Показания Абызова в суде (часть 1)

Ваша честь, уважаемые участники процесса, сегодня я начинаю давать показания и это мои первые показания почти за пять лет. Со дня моего ареста и на протяжении этих лет я неоднократно обращался сначала к следствию, затем к суда с просьбами объяснить мне в чем же я все-таки обвинен. Более того, я обращался к следствию с просьбой сообщить мне кому и какой ущерб был нанесен моими действиями, чтобы я мог добровольно возместить этот ущерб еще на этапе следствия. Это обращение есть у суда в материалах дела. Ни на одно из моих обращений я не получил ответа по существу и сегодня после почти двух лет судебного процесса, после предоставления подсудимыми всех доказательств, я нахожусь в полном замешательстве ибо обвинения не только не стали мне понятными, но и приобрели еще более запутанный и противоречивый характер. Я должен давать показания и доказывать свою невиновность, так и не понимая у кого и в каком размере произошло хищение. 

После удовлетворения ходатайства обвинения, потерпевшими признаны еще два юридических лица — компания СИБЭКО и РЭС, которые, на момент совершения сделок по приобретению энергосервисных компаний, на 95,5% находились в моем бенефициарном владении, то есть, по сути дела, полностью принадлежали моим компаниям. Каким образом, по новой версии обвинения, я украл сам у себя? Но еще и каким-то чудесным образом в дополнении к этому совершил хищение в отношении трех миноритарных акционеров, которые тоже признаны потерпевшими, один из которых заявил гражданский иск, который уже мной полностью удовлетворен. При этом в суде миноритарные акционеры показали, что у них на самом деле ничего не похищали. А компания РЭС предоставила в суд сначала данные, что хищения в отношении компании нет и ущерба нет. Затем, эта же компания, не опровергая свою предыдущую позицию, заявила, что ей причинен ущерб в 1,5 млрд рублей. Более того, не предоставив под это никаких обосновывающих материалов и вычислений, как того требует законодательство при заявлении гражданского иска. Мне тяжело понять и обосновать суду очевидные вещи, что я не мог сам у себя украсть. 

И я не создавал ОПС для достижения этих целей. Уважаемый суд, как я должен защищаться и свидетельствовать по обстоятельствам описанным в обвинении, в котором излагается, что я авторитетом статуса министра покровительствовал самому себе, как физическому лицу, осуществляя незаконную предпринимательскую деятельность? Как я должен объяснить суду, что абсолютным абсурдом подкупать сотрудников своих же компаний для того, чтобы не разглашали сведения о моем владении компании СИБЭКО, при том, что эти сведения лично мною были многократно раскрыты во все государственные органы. 

Как я должен свидетельствовать о невиновности в легализации, если в материалах дела и оглашенных показаниях Двойниковой в суде четко сказано, что именно она приняла решение о конвертации, что является, по версии следствия, непосредственно событием легализации, а Двойникова при этом не является обвиняемой и абсолютно неуважительно вела себя в отношении суда и участников процесса. Но судят меня и других подсудимых — это непонятно и несправедливо. 

По сути, предъявленные мне обвинения касаются обычной предпринимательской деятельности в хозсубьектах. И обвинение своим подходом фактически криминализирует предпринимательскую деятельность, как таковую.

При этом, в предъявленных обвинениях речь идет об исключительно частных компаниях — принципиальный вопрос! Речь идет о компаниях без какой-либо доли участия государства. Исключительно о частных деньгах без доли бюджетных средств. 

Обвинение по каждому эпизоду написано бесконечно абстрактно. Нет ни одного события, в котором бы обвинения описывались конкретно — факты и обстоятельства. Надо доказывать по обстоятельствам, которые описаны фразами «не позднее апреля 2012 года в неустановленном месте при неустановленных обстоятельствах». 

