Подвиг художника
«Нам ли стоять на месте!
В своих дерзаниях всегда мы правы…»
Помните эти строки из духоподъемного «Марша энтузиастов»?
Фанфары и колонны отважного полка строителей светлого будущего. Трудящиеся самой счастливой в мире страны радостно шагали в ногу, осознав смысл слова «надо» и задачи, возложенные партией.
Только вот всегда ли правы были те, кто поднимал народ на трудовые подвиги любой ценой? Это -отдельный и спорный вопрос…
И если да, то от чего «страна мечтателей, страна героев» столь небрежно разбрасывалась тем, что создавали ее «энтузиасты». Люди, которые отдали дань «лучшему из миров» ценою собственной жизни.
… До революции имя художника Владимира Александровича Фролова было известно на всю Империю.
Отец его – Александр Никитич, руководил Мозаичным отделением Императорской Академии художеств, а позже открыл первую в России частную Мастерскую декоративной мозаики. Фролов младший возглавил дело в возрасте двадцати шести лет.
Безусловно, главными работами династии стали панно Исаакиевского собора и убранство храма Спаса на Крови. Однако помимо этих шедевров, Петербург и Москва, Лейпциг и Дармштат, Выборг и далекий Буэнос-Айрес блистали мозаиками Фроловых, выполненными по эскизам лучших художников того времени.
Мало что хорошего можно было ожидать от комиссаров, пришедших к новой власти. В 1918 году мастерскую закрыли, а мозаику признали «религиозным искусством», а потому решили вовсе запретить.
Владимир Александрович остался вне профессии и на протяжении десяти лет был вынужден перебиваться случайными заработками.
Реабилитировать уникальное искусство удалось лишь в период постройки «третьей версии» Мавзолея, когда архитектор Щусев поставил условие, что траурный зал должен быть оформлен только в смальте и только Фроловым.
Кстати, для украшения усыпальницы Ильича, художник использовал самое ценное и дорогое стекло, которое в свое время предназначалось для исполнения панно, по заказу Николая II.
Таким образом, опальное искусство вернулось и более того, стало невероятно востребованным, особенно в деле строительства подземных дворцов – станций и вестибюлей московского метрополитена.
В ноябре 1931 года на улице Русаковская, возле дома №13 собрались первые метростроевцы с лопатами. Те, кому инструмента не хватило, позаимствовали его у дворников и принялись копать мерзлую землю.
Именно так началась великая стройка…
Работы выполнялись в рекордно короткие сроки. Страна рукоплескала героям. Сколько людей погибло при возведении «памятника победившему социализму», толком не знал никто. Да и важно ли? Лес рубят – щепки летят. Известная русская поговорка.
Внешний облик станций должен был соответствовать масштабам достижений советской власти, демонстрировать их и превозносить. Лучшие архитекторы, художники и скульпторы получили в распоряжение бронзу и мрамор. Для Сталина это был вопрос престижа и даже, дело принципа!
Задача – продемонстрировать всему миру преимущество нашего строя, а так же счастье и изобилие, фонтанирующее в жизни трудящихся, выполнялась блестяще!
Подземка воплотила всю мыслимую роскошь. Колонны, лепнина, фрески, барельефы, скульптура и, конечно же, мозаика. Роскошные панно поручалось исполнять Владимиру Александровичу Фролову – непревзойденному мастеру и уникальному художнику.
Станция «Донбасская» по замыслу архитекторов – братьев Весниных, должна была стать неким «Музеем Донбасса». Ведь с вокзала, что неподалеку поездауходили в сторону героического Донецка – шахтерской столицы и «всесоюзной кочегарки».
Эскизы для четырнадцати мозаичных панно были поручены Александру Дейнеке. Его творческий союз с Фроловым уже подарил Москве один шедевр - плафоны на станции Маяковская.
Только вот вскоре началась война. К этому времени, Владимиру Александровичу сравнялось 68 лет.
Мне трудно судить, насколько важно было в период военного времени заниматься украшательством станций. Можно ли было обойтись только технической и транспортной задачей, которую по большому счету должно выполнять метро? И так ли срочно было создание подземного «музея Донбасса»?
Но, видимо важно и срочно, потому как художнику объяснили, что перед ним стоит задача строго уложиться по времени, а потому ни о какой эвакуации в этом случае, речи быть не может.
Все, что он смог получить для бесперебойной работы – канистру керосина и несколько помощников, вскоре покинувших мастерскую.
Зима 1941 года. Блокадный Ленинград.
Мечта о куске хлеба. Едко кусающий морозом ледяной холод. Острая боль в каждой частичке тела.
Истощенный гений, заколотив выбитые окна фанерой, в полном одиночестве собирает мозаики для станции «Донбасская». Руки уникального мастера обморожены. Пальцы еле гнутся. Глаза слепнут при слабом свете керосинки. Но, он упорно складывает из разноцветной смальты живописные радостные картины мира, сытости, изобилия и полнокровной жизни счастливых советских людей.
Прекрасные сюжеты из жизни страны, которую он мог в свое время покинуть, но остался. Потому, что даже подобная мысль в отношении Родины казалась Фролову кощунственной.
А сейчас нужно успеть… Во что бы то ни было, успеть!
Готовые работы отправлялись в Москву по Дороге Жизни. Последние из них – радостный парад физкультурников и семь панно, повествующие о героической работе в тылу, Владимир Александрович завершил в конце января 1942 года.
Он исполнил свой долг.
А ровно через три дня – в начале февраля, художника не стало. Он скончался от голода, и был похоронен в братской могиле профессоров Академии художеств на Смоленском кладбище.
…Руководству строительством было виднее, какие станции необходимы народу. В тот самый военный период «Донбасская» не пригодилась. Выяснилось, что глубина залегания была не та, или еще какие-то конструктивные сложности, но мозаики Фролова не понадобились. Лишними оказались!
Название изменили на «Павелецкую», а оставшиеся не у дел панно опустили в ямы, чтобы яркое золотое отражение не привлекало внимания во время бомбежек.
Часть работ сумел спасти архитектор Таранов. Согласно его проекту станции «Новокузнецкая», потолочные плафоны не предполагались. Однако узнав о столь страшной судьбе последних работ Владимира Александровича, архитектор принял решение разместить мозаики в центральном зале станции.
К сожалению, относительно небольшая длина зала позволила расположить на своде лишь шесть панно. «Парад физкультурников» был помещен в наземный вестибюль, а остальные так и остались валяться в земле.
Сперва хотела написать «похоронены», однако это слово предполагает хоть какое-то почтение, коим в этой ситуации и не пахнет. Работы Владимира Александровича были просто брошены за ненадобностью и забыты.
А мы, проходя по залу «Новокузнецкой», просто обязаны поднять голову и вспомнить о блокадном художнике и его подвиге, который в свое время никто не оценил.