне они сложными не показались. Через два дня нам объявили результаты. Я не прошел отбор. Хотя я успешно сдал все тесты, мне сказали, что во мне не хватает задатков лидера — уверенности в себе и умения вести за собой других. Да пошли они в задницу, подумал я в расстройстве. Я провалился только потому, что не смог так громко рявкать, как эти козлы, которых отобрали. Жизнь — забавная штука. Эти первые несколько бестолковых дней определили мою военную карьеру… и вероятно всю мою дальнейшую жизнь. Что бы со мной стало, пройди я отбор в офицеры? Что бы вышло, узнай врачи о моем плоскостопии? Мои друзья, которых потом убили, в этом случае для меня были бы только именем в газете. Как те погибшие парни из других частей, которых я никогда не знал — они для меня только имена и все. Жизнь — это вечный перекресток. Я не шел в армию добровольцем. Год службы по призыву — это непредставимое время для летнего парня, и в какой-то момент я был намерен этой службы избежать. Я ничего не понимал в политике. Но мои родители голосовали против Яна Смита и его Родезийского Фронта. Я учился в смешанной частной школе вместе с цветными. Со многими из них у меня завязались приятельские отношения. Я понимал, что политика Родезийского Фронта не всегда справедлива по отношению к ним — однако я пошел сражаться за бело-зеленый флаг Родезии. При этом я не ощущал себя патриотом. Я не мог этого понять… как не могу и сейчас. Может быть, я не хотел отставать от ровесников — а, может, я не хотел позорить семью — или же у меня просто не хватило духу уклониться от призыва. Вообще-то я все распланировал. Втайне я получил мозамбикскую визу — в году он еще поддерживал относительно нормальные отношения с Родезией. Правда, до сердечных добрососедских отношений как это было с ЮАР, Мозамбику было далеко. На обратном пути я намеревался сесть в Йоханнесбурге на поезд в сторону Лоренсу-Маркиш. А там я надеялся найти в порту работу судовым механиком и уплыть, куда глаза глядят. Жизнь виделась в романтическом свете. Я не планировал делиться этими планами со своими сестрами — мы вместе поехали в ЮАР. Но когда мы подъезжали к Йоханнесбургу, я решил, что все-таки обязан попрощаться. Они были в шоке. Не из-за того, что я предаю страну и все такое — скорее из-за того, какой позор обрушится на семью из-за моего побега. Они просили, умоляли, плакали, взывали к здравому смыслу — и в конце концов отговорили меня. Так что я вернулся в Солсбери — и упустил свой шанс. Я до сих пор порой думаю, правильно ли я поступил, послушав их? Я не знаю, сколько молодых людей дезертировало из родезийской армии — я думаю, что достаточно. Часто им в этом помогали родители. Кто-то уклонился от призыва под предлогом продолжения обучения. Очень часто у этих юношей были богатые и влиятельные родители. Когда война закончилась, многие из них вернулись в Зимбабве — кто-то даже сумел разбогатеть. Но на ближайшее время у меня был дом. Пусть это было неуклюжее холодное строение — на многие недели вперед оно стало местом, где я жил, спал и которое привык считать домом. В кубрике было 12 коек. Я поинтересовался у ребят, которые уже там жили — найдется ли место еще для одной. Место нашлось. Я узнал одного из парней — это был тот самый Кондон, на которого орал «Лось». Соседнюю койку занимал парень, которого я знал по гражданке — невысокий смуглый очкарик по имени Гэвин Флетчер. Про себя я был рад, что в кубрике у меня теперь есть знакомый… пусть и шапочно. Родители Гэвина два года назад попали в засаду боевиков и погибли. По понятным причинам он не мог дождаться того момента, когда его, наконец, пошлют в бой, чтобы он мог отомстить за смерть отца и матери. Сотоварищи оказались приятными ребятами. В кубрике была постоянная атмосфера возбужденного веселья — я так думаю, что на самом деле, это была скорее бравада, призванная скрыть неуверенность и нервное ожидание. Когда началась учеба, дни постепенно стали приходить