<...>

Повторяю. Почему я принял решение о продаже активов? Дело в том, что в этот период время я практически перестал заниматься бизнесом и стал активно участвовать в общественных и социальных проектах. Мнго раз меня включали в рабочие группы правительства и Администрации президента [Дмитрия Медведева] по разработке стратегии, развития, экспертизе и отдельных государственных проектов. За короткий промежуток времени, не полный год, я принял участие в международных мероприятиях президента России [Медведева] и сопровождал его в поездках в Карелию, Вьетнам, Данию, США. Я начал заниматься общественной работой и публичной деятельностью. Вот так я и решил продать свои активы и посвятить себя работе на благо страны и людей, как бы это высокопарно не звучало, но именно эти слова мне сказал президент [Медведев], когда принимал меня на работу.  

К 2010 году многие из моих бизнес-проектов я продал. И это существенный показатель, ваша честь, моей последовательной позиции по реализации принадлежащего мне бизнеса, которую я стал реализовывать еще до прихода на государственную службу.

К 2010 году мной были проданы: Новосибирскавтодор (крупный дорожный строитель), который выкупили мои партнеры, компанию по (?) питанию (крупнейший в Сибири производитель мяса свинины и птицы) выкупил мой давний партнер, были проданы энергосбытовые активы — Новосибирскэнергосбыт, Читаэнергосбыт, Омск, Бурятэнергосбыт, компания «Энергострим». Одним из саамых интересных проектов была компания Мостотрест. И это важный элемент. Потому что я не просто являлся председателем совета директоров Мостотреста, но я еще и владел контрольным пакетом главного мажоритарного акционера компании Мостотрест — компанией Marc O'Polo. Кстати, надо сказать, что это имеет непосредственное отношение к делу, так как члены совета директоров Мостотреста в том числе состояли из представителей РУ-КОМ и Николай Степанов был членом совета директоров, и Данила Никитин был членом совета директоров ПАО «Мостотрест».

Это уникальное предприятие с участием РУ-КОМ провело публичное размещение акций — это была одна из моих стратегий по продаже и выхода из бизнеса. Причем публичное размещение акций Мостотрест провел именно в России, а не за рубежом — это в 2010-2011 года оказалось самым успешным и крупным IPO российских компаний после кризиса 2008 года. представьте себе, что капитализация Мостотреста после размещения его акций составила более 2 млрд $, а достигла в результате торгов более 2,6 млрд $ или 78 млрд ₽ по среднему курсу на 2010 год. Компанию, которую мы подняли из банкротства, привели в порядок — этим непосредственно занималась в том числе управляющая компания РУ-КОМ, — была размещена на публичном рынке, 25% акций проданы в свободное обращение. 

Почему я делаю акцент на этих цифрах? Потому что это важно с точки зрения того, какого масштаба бизнес управлялся командой РУ-КОМ. И что, в размере этого бизнеса, составляют те инкриминируемые хищения — денежные средства, — фигурирующие в уголовном деле. 

После размещения Мостотреста на Московской бирже, я продал свой пакет Аркадию Ротенбергу, о чем писали все газеты. Я считаю, что РУ-КОМ и мы с партнерами сохранили уникальное предприятие, вытащили его из банкротства, но самое главное сейчас все видят результат этой работы. Крымский мост, который был построен Российской Федерацией — это работа Мостотреста, который мы тогда спасли. И это заслуга в том числе присутствующих здесь [на скамье подсудимых] людей. Вот так!

После продажи большинства активов, к концу 2010 года по управлением РУ-КОМ фактически осталась Новосибирскэнерго и компания «Промышленные технологии». Отдельно скажу про компанию «Промышленные технологии» — это уникальное производство, которое мы создали с нуля в чистом поле вместе с партнерами, проинвестировав туда значительный капитал. Эта кампания стала проектировать и производить уникальное стрелковое оружие — снайперские комплексы ORSIS, которым нет аналогов ни в России, ни за рубежом. Очевидно суду, я думаю, и гособвинению, какое сегодня имеет значение продукция этого предприятия, она работает, выпускает свою продукцию уже на новом этапе его значительного усовершенствования. 

