Под кукушкиным гнездом ч.2

«Я выпишусь завтра. И все будет хорошо. 

Завтра я покурю сигаретку, приму душ. Завтра я буду дома. Но не знаю, как жить дальше».

Я продолжаю рассказывать о своем опыте «лечения» в психиатрической больнице и делиться записями из дневников. Сегодня уделю особое внимание судебному делу, которое завела против меня больница. В этом мне помогут мои друзья и коллеги, которые весь месяц были рядом и старались вытащить меня на волю. А еще расскажу, как оказалась в одном отделении с активистской-яйцеметательницей из Иванова и официанткой ресторана «Саратовъ». 

Важное предисловие. Последняя часть статьи написана мной позже, чем основной текст. В связи с произошедшим в Преображенском суде мои слушания могут длиться гораздо дольше, чем я предполагала. В дальнейшем о движении дела буду писать отдельно. Сегодня мы предполагаем, что судья совершил подлог документов, что во многом меняет картину моего дела. Тем не менее все описанное в этой статье актуально и работает, как конвейер. Если вдруг вам не повезет оказаться в ситуации, схожей с моей, то, к огромному сожалению, и вам придется пройти через бюрократический и несправедливый ад. Посему читайте и будьте готовы. 

В статье присутствует нецензурная лексика, демонстрация повреждