Порно Рассказы В Детстве Играли

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Порно Рассказы В Детстве Играли
Детство было просто супер! Сейчас до сих пор вспоминаю о нём... Я хочу вам рассказать несколько историй из своего детства! Начну с того, что у меня есть двоюродная сестра, и мы с ней часто в детстве играли и играли мы в разные игры, начиная с песочницы и заканчивая игрой в больнички! Она всегда мне нравилась, и я об этом ей рассказывал. Как-то раз мы поехали в деревню к бабушки в Житомир. Там наши родители помогали справляться с огородами, а мы в это время беззаботно проводили детство. Когда наши родители куда-то уехали, точно не помню куда, и мы с Ирочкой остались вдвоём, ну тут дело и началось. Я сначала начал подглядывать под её платьице, а потом она сама предложила поиграть в больнички, естественно первым разделся я, подставил ей свою попку для укольчика. Ирочка вырвала травинку и произвела укол со словами: — Укол. Потом она меня взяла за писюнчик, долгим и интересующимся взглядом начала рассматривать его, после чего она сказал: — Больной, вы абсолютно здоровы и можете одеваться! Потом мы поменялись ролями, и тут я уже начал над ней измываться, я раздел её догола и, повторив за ней, выломав травинку, и делал я ей этот укольчик раз двадцать, она сказа, что ей больно, но я её поцеловал в попу, а потом перешёл и на писю. Писю я ей лизал с таким удовольствием, что возбудился до такой степени, что набрался наглости и вытащил свой ещё совсем маленький писюнчик и попытался ей засунуть между ног, но Ирочка сжала ножки и не пустила к себе, сказав: — Нас здесь увидят, пойдём на чердак. А на чердаке у бабушки хранилось сено. Вот мы туда залезли и естественно разделись. Ирочка раздвинула ножки, и я со своим маленьким другом попытался войти в неё! Вообще елозился я, елозился на ней, так у меня нечего и не получилось. Я с неё слез и принялся лизать её писю! Ощущения остались самими приятными и на всю мою жизнь! Честно, я, когда вспоминал это всё и естественно всё записывал, смеялся от души, потому что детство это детство, и как бы наши взрослые не запрещали детям заниматься сексом, онанизмом, мастурбацией и т. д., они всё равно будут это делать! И, честно говоря, я до сих пор хочу заняться сексом с какой-нибудь маленькой девочкой, особенно смотрю на дочку моих друзей, а ей 12 лет, так у меня всё прямо переворачивается внутри! Ну а об онанизме, так ребятки не переживайте, все это делают и девочки, и мальчики, и дяди, и тёти, и даже наши родители! Я, кстати, сам видел, как моя мама мастурбирует, так я от возбуждения чуть с ума не сошел и дрочил, наверное, столько, что член чуть не стёр!
Следить за продолжением этого рассказа и другими историями: Все истории автора 10+
Здесь можно прочитать онлайн эротическую историю «Детство — супер» про секс родственников (жанр инцест) и похожие сефан рассказы о любви, сексе и отношениях. Смотри, какие истории читают сейчас и полностью бесплатно

Больше информации на сайте рекламодателя
В наше время ассортимент настольных игр для детей разного возраста невероятно широк и приобрести понравившийся
Смыслом игры является сбор карт: игроку необходимо набрать 4-5 королев, и от 40-50 очков, чья сумма зависит
Если вы задумали изготовить декоративного снеговичка, подойдет любой материал, оказавшийся под рукой.
Бумага — это самый доступный и универсальный материал, применяемый в творческих проектах.
© 2022 Информация, опубликованная на сайте, носит исключительно ознакомительный характер
Bisex-истории Виктора Толкачёва. ДЕТСТВО
Рассказы об интимных приключениях бисексуала из пос. Промышлов, примкнувшего к Южно-Уральскому индустриальному конгломерату.
* * * Внимание! Роман предназначен только для АДЕКВАТНОГО читателя старше 18 лет. В тексте встречаются описания интимных сцен характера М+М, МЖМ и М+Ж.
* * * В возрасте без малого восемь лет Витька Толкачёв пошёл в первый класс школы. Это волнующее событие для него не стало никаким не волнующим: во дворе школе и коридорах он уже бывал не раз, потому что там учились его сестра и брат. Дома они охотно занимались со своим младшим братом, детсадовским переростком, поэтому в школе Витьке было не очень интересно учиться.