Именно в конце 2009 года Николай Степанов, который является в том числе обвиняемым по этому уголовному делу, был назначен генеральным директором РУ-КОМ. Почему именно Степанов был назначен на эту должность, чем руководствовался я, принимая это решение? Уважаемый суд, я знал Николая много лет со времен совместной работы в РАО ЕЭС России. Еще в начал 2000-х годов Степанов отвечал за ликвидацию энергокризиса в Приморье7 Именно его, после того, как замер Владивосток в 2000 году, направили из Читы справляться с авариями и восстанавливать энергетику замерзшего города. Наверное, не все помнят это, именно тот период времени, когда огромный город в Российской Федерации просто за-мер-з. С обледенениями стен в жилых домах, в квартирах, по полметра глыбы льда — мы все это помним, это все показывало телевидение, это было ужасное время. Помимо всего прочего, я назначал Степанова не только из-за этого. Помимо всего прочего, у нас сложились не плохие отношения — на тот момент исключительно деловые.   

В 2000 году, о котором я сейчас говорю, меня назначили руководителем антикризисного штаба по восстановлению энергетики Дальнего Востока после того, как кризис уже произошел, а со временем под мое начало передали управление всеми энергетическими станциями и электросетями по всей Российской Федерации, которые находились в собственности государства, когда это была исключительно государственная компания — Единая энергетическая система РФ.

Уважаемый суд, это был 2000 год, мне было не так много лет, но уже в то время, после этих решений руководства, совета директоров РАО ЕЭС России, а надо сказать, что это государственная компания — совет директоров РАО ЕЭС России возглавлял действующий руководитель администрации президента РФ Александр Стальевич Волошин, — и эти решения принимал он, о передаче под мое начало. На тот период времени, в 2000 году более 500 тысяч человек находились непосредственно под моим руководством в всех регионах страны от Камчатки до Мурманска. Я могу сказать исходя из моего опыта работы в энергетике, что Степанов — один из лучших управленцев в энергоотрасли. Он выдающийся руководитель — мне есть с кем сравнивать, у меня было большое хозяйство и я видел разных руководителей. Я убедился в этом когда он вытащил из энергокризиса Владивосток и когда в РУ-КОМе будучи заместителем генерального директора он справился с последствиями мирового кризиса в 2008 году, у меня не был сомнений кого назначать генеральным директором и кому доверять управление моими бизнес-активами.  

Как я уже сказал, у нас установились товарищеские отношения, позже они переросли в дружеские, я полностью доверял и доверяю Николаю Степанову, я понимал и понимаю, что на него можно положиться — это не только моя позиция, но свидетелей, в том числе Александра Александровича Карелина, который здесь присутствовал, а я думаю, что сюда могли прийти свидетельствовать об этом не десятки и не сотни, а тысячи людей, которые работали со Степановым. Я был полностью уверен, что он справится с задачей по управлению РУ-КОМом, как в части оперативного управления активами, так и с продажей Новосибирскэнерго. На чем строилась моя такая уверенность? В 2009-2010 годах те переговоры с потенциальными покупателями Новосибирскэнерго вел не я, — при этом, не будучи государственным служащим, в этот период времени я не погружался в эти вопросы, и объяснил, исходя из каких личных обстоятельств и семейных, — но в 2009-2010 годах все переговоры с потенциальными покупателями вел лично Степанов. 

<...>

В конце 2010 года мне было сделано предложение о переходе на государственные услуги, не в 2011 году, ваша честь, уже в конце 2010 года мне сделали предложение о переходе на государственную службу. И, хотя мне было это интересно, и я для себя принял принципиальное решение изменить в том числе направление своей профессиональной деятельности, и свою жизнь, и я хотел переходить на государственную службу, но в тот момент я не мог этого сделать, опять же по семейным обстоятельствам, — я ожидал рождение дочери. И после этого замечательного события, когда это случилось, пять же была трагическая история, у меня была серьезная травма и на протяжении трех месяцев я вынужден был проходить курс операций и реабилитаций.

В 2011 году, первая половина года, первые десять месяцев я просто лежал прикованный к кровати, никакого управления никакими активами подавно не осуществлял, занимался исключительно восстановлением, а также получал кусочек счастья от рождения ребенка, которое я не получил, находясь здесь в тюрьме, с моим четвертым ребенком.

Я в 2011 году, заявляю, свидетельствую суду абсолютно ответственно: за 2011 год я не провел ни одного совещания, не посетил ни одной компании группы РУ-КОМ, не согласовал ни одного вопроса по управлению моими активами — ни а-дна-во! Я занимался исключительно семьей. А также после реабилитации я вернулся к участию в общественных проектах, к которым меня привлекал президент [Дмитрий Медведев] и Администрация президента. Какие это были мероприятия и какая это была работа?  

В 2011 году заседание президентского совета по инновациям и модернизации прошло в центре Цифровой Октябрь [Digital October], активы которого уважаемым судом арестованы. Этот центр был создан мной и моими партнерами. Это первый в России бизнес-инкубатор по развитию стартапов и новое общественное пространство Москвы для встреч и организации работы новых технологических предпринимателей. По стандартам и примеру Цифрового Октября, в том числе, правительство Москвы, после заседания президентского совета, начло развивать технопарки в московских промзонах. Именно это было рекомендовано в выводах соответствующего президентского совета.  

Таким образом, в 2011 году РУ-КОМ и вся команда РУ-КОМ, включая Степанова, работали абсолютно автономно от меня как учредителя и владельца РУ-КОМа — как РУ-КОМа, так и энергоактивов. В этом же 2011 году произошла по управлением РУ-КОМа реорганизация Новосибирскэнерго и вывели из компании СИБЭКО, позже — компания РЭС. С учетом моего принципиального решения о переходе на госслужбу, я поставил перед Степановым задачу об окончательной реструктуризации и продаже активов. 

<...>

Я был назначен советником президента [Медведева] в январе 2012 год. К тому моменту я уже продолжительное время работал на общественных началах руководителем Общественного комитета сторонников президента [Медведева], в него входило более 200 выдающихся граждан России, которые объединились в этот комитет, чтобы оказать поддержку президенту в период выборов в Государственную думу в 2011 году. Для меня это было большой честью — работать с такими людьми. К моменту своего назначения советником президента, может быть уже около полугода или четырех месяцев    до этого, я окончательно договорился со Степановым об условиях продажи СИБЭКО и РЭС. О деталях этих договоренностей я расскажу чуть позже и подробно, но сейчас я хочу обратить внимание суда на то, что еще в 2011 году я определил параметры и договорился о продаже энергоактивов со Степановым и это было абсолютно логично, потому что тогда шли интенсивные переговоры со всеми заинтересованными покупателями. Таким образом, еще до моего поступления на госслужбу, но уже после моего фактического отхода от управления бизнесом, эти договоренности состоялись. Конечно, можно предположить, что обвинение утверждает, что это решение состоялось до 12 апреля 2017 года, и, формально, 2011 год подходит под эти даты, но это является принципиальным моментом во всей истории обвинения меня в незаконной предпринимательской деятельности в соответсвии с 289 статьей.  

<…>

В 2017 году Николай Степанов в ходе одной из наших товарищеских, дружеских встреч сообщил мне о том, что он в принципе выходит на сделку по продаже СИБЭКО с компанией СГК. Хочу отметить суду о том, что действительно факт такого разговора был, и было бы странным, если бы я узнал о сделке, которая совершилась, из газет — если бы я суду это сказал, я думаю, что вы бы сочли, что я сумасшедший, — такого в жизни не бывает, это истинная правда. Но это не было в форме доклада или какого-то отчета. Два человека… На самом деле это тоже важный момент. До поступления на государственную службу у меня со Степановым были достаточно дистанцированные отношения, товарищеские. У меня не было с ним, по сути дела, каких-то доверительных, дружеских отношений до поступления на государственную службу. Но это в том числе было связано с некоторым обычаем дисциплины и субординации какой-то. Мы никогда не переходили с ним на «ты», до моей государственной службы, всегда по имени отчеству.

Понимаете, уважаемый суд, человек когда оказывается на государственной службе, он вынужден изолироваться от своих старых отношений во многом. Люди на государственных постах, советники президента, министры, они на самом деле в этом отношении достаточно уязвимые и несчастные люди по причине того, что на них служба накладывает определенные ограничения и вообще этот уровень на психику давит! Возникает абсолютно человеческий дефицит общения, который абсолютно естественен. 

Отношения со Степановым установились только на государственной службе. Тогда, я мог сказать, я приобрел друга. Мы собирались с ним не так часто, правда, мы выезжали на охоту, разговаривали про увлечения — у нас с ним были одинаковые увлечения — охота, снайпинг, играли в шахматы, пили красное вино — немного, не напивались никогда. Я помню, что на Дыбинском мы с ним встретились, это был конец 2017, наверно, год. В такой атмосфере, что называется, слушая потрескивающий винил, он сказал, что выходит на… Но как я отреагировал? Мы столько раз вроде бы заканчивали эту сделку в 2009, в 2011 году, Николай парень такой эмоциональный: «но вот выходим-выходим… в 2009-м, в 2010-м году, вот эти купят…». 

Я могу сказать, когда он первый раз сказал мне про СГК, я ему говорю: Коль, это как в анекдоте «Волки! Волки!», вот ты продай, у тебя условия все понятны, и потом будешь, что называется воздух сотрясать. Поэтому это была просто товарищеская беседа. Ну, хорошо, выходит — выходит. Он до этого, в 2015 году примерно такой же разговор был, по моему, он тоже говорил: «ну, вот, наверно, с СГК я окончательно договорился». 

Это был вот такой формат общения. Меня абсолютно не интересовало что, какие, сколько, чего. По двум причинам: во-первых, я, действительно, находясь на государственной службе, ревностно относился к ограничениям, которые на меня накладывались — щепетильно. Я очень переживал за то, что я вышел из бизнеса будет не только возможно негативно восприниматься в отношении меня, но если будут хотя бы какие-то намеки на мои бизнес-интересы — это будет восприниматься негативно в отношении всего правительства. Я потом об этом скажу, в том числе буду свидетельствоватьо своих разговорах с председателем правительства и мои докладные на руководителя администрации — это все есть в материалах дела. Я действительно, можно говорить романтик, не романтик, — я принял для себя решение перейти на государственную службу — все! Я закончил свою бизнес-карьеру и перелистнул страницу. И поэтому даже к таким разговорам, которые даже в полу-хиханьки проводились, — я относился очень… я напрягался. Мне это было очень некомфортно. Точно также, ядумаю, как бы было некомфортно, если кто-то из знакомых придет к гособвинителю и скажет: у тебя там дело Абызова рассматривается, давай поговорим об этом… Вот я точно также… Это неприемлемо… Ладно, проехали. 

У Степанова была задача, у него были полномочия, он должен был их решать самостоятельно, поэтому он мне не докладывал и мы с ним эти вопросы не обсуждали. Все, что необходимо, мы с ним зафиксировали в 11-м году. Никакой отчетности со стороны Степанова передо мной не было. Те нечастые встречи — к сожалению, не частые, я хотел бы, чтобы было у меня больше возможности встречаться с друзьями, — носили абсолютно неформальный характер.

Мой помощник Хибаров Сергей, который, что называется, подпадал под горячую руку и мое возмущение, и он сообщил на суде, что еще в самом начале, перед своим уходом на государственную службу, я своих сотрудников и знакомых, извинившись, предупредил: Ребята, ко мне по вопросам бизнеса не обращайтесь. А секретарям запретил соединять меня с кем-либо без моего предварительного согласования. Поэтому, если мне кто-то звонил, телефон мобильный, в том числе, был постоянно на секретаре, они в компьютер вносили, если я понимал, что это связано с моей текущей работой, то связывали…  

Я бы хотел заострить на этом внимание, что на самом деле, Панферов, перед нашей с ним первой встречей, — заместитель председателя Совкомбанка, он мне лично позвонил на мобильный — чему я очень удивился — и предложил встретиться по личным вопросам и финансам. Не так, как это излагается в версии следствия, что я ему назначил встречу, — он лично мне позвонил на мобильный. 

История с моим мобильным телефоном — я буду просто потом говорить — он был у десятков тысяч людей, просто у десятков тысяч людей, и я его не менял. Все общественные организации знали и так далее. Просто эти звонки поступали либо в секретари я отдавал телефон, либо охране, когда пользовался им в машине, пользовался очень редко. поэтому нет никаких материалов —я не вел никаких разговоров ни по работе, ни… 

Резюмируя первую часть своего выступления о том, что обвинение считает, что я занимался незаконной предпринимательской деятельностью, заключив фиктивный договор с «Резервом» — еще раз свидетельствую суду: я никаким образом не участвовал в предпринимательской деятельности в этот период, когда находился на государственных должностях. Обвинение по данному вопросу не подтверждается абсолютно ничем — ни показаниями свидетелей, которые прямо говорят об обратном, ни свидетелями, которые занимались продажами акций компании СИБЭКО, ни материалами уголовного дела. 

Второе. Обвинение вменяет мне то, что я якобы скрывал сведения о своем имущественном положении, а также и о том, что я являюсь бенефициарным владельцем АО «СИБЭКО»… 

Ваша честь, моя однозначная позиция, я четко и откровенно хочу сказать — я никогда, подчеркиваю, никогда не скрывал ни от государства, ни от кого-либо еще своего бенефициарства в отношении каких-либо компаний. Это касается, в том числе, компании СИБЭКО. ФНС, Генпрокуратура, Администрация президента, руководство правительства знали о том, что я являюсь бенефициаром российских компаний Новосибирскэнерго и владею АО «РУ-КОМ». При этом, в период своей государственной службы я не принимал никакого участия в управлении этим обществом. 

Сам тезис о том, что я что-то и от кого-то якобы длительно и активно деятельно скрывал не выдерживает никакой критики и противоречит даже тем материалам дела, которые имеются в уголовном деле. И сейчас я объясню я объясню подробно почему. Вот кто-то из присутствующих действительно может поверить в то, что энергоснабжение, отопление, электроснабжение третьего города в стране, полутромиллионника, осуществляется компанией, у которой владельцы никому неизвестны? Вы можете это себе представить? Столица Сибирского федерального округа, академгородок, огромное количество оборонных предприятий и объектов. Третий город в стране снабжается электроэнергией теплом — никто не знает кто владелец?! Мы действительно про это серьезно говорим? Я должен в это обвинение верить и против него свидетельствовать? Я скрывал? Карелин, который здесь выступал, а это не просто герой России, это сенатор от Новосибирской области, сказал: «Послушайте, только на заборе не было написано ‘Абызов владелец Новосибирскэнерго’». Я скажу в какие органы я итак уведомлял. Само обвинение восхитительно по свей циничности и лживости! Я не скрывал никогда того факта, что являюсь бенефициаром Новосибирскэнерго, а в последствии СИБЭКО. 

Еще в 2009 году — это есть в материалах уголовного дела — мною лично, за моей неподдельной подписью, в отличие от той, которую предоставляет обвинение, на соглашении с Мильниченко, мной было направлено уведомление в Федеральную антимонопольную службу, где я сообщил о том, что являюсь конечным бенефициаром Новосибирскэнерго. На тот момент СИБЭКО являлось дочерним обществом Новосибирскэнерго, следовательно, уведомляя о своем бенефициарстве в отношении Новосибирскэнерго я уведомлял о своем бенефициарстве в отношений всей группы компаний Новосибирскэнерго.

До 2011 года общество Новосибирскэнерго являлось единственным акционером СЭБЕКО. После этого оно было реорганизовано и СИБЭКО стало его правоприемником, бенефициарство о котором я подтверждал.