в порядок. Теперь, по крайней мере, мы знали, что нас ждет. Былые ожидания сменились рутиной. Мы вечно были голодны — и вечно хотели спать. Порой мы засыпали на лекциях — несмотря на угрозы наказания. Если кого-то ловили задремавшим — то весь взвод отправляли на физподготовку или строевые занятия. Инструктора использовали простые, но крайне эффективные методы. Если кто-то допускал серьезную оплошность — то с провинившимся быстро разбирался взвод. Как правило, у «накосячившего» после этого на лице появлялся синяк-другой. Но нам такие формы наказания не нравились. Во-первых, нам казалось, что это дает инструкторам чувство какого-то извращенного удовлетворения. Они предпочитали, чтобы мы сами разбирались — вместо того, чтобы должным образом наказывать виновника. В этом случае им приходилось заполнять пачку бумаг. Но, может быть, такой метод воспитания являлся часть общей подготовки по выработке командного духа — я не знаю. День начинался в — после подъема была физическая подготовка короткая пробежка и зарядка , завтрак небольшой и быстрый и подготовка к утренней поверке. Мы располагались в казармах основного подразделения — казармы учебной части были переполнены из-за огромного набора новобранцев. После завтрака следовал ежедневный осмотр. Снаряжение должно было выглядеть безупречно, и разложено на койках точно в таком же порядке, как и у всего взвода. Иногда случались накладки — ребята из другого кубрика порой меняли что-нибудь, забыв проинформировать нас: например положение штык-ножа или что-то еще такое же малозначительное. Однако инструктора не упускали ни малейшей мелочи и обрушивались на нас с упреками, не принимая во внимание, кто прав, кто виноват. После осмотра шла подготовка к утреннему разводу. Основное, что требовалось от нас — выглядеть безупречно. Ни одной складки на рубашке, пуговицы в ряд, пряжки ремней точно по центру, не выше не ниже, повязки — на строго установленной высоте, никаких ниток на одежде, ботинки начищены до блеска. Самым же тяжким «преступлением» было ношение неуставного нижнего белья. Подготовившись, мы бегом направлялись в учебное подразделение — где нас еще раз придирчиво осматривали инструктора. Ты мог выглядеть безупречно — но при желании инструктор с ходу обнаруживал не менее нарушений. Перед разводом наши командиры инспектировали кубрики — как правило, это делал наш взводный, сержант Ларретт, или капрал Локк позже погиб в бою или же краснолицый капрал Вентинк. Одной этой троицы было для нас более чем достаточно — учитывая то, что наказания они раздавали, не задумываясь — но по пятницам нас инспектировал лично капитан Купер, угрюмый, никогда не улыбавшийся офицер. Хуже капитана Купера был только «Лось» Эразмус — наш огромный ротный старшина. Я до сих пор помню те инспекции, также ясно, как будто это было вчера. В дверях возникал сержант Ларретт или капрал Локк — и взгляд не сулил ничего хорошего. Затем раздавалась команда: — Кубрик, смирр…НА! Мы одновременно грохали ботинками и застывали в строевой стойке. Я до сих пор вижу, как «Лось» медленно проходит мимо наших коек, придирчиво осматривая каждого новобранца. Я смотрю вперед, мое лицо не выражает ровным счетом ничего, я прислушиваюсь к шагам сержанта и внезапно «Лось» орет на Оттена, новобранца, стоящего по соседству со мной. Оттен был доброволец, кроме того, ему было всего 16 лет, так что «Лось» всегда мог найти к чему прицепиться. Он животное! Запишите ему нарушение! Шаги приближаются ко мне, и сержант останавливается. Я стараюсь не выдавать своей дрожи, громко выкрикивая свой номер, звание и имя. Старшина критически меня рассматривает, затем переводит взгляд на мое снаряжение на койке. На его лице написано отвращение. Мне кажется, что он пытается пробуриться взглядом до моей души. Проходит несколько секунд мне они кажутся часами , он что-то неопределенно хмыкает, и проходит далее, к следующей жертве, подобно льву, нацеленному на