То, что с трудом в своих тетрадях выводили его ровесники (их было немного), а также младшие пацаны и девчонки, он усвоил давно. К первому классу он уже довольно бегло читал и не просто считал до любого числа, хоть до миллиона, но делал все арифметические вычисления, в том числе с промежуточным запоминанием в уме: ну, это когда по-райкински мы «один пишем, а два на ум пошло»
Чтобы занять столь хорошо подготовленного ученика, их учительница, Мария Григорьевна Фёдорова, давала ему различные дополнительные занятия. И всё же в первом классе Витьке было скучно заниматься.
Но вот учёба в школе закончилась, наконец-то, и наступили долгие лётние каникулы – трёхмесячные. И однажды летом два маявшихся дурью Витьки, Толкачёв и Годайкин, это одноклассник из первого подъезда, за сараюшками своего дома начали играть в новую игру – «в доктора». Вскоре к ним присоединилась и соседская девочка Туся Чуркина из третьего подъезда. В школу она только собиралась пойти осенью, но старшие пацаны благосклонно приняли её в игру: втроём всё же интереснее, а больше во дворе в тот день никого не было.
Они прилежно мерили друг другу температуру – засовывали под мышку палочку, вытирали больному лоб, прикладывали ему горчичники из листиков подорожника, водой делали «спиртовые» растирания. Даже вызывали «скорую помощь» и вдвоём таскали Тусю вдоль сараюшек – вроде бы переносили из подъезда в машину. А Туся не могла таскать их – она была какой-то очень мелкой и хрупкой.
Игра детей со здоровым воображением всё усложнялась, и вскоре у них дело дошло до уколов от температуры и вообще от «всего больного». Уколом служила найденная поблизости едва обгоревшая спичка, и первым доктором стал, конечно же, затейник этой игры, Витька Годайкин.
Толкачёва снова уложили на спину, и он терпеливо переносил процедуру запихивания спички почти целиком в дырочку на его писюне. При этом было немного больно, но врач приказал терпеть и быть мужественным, потому что больной должен легко переносить свою боль. Вот Витька и терпел, стиснув зубы и кривя губы. А потом смирно лежал и ждал, пока Витька поставил ему второй и третий укол для тог, чтобы не случилось страшного рецидива.
Это медицинское слово, услышанное Годайкиным от врача, когда он сам в очередной раз болел ангиной, Толкачёву было не очень понятным и совершенно неприятным. Потому что в соседнем дворе жил один настоящий рецидивист – несколько раз сидевший в тюрьме дядя Валера Бахвалов из 32-го дома. Это был совершенно страшного вида, вечно заросший чёрной щетиной живой Карабас-Барабас из сказки, которому не хватало только огромного кинжала за поясом. Но страшного Бахвалова и без кинжала опасались взрослые, а дети так и вовсе боялись даже увидеть его издали, а не то, что поздороваться с ним или заговорить.
Смирно лежавшему на спине Витьке не хотелось быть рецидивистом, поэтому он терпеливо переносил процедуру введения второго и третьего укола. «Доктору» Годайкину при этом помогала «медсестра» Чуркина, и Туська старательно держала пипку Толкачёва прямо вверх, чтобы «доктору было удобнее ставить уколы». Прикосновения чужих рук к его пипке и возня с ней вызывали непроизвольную эрекцию Витькиного членика. И тогда Годайкин звонко хохотал, заявляя, что курс лечения проходит успешно, если пациент прямо на глазах становится таким здоровым.
Витьке было немного неловко и даже стыдно из-за того, что его пипка раз за разом становится такой же твёрдой, как Член старшего его брата Жорика. Но её даже смешно было сравнивать с большой Жоркиной штукой: Витькина пипка в разы оставалась меньше, даже если и твердела. При этом ему не разрешали поднимать голову с травы, чтобы посмотреть, что такое происходит у него пониже живота: — Больной, лежите тихо! Вам нельзя беспокоиться – так Годайкин интонациями голоса и жестами копировал фразы и поведение детского участкового терапевта Берты Петровны.
Но стыдновато Витьке становилось больше от того, что Годайкин с Чуркиной наперегонки смеялись над ним и его пипкой, которая не подчинялась никаким его командам и всё равно будто назло ему снова начинала торчать, когда за неё руками брался Годайкин. А ещё сильнее она твердела от осторожных Тусиных прикосновений. Зато в твёрдую пипку Толкачёва «доктору» легко было ставить уколы, как об этом авторитетно заявил Годайкин.
