«Помада»

— Глупости это все… — пытается отмахнуться Владимир беспомощно, глядя на любовника из-под ресниц. Идея играть в карты с Онегиным была не самой удачной, особенно после второй бутылки терпкого сладкого вина. Голову приятно вело, очертания кабинета, в котором они были, слегка расплывались, словно нарочно оставляя фокус на одном только Евгении, развалившемся напротив. Тот лениво покачивает меж пальцев полупустой бокал и растягивает уголки губ в лисьей ухмылке.

— Ну почему же, карточный долг — дело святое, Владимир. Вы никогда не казались мне нечестным человеком. Разве вы нечестный? — Онегин смолкает, позволяя паузе повиснуть в воздухе и замереть. Он будто слышал, как собственные слова крутятся в затуманенной алкоголем голове юного поэта, как заевшая пластинка: «нечестный, нечестный, нечестный…» Будь Ленский в здравом рассудке, непременно бы воспринял это как оскорбление и дулся бы до конца вечера, но сейчас это лишь подстрекало идти на провокацию.

— Но откуда бы у вас женское платье, да и к тому же с помадой? Вы же не дама, Евгений, совсем-совсем не дама, я бы точно знал… — Ленский замычал, уперевшись локтем в кофейный столик и блаженно прикрыв глаза, пока Онегин над ним глухо посмеивался. Как же наивен и прост был юноша. Ну и что, что он не дама? Разве это единственный предлог заиметь у себя женские вещи?

— Давайте мы лучше посмотрим, что у меня есть… — Евгений оттолкнулся от подлокотников кресла и, провожаемый внимательными глазами, направился к огромному шкафу. Чего внутри него только не было! Ленский любопытно пытался выглянуть из-за плеча Онегина, чтобы получится рассмотреть все содержимое, но ему это не удалось: найдя нежно-голубое платье для прогулок, он тут же захлопнул дверцы и торжественно повернулся к возлюбленному, держа меж пальцев струящуюся ткань.

— Пока вы будете одеваться, я непременно найду вам помаду. Может быть, даже румяна. — хотя вряд ли бы Ленскому, пунцовому до кончиков ушей, нужны были сейчас румяна. Поэт был полностью уверен, что этот спор — лишь игра, чтобы посмеяться, и нисколько не ожидал, что перевоплощаться нужно будет всерьез.

— Право, Евгений, стыдно-то как. А если слуги ваши зайдут? — но Владимир знал — не зайдут, и пропустил момент, когда нежный шелк оказался в его руках, а Онегин отошел к своему туалетному столику, с деланным увлечением пересматривая содержимое внутри. Ленский вдруг отчетливо ощутил, как сердце трепещет где-то в горле, когда он стал дрожащими пальцами расстегивать пуговицы рубашки, позволяя ей с легким шелестом упасть на пол. Следом пошли брюки: Ленский едва не упал, на секунду потеряв равновесие, и с ужасом обнаружил, что Онегин за ним все это время наблюдал.

— Отвернитесь немедленно! — воскликнул он обиженно, будто девственница, и Евгений лишь прыснул со смеху, но послушно повернулся обратно, позволяя Ленскому закончить переодевания.

Признаться, от себя он ожидал другого эффекта, когда собирался увидеть Владимира в платье. Возможно, немного поддразнить юношу, пошутить, а там и отпустить с делом, чтобы не мучать. Но Евгений застыл, медленным, проникновенным взглядом осматривая платье, которое сидело на гибком теле как влитое, обнимало очертания бедер и стройную грудь, обнажало плечи в местах, которых Онегин так любил касаться губами. Первые пару минут не было ни слов, ни звуков, но они и не были нужны. Евгений буквально пожирал глазами любовника, с каждой секундой вгоняя его в краску лишь сильнее.

— Вы наконец нашли помаду? — не вытерпел беспомощный Владимир, пряча глаза и нервно поправляя край платья, пытаясь как можно больше прикрыть собственные оголенные ноги. Он ощущал себя чужим в этом нелепом наряде, странным, но при этом заманчиво-интригующим, а реакция Онегина лишь подливала масла в огонь.

На негнущихся ногах Владимир подошел к зеркалу и, взяв помаду из чужих рук, принялся наносить ее на свои губы неуверенными, неровными мазками, пытаясь привыкнуть к этому. Все время Евгений не сводил глаз, теперь с удовольствием разглядывая изящную спину.

— Ну что? Насмеялись? — пробормотал Владимир, всем корпусом повернувшись обратно к возлюбленному. Если не знать, что он — юноша, то Ленского вполне себе можно бы было принять за красивую девушку… Да и не зря: черные, роскошные кудри по плечи, густые ресницы, обрамляющие темные глаза, стройная фигура и то, как на ней сидит это дьявольское платье…

Рассмеявшись, Онегин сел обратно в кресло и потянул за собой пискнувшего Владимира, заставив того оседлать его бедра. Румяна действительно были бы ни к чему: Ленский краснел все сильнее и сильнее, тем не менее не в силах отвести глаз от Евгения.

— Вам… к лицу эта помада. — наконец признался он, и его большие холодные руки сами легли на поясницу юноше, прижимая того ближе-ближе-ближе к себе. Владимир, не ожидая, обнял его за шею и расхохотался, улыбаясь во весь рот.

— Ну вы и подлец, Евгений! — после чего жарко его поцеловал, оставляя на губах любовника след от помады.