В тот момент, когда меня принимали на госслужбу, меня проверяли на соответствие всем требованиям, установленным для претендентов в соответсвии с федеральным законом о государственной и гражданской службе. В частности, в 16 статье этого закона установлено правило, что нее могут быть приняты на службу лица, которые не представили или представили ложные сведения о своих доходах, имуществе и обязательствах имущественного характера. <…>

По результатам проверки, руководство Администрации допустило меня до осуществления обязанностей на государственной службе, абсолютно очевидно это показывает на то, что уже на тот момент государственный органы были в курсе факта владения мной компанией РУ-КОМ и его зависимых обществ. <…>

Более того, со всей ответственностью хочу сказать суду следующее. До моего назначения 18 января 2012 года на должность советника президента со мной проводились встречи и собеседования — помощники президента и глава Администрации президента Иванов Сергей Борисович. Я заявляю суду, что на всех этих встречах я подробно рассказал руководителям Администрации президента о своем бизнесе, в том числе, о моем бенефициарном владении компаниями СИБЭКО и РЭС, а также РУ-КОМ.

Более того, еще раз хочу судебной коллегии со всей ответственностью заявить: при моем назначении на должность советника президента, я доложил президенту России Дмитрию Анатольевичу Медведеву в деталях о своих бизнес-активах, в том числе, о своем участие в РУ-КОМе, СИБЭКО и РЭС. Более того, мне задавался простой вопрос: «Он без тебя развалится? Будет функционировать?» Он давно уже без меня функционирует. Я объяснял, я рассказывал… Обвинение считает, что можно стать советником президента, как черт из табакерки в черном ящике? Действительно вы считаете, что службы все не проверяют тех, кто входит в кабинет к президенту? И не раз, и не два, а регулярно. А в то время практически еженедельно по несколько раз. Нет, нет, нет обвинение другое утверждает, ваша честь, оно утверждает, что можно входить в кабинет к президенту, докладывать президенту, быть принятым на работу и возглавлять, создавать при этом организованное преступное сообщество в это же время! 

Потому что обвинением мне инкриминируется о том, что я создал ОПС с 210 статьей до апреля 2012 года в бытность свою работы советником президента — в Кремле, в центре Москвы! Мы этому должны поверить? Я не знаю почему такой низкий уровень оценки работы своих коллег у государственного обвинения. Они думают считают, что Федеральная служба безопасности не может работать? Или она проходимцев с улицы запускает на такие должности? Мы должны в это с вами поверить? Это написано в обвинении, я ничего не выдумываю.

Еще раз скажу: лично Медведеву, лично я докладывал о своих бизнесактивах все и подробно. <…>

В чем это обвинение меня обижает? Я настолько стремился соблюдать все требования и ограничения. <…>

Я через какое-то время пришел к президенту и сказал, Дмитрий Анатольевич, вот, составлено в произвольной форме, полная раскладка, где я являюсь учредителем, владельцем и тд: «Я хочу, чтобы у вас и Владимира Владимировича Путина было полное понимание обо мне, как о человеке и предпринимателе». Я говорю суду со всей ответственностью — лично передал в руки. Я знаю цену своим словам и знаю какие я сейчас произношу фамилии и имена. Лично это сделал. Я отвечаю за свои слова. После этого, когда мне говорят, о том что я чего-то там вот так скрывал — меня это возмущает. Ни слова правды в этом нет. 

Я прямо так и сказал: «Дмитрий Анатольевич, хочу быть полностью понятен и прозрачен для руководства страны. И что в справке об имущественном положении не предусматривает декларирование всех активов по всей цепочке». Объяснил, что речь идет об энергоснабжении третьего города в Российской Федерации. Услышал в ответ: «Да, знают все! Все все знают все».

Не было особой нужды в этом. Это было мое личное эмоциональное требование к себе — быть честным и понятным. Смешно скрывать то, что знали все газеты, и которые в том числе приобщены к материалам уголовного дела. Более того, я потом докажу суду, что об этом знала Генеральная прокуратура. И, предъявляя мне обвинение, его утверждая и его защищая в суде, Генеральная прокуратура и ее сотрудники знали и знают, что я это все задекларировал и документы об этом есть в проверке, которая проводила Генеральная прокуратура, которые я лично, самолично передал генеральному прокурору Чайке.

Подписывайтесь на телеграм-канал "Судебные кроссовки"!