Потом наступил черёд Годайкина «заболеть». И тогда уже Толкачёв всё с той же «медсестрой» Чуркиной раздели ставшего смирным и покорным Годайкиа. Далее Толкачёв, копируя опыт предыдущего доктора, стал точно так же «лечить нового больного». Но Годайкин просто возмутительно потребовал ускоренного курса лечения, потому что у него, видите ли, есть прививки.
Прививки были и у Чуркиной, и у Толкачёва, но он же вытерпел все три укола, а вот Годайкин хочет посачковать. Так что пришлось «новому больному» тихо лежать и не беспокоиться, пока, благодаря манипуляциям молодого доктора Толкачёва и более опытной медсестры Чуркиной, у него не твердела пипка, чтобы в неё можно было «удобно поставить укол».
Когда Годайкину ставили третий укол, Туся вдруг хитровато глянула на Толкачёва и сказала тихонько, но так, чтобы это услышал и Годайкин: — Доктор, а мне кажется, что Ваша пипа немного больше, чем у больного.
Годайкин очень сильно обиделся на эти слова и зло вскочил, резко прервав процедуры, сам вытащил спичку из своей пипки, которая продолжала торчать, и крикнул на Туську: — А теперь болеет Чуркина!
Провинившаяся Туся покорно легла на траву, после чего немедленно была раздета двумя докторами. И вот тут-то наших Айболитов ожидал самый настоящий облом: а у Туси, оказывается, такой же пипки, как у них, вовсе и не было! Толкачёв даже потрогал пальцем то место, где должна была торчать пипка. Но там был только небольшой холмик, ровно пополам разрезанный прямой и узкой длинной щелью.
Годайкин недоумённо приложил спичку к щели: — И куда тут совать? – и медленно провёл неглубоко вставленным «уколом» по щели сверху вниз, будто что-то там нащупывал. От этой манипуляции Туся даже засучила ножками: — А-а, мне щекотно! Вы должны ставить мне уколы, а не щекотать.
Тут что-то сообразивший Годайкин отдал спичку Толкачёву: — Держи укол. Витька принял «инструмент», а Годайкин склонился над Тусиной щелью и двумя большими пальцами раздвинул её, как это делают с занавесом на сцене. Под щелью открылось что-то очень странное, влажное и тёмно-розового цвета, примерно такого же, как на внутренней кожице Витькиной пипки, если её заголить.
Мелкий развратник, сам того не зная, кем он является, тут же присунул свою пипку к Тусиной щели и начал тыкать ею в то место, где он обнаружил какую-то дырочку. Но Толкачёв не успел разглядеть её, потому что она оказалась где-то внизу.
Тусе, как до этого было и с ними самими, стало больно там, куда Витька Годайкин решил по-настоящему поставить ей укол. Но у него это не получалось, потому что его пипка была мягкой и не совалась в Тусину дырочку. На просьбы девочки не делать ей больно, Толкачёв сурово заметил: — Больная, лежите тихо и не дёргайтесь! Вам нельзя беспокоиться.
Туся терпела, хотя от боли у неё даже слёзки выступили. И вдруг очень громко вскрикнула, когда Годайкин всё же мог засунуть в неё «укол» – свою заторчавшую и ставшую крепенькой пипку, ставшую такой после того, как доктор Толкачёв взялся за неё, чтобы помочь своему «коллеге» направить укол в непокорную дырочку.
И прямо под его пальцами пипка Годайкина вдруг провалилась внутрь Туськи так глубоко, что они даже столкнулись животиками, отчего Туська и закричала, как резаная. Толкачёв очень испугался, что Годайкин и на самом деле порезал девчонку, потому что на его пипке, когда он выдернул её из Туськи. была кровь! Чужая кровь! Туськина кровь!
В этом месте доблестный ассистент главного доктора просто свалился в глубокий обморок и не видел дальнейшего развития событий в их «докторском кабинете». А занятый «лечебными процедурами» Годайкин привёл его в чувство только после того, как строго приказал Туське молчать и терпеть боль, ведь она не размазня какая-нибудь, потому что никто не кричит из-за уколов.
После этого он быстро поставил ей ещё два укола – это против рецидива. То есть, он снова глубоко ввёл и вытащил из неё свою торчащую пипку. Полностью излечив «больную» Чуркину, он тут же взялся лечить и потерявшего сознание Толкачёва. Видимо, наблюдая ранее подобную сцену, он раза три-четыре пребольно отхлестал своего «коллегу» по щекам, чтобы привести его в чувство. Поскольку Витьке всё ещё было плохо от одного только воспоминания о Тусиной крови на Годайкиной пипке, то «главный доктор» отвел домой своего ослабевшего соратника.
. Конечно, вечером разразился большой скандал между семьями Чуркиных и Годайкиных, потому что Туся пожаловалась пришедшей с работы маме, что Витька неправильно лечил её, поставил три укола, но ТАМ ей всё равно больно.
Прилюдный скандал во втором дворе на улице Красных кавалеристов начался с проклятий Тусиной мамки в адрес матери малолетнего разбойника. Эта Чуркина-дура, столь опрометчиво вынесшая позорный сор из своей избы на всеобщий дворовой обзор, впоследствии очень сожалела из-за своей несдержанности, но сделанного уже было не воротить.
Свара между матерями вскоре перешла в перебранку с многоэтажными матюками и кровавым мордобоем между отцами. Но никакого толку от этих разборок не было, ведь Туся в свои неполные семь лет уже потеряла невинность и ославилась на весь микрорайон. Но в суд Чуркины не стали подавать, побоялись ещё большей огласки. Да и Годайкины чем-то очень солидным закрыли позорные их рты.
Толкачёвых эта история только слегка задела крылом. Витьку даже жалели, что бедняжка потерял сознание при виде зверств Годайкина над бедной Тусенькой. А сам Витька Толкачёв сожалел только об одном: что не видел, как его тёзка и временный коллега поставил Тусе второй и третий укол, пока он лежал в беспамятстве.
Года через три Чуркины переехали жить в большой город, потому что в их сторону продолжали тыкать пальцами: вот, это те самые, малолетнюю дочку которых.
А Годайкин на все приставания Толкачёва рассказать, как он делал Тусе уколы, недовольно отмахивался от назойливого одноклассника: — Да не понял я ни хрена. Первый раз просто испугался, потому что показалось, будто под лёд провалился. А второй и третий раз просто сунул и вынул, а затем тобой занялся, пока Туська рядом хныкала, что ей больно. Ни хрена не научилась она терпеть боль. Ведь нам тоже было больно, когда нам уколы делали, правда. Вот, и ты тоже согласен. Но мы же не плакали, потому что мы с тобой – настоящие мужчины. Об этом мне папа сказал через три дня после того, как хорошенько выпорол после той истории. И вот тогда мне по-настоящему было больно, я три дня не мог присесть на попу. Но и тогда не плакал, а терпел боль, потому что сам был виноват, раз связался с этой дурой Чуркиной.
Вера и Надя впервые играют. Впервые играют вместе, если, конечно, не считать совместной игрой популярную у девочек моих в прежние времена бешеную беготню по коридору от двери к шкафу с утробными воплями и разможжением друг друга о шкаф. Но беготня по коридору (если не остановить экстренно) кончалась минуты за две расквашенными носами и плачем. А тут они уж битый час играют тихонько в комнате без всякого членовредительства и к обоюдному удовольствию. Наконец-то они доросли до того, чтобы играть вместе. Они играют в доктора.
Начинается игра с того, что всех в доме кукол и плюшевых мишек выкашивает вдруг эпидемия неизвестной, но очень опасной болезни. Надя приносит кукол по две или по три и, трагически сложив бровки констатирует:
Тут надо различать, когда слово «бо» в Надином исполнении значит «боюсь», а когда значит «болеют». Я немножко изучал китайский. Я знаю, что в языках бывают тона. Я легко отличаю одно «бо» от другого.
Когда целая гора кукол лежит в кухне на полу и, предположительно, корчится от боли, Наде этого кажется недостаточно. Она сама ложится рядом и сама принимается стонать и корчиться, так натурально, что пару раз мне даже всерьез хотелось вызвать неотложку. А Вера со всегдашним своим гиканьем вбегает следом и заходится натуральным коклюшным кашлем. Хорошо, что я сам держал Веру, когда ей делали прививку от коклюша, и точно знаю, что коклюша быть не может. Всё! Лазарет!
