Похвала верности
@psihoziumФилософ Микела Марцано убеждена, что у нас есть возможность любить друг друга многие годы, храня верность, — по крайней мере, самим себе.
ФОТО Getty Images
Можно ли обещать кому-нибудь вечную любовь и безоговорочную верность? Это один из вопросов, которые особенно волнуют философов. Но это еще и вопрос, который задает себе каждый из нас. Что сказать тому, кого я люблю? Что верность – не от мира сего? Что на самом-то деле я не могу ничего ему обещать? Таково было убеждение Фридриха Ницше. Он считал, что мы всегда можем пообещать сделать нечто, но никогда не можем обещать чувствовать нечто, поскольку чувства «не подчиняются нашей воле». Вот почему «тот, кто обещает любить другого вечно или вечно быть ему верным, обещает то, что не в его власти».
И что тогда? Следует отказаться от мысли обещать какую бы то ни было форму верности тому, кого я люблю? На самом деле, хоть я и не могу обещать кому-либо, что всегда буду любить его, я могу пообещать всегда оставаться по отношению к нему «подлинным». Это обещание подлинности скрепило договор о верности, который Юлия заключила со своим кавалером в «Новой Элоизе» Жан-Жака Руссо. Этот договор не связывает сердце данным словом, ведь тогда был бы риск, что сердце окажется не в ладу с самим собой. Но связывает любовь обещанием «откровенности». «Там-то, мой верноподданный, преклонив колена пред дамой своего сердца и госпожой своей, взявшись с нею за руки в присутствии ее канцлера, вы дадите ей присягу на верность и безупречную преданность.
То не клятва в вечной любви, – ведь никто не властен ни сдержать, ни преступить такое обязательство, – а в нерушимой правдивости, искренности, откровенности. Вы не будете присягать ей на вечное подданство, а лишь обязуетесь не свершать вероломных деяний и, по крайней мере, объявить войну, прежде чем свергнете иго»1. Этот договор кажется мне в высшей степени справедливым. Он предполагает, что истинная любовь обязывает рассказывать об изменениях чувства, которые происходят в течение моей жизни. Единственное настоящее предательство в любви – продолжать уверять, что ничего не изменилось, когда все стало по-другому. Именно это в любви кажется мне главным. Я должна оставаться подлинной.
«Нет такой любви, которая бы не знала сомнений и непонимания»
Потому что каждому предстоит убедиться: нет такой любви, которая бы не знала сомнений и непонимания. Я не могу надеяться, что у меня получится жить и любить, не меняясь. Утверждать обратное – значит не понимать, что мои отношения с партнером эволюционируют и эта эволюция позволяет мне не пройти мимо жизни. Веря, что мы всегда сможем слепо рассчитывать на партнера, мы вносим фальшь в игру отношений. Психоаналитик Даниэль Сибони (Daniel Sibony) объясняет это так: «Если на другого можно полностью положиться, это значит, что вы сами больше не существуете или что он кривит душой, изображая, что он еще жив, тогда как что-то в нем уже застыло».
Разумеется, когда мы влюблены, мы думаем, что будем любить вечно, и считаем следование этой любви своего рода «священным долгом». Когда мы любим, мы в душе считаем себя обязанными нести ответственность, давать клятвы. Хотя бы потому, что любовь часто воплощается в план созидания, воплощение которого требует времени. Но ручаясь, что чувства будут вечны, и давая обеты, мы не только обнаруживаем незнание природы человеческих чувств, но и сводим любовь к верности данному слову. О какой же верности тогда идет речь?
«Я не могу обещать любить тебя вечно, но могу обещать всегда быть с тобой подлинной»
Когда я говорю о любви, я всегда говорю о несхожести и терпимости. Любить – это прежде всего принимать наши различия. То, что другой человек – действительно «другой», он не совпадает с моими ожиданиями. И сразу же обнаружить, что я и сама отличаюсь от своих представлений о себе. Я менее внимательна, более эгоистична. Так обнаруживается все то, что мы якобы не знали о себе и о другом. Если бы любовь была лишь результатом идеализации, она не пережила бы столкновения с реальностью. Она бы улетучилась, едва спадут маски. Она бы разбилась в этот момент о банальность реального мира. Конечно, это открытие может не понравиться. Инаковость всегда синонимична чуждости, это несовпадение не только с тем, каким должен быть (в соответствии с нашими желаниями) партнер, но и с тем, кем являемся мы сами.
Но именно признание различий даcт потом каждому свободу быть самим собой, когда партнер не требует от нас измениться, стать другими или прикладывать усилия, чтобы заслужить его любовь. В этом и состоит обещание любви: я обещаю тебе, что не буду требовать от тебя быть «другим»; я обещаю, что признáю тебя таким, какой ты есть, даже если ты «несовершенен». Признание другого лежит в основе обещания любви и верности. Признание, которое позволит нам больше не разрываться между желанием защититься от партнера, пытаясь соответствовать его ожиданиям, и желанием полностью ему довериться и отдаться.
«Во мне чего-то не хватает, и эта нехватка меня беспокоит», – писала Камилла Клодель в письме Родену, прекрасно выразив одно из наших характерных человеческих свойств. Но лишь с момента принятия этой нехватки я могу начать строить любовные отношения. Именно поэтому обещание любви можно описать как «молчаливое обещание», которое открыто в будущее, но не претендует на то, чтобы его определять. Поэтому оно дается неявно, а иногда и вовсе неразличимо. Оно порождается близостью, достижение которой потребовало усилий. Обещание любви возникает не в застывших и статичных отношениях, а скорее там, где присутствие друг для друга есть результат движения – к себе и к партнеру.
Обещание любви хрупко, потому что не защищено от разочарований; оно питается и присутствием, и отсутствием: в нем сплелись близкое и далекое. Оно основано на нашем выборе в пользу любовного присутствия, который мы заново совершаем каждый день. Присутствия, наверное, неидеального и всегда неполного. Но эта близость, когда понадобится, позволит двум человеческим существам обретать друг друга снова, снова и снова. Такое обещание любви принимает в расчет недостатки и слабости каждого. Такое обещание любви, наконец, отказывается от стремления к совершенству. Даже если причина этого состоит в том, что, как сказал философ Георг Зиммель (Georg Simmel), мы полностью отдаем себя другому, когда понимаем, что никогда не сможем полностью отдаться себе.
Понравилось? Ещё больше статей на нашем телеграм канале