охоту. Следующим стоит Флетчер. К несчастью для него, на его рубашку прицепилось маленькое перышко. Должно быть, оно выпало из подушки. С некоторыми солдатами всегда так: абсолютно неважно, какие усилия они стараются затратить, чтобы выглядеть безупречно — все равно наружу вылезает какая-нибудь мелочь. В нашем взводе это Оттен и Флетчер. Его туша нависает над коротышкой Флетчером. Налитые кровью глаза «Лося» останавливаются в каких-то сантиметрах от очков солдата. Вы называете меня лжецом? Однако Ларретт уже стоит рядом, в руках авторучка и блокнот. Ты что, куриц трахал? Сержант, запишите ему взыскание! Это не солдат — это грязный гнусный маленький куроёб! Гнев «Лося» кажется нам неподдельным. Вдоволь оттоптавшись на Флетчере, он идет далее. Наконец, гигантская фигура старшины выходит из кубрика. Взвод в унисон выдыхает. Через пять минут, навьючив разгрузку и снаряжение, мы строимся перед учебной частью для практических занятий с оружием. Со временем мы научились обращаться со всеми видами и типами оружия, включая то, что использовал противник. Нас учили разбирать и собирать наши автоматические винтовки, какой у них темп стрельбы, мощность, характеристики, как они работают, что надо делать при осечках, как их носить и как из них стрелять. Мы старательно молчим, пытаясь притвориться невидимками. Капрал обводит нас взглядом, выискивая того, кто уделяет его словам меньше всего внимания. Остальные с облегчением вздыхают. FN — это не ружье, это винтовка. Называть ее как-то по-другому — ошибка, за которую жестоко карают. Нам постоянно говорят, что мы должны относиться к нашей винтовке как к собственной жене — даже быть готовым в случае чего заниматься с ней любовью. Мои мозги сворачиваются в узел… Спустя тридцать секунд мы бежим всем взводом к стене для метания гранат. От того места, где мы занимаемся до стены примерно метров. Мы должны добежать до нее, обогнуть и прибежать обратно. Я уже сбился со счета, сколько раз в день мы бегаем вокруг нее. До стены и обратно — любимое развлечение инструкторов. Внезапно следует приказ остановиться. Сержант углядел, что кто-то из нас сделал что-то не то. Мы все знаем, что за этим последует. Мы замираем в напряжении. Те, кто побежал, возвращаются в строй. Сержант ухмыляется: — Глухие, да? Взвод бежит к стене, я стараюсь приметить, с какой скоростью бегут наши лидеры. Я очень быстро понял, что в армии надо держать на уровне «чуть выше среднего». Если ты будешь постоянно в числе первых, то инструкторы это заметят, и в дальнейшем на всякие образцово-показательные выступления будут вызывать тебя. С другой стороны, держаться среди отстающих — чистой воды самоубийство, таких инструкторы запоминают в первую очередь. Я думаю, что никто из сержантов никогда не засекал время на пробежку до стены и назад. Быстрее чем за две минуты это упражнение невозможно было выполнить — поэтому в качестве дополнительной меры за то что мы не справились нам давали еще один-два круга. Оригинал статьи. Независимая Африка. Перейти к содержимому. Часть первая — Прорыв из Ньюнзу. The road to Kalamata. Часть вторая — Боевой патруль. Конго История Конго Первый мятеж — год. Часть I Кабора Басса. Часть I Крис Кокс. Часть II Крис Кокс. Вторая Мировая Война. Часть I Ян Смит. Часть II Ян Смит. Человек и политик. Горький урожай Статьи Годовщина 11 ноября. Тексты родезийских песен Стихи о Родезии Родезийские карикатуры. Часть I Сейшелы Сейшелы, Часть I Сейшелы, Крис Кокс. Когда прозвучал сигнал «отбой» до зеркального блеска было еще ой как далеко… Я лежал с открытыми глазами в темноте, в помещении, наполненном храпом моих сотоварищей очевидно, куда более флегматичных, чем я и напряженно размышлял о том, что меня ожидало впереди… Несколько следующих дней слились в один. Сергей Карамаев a. Tiomkin Оригинал статьи. Сайт работает на WordPress.

Соль-Илецк купить закладку марихуаны

Порт-Элизабет купить кокс

Купить каннабис Октябрьский