Вера обводит кухонный наш лазарет глазами. Это не эпидемия даже, это пандемия – больны все. В этих условиях значительно выгоднее, конечно, быть врачом, чем больным. И Вера становится врачом. И главное, конечно, – сортировка.
Решительно оставив кукол не подавать признаков жизни, Вера подходит к Наде, берет Надю за руку и говорит:
Ведет в комнату и укладывает на диван. Надя лежит тихо. Будешь лежать тихо, если любое нарушение постельного режима доктор решительно пресекает ласковыми словами «лежите, больной, лежите» и подкрепляет заваливанием, придавливанием и удушением. Впрочем, Наде отчетливо нравится, что Вера так о ней заботится.
Вера надевает очки для плавания, вставляет в уши игрушечный стетоскоп, второй игрушечный стетоскоп вешает на шею, раскладывает по кровати игрушечные шприц, докторский шпатель, градусник, гортанное зеркальце…
— Давайте, больной, померяем тапатуру. Откройте, пожалуйста, рот… — интересно, откуда она знает, что врач должен обращаться к пациенту на «вы»? – Шире. Шире рот откройте! Шире, Надя, ты что не понимаешь? Широко открой рот, вот так а-а-а-а!
Надя повинуется и довольно улыбается, когда ей удается вывернуть челюсть чуть ли не наизнанку.
В следующие пять минут Вера внимательно прослушивает Наде стетоскопом примерно брюшную полость, ставит Наде градусник в сгиб локтя, осматривает горло при помощи шпателя и стучит по лбу гортанным зеркальцем. Надя счастлива. Особенно Наде нравится, когда Вера делает ей укол игрушечным шприцем в пятку. (Это я знаю, где они видели. Это они видели в мультфильме «Маша и Медведь».)
Тот же самый осмотр повторяется раз двадцать, прежде чем Вера говорит наконец:
— Ну, теперь я заболела, знаешь? Теперь ты меня лечи.
И Надя кое-как лечит Веру. А потом снова Вера раз двадцать – Надю.
И им не надоедает. Они могут играть таким образом часами. Единственное, что может им помешать – это если смотришь на них. Тогда Вера злится и кричит:
Я думаю, это потому так, что они играют не во врачебную профессию, а во врачебный ритуал, в таинство. Если кто-то посторонний подсмотрит вдруг и скажет чего доброго, что доктор не должен лупить пациента гортанным зеркальцем по лбу – таинство разрушится, трепетная радость от игры будет безнадежно испорчена.
Поделитесь статьей, если она важна для других
Таня уже совсем чувствовала себя виноватой. Действительно, если разобраться, то с братом она поступила не по–родственному.
— Ну хочешь, — она уже боялась, что сейчас Денис обидится, и всё, — ну хочешь, сделай со мной что–нибудь!
— Что, например? — это с пренебрежительной досадой.
Ага. Это надо закрепить. Недоверчиво:
— Нет! — (и действительно, что ещё нового с неё можно взять?).
Таня несколько струхнула, но послушалась. Денис внутренне торжествовал.
— Тогда, — заявил он, — будешь до отъезда делать то, что я тебе прикажу.
— Только я дом поджигать не буду, и в муравейник садиться не буду, и вообще…
— Хорошо, — согласился Денис, — без вреда здоровью и без последствий со стороны бабы Кати и вообще посторонних. Так пойдёт?
— Так пойдёт. — Она подумала ещё. — Будешь со мной то же, что с Леной, делать?
— Почему? — Денис действительно удивился, она что, так чётко знает, когда повзрослеет настолько, чтобы…
— А через две недели опять можно будет, — сказала она доверительно. Денис так ничего и не понял, но решил, что это не так важно, разберётся со временем.
Таня кивнула. Денис помялся. Ну что, прямо так ей и говорить, что ли?
Таня отошла от окна, и Денис с бьющимся сердцем влез внутрь. Постель была расстелена, на стуле висели шорты, футболка и трусики. Они почему–то взволновали Дениса. Сознание того, что там, под рубашкой на Тане ничего нет, ну совсем ничего, хотя и было глупым, но очень острым. На лице Тани была написана игривая покорность. Она действительно собиралась
Корейски Порно Трахает Жену Сына
Порно Видео Зрелые Сверху
Немецкое Порно 24 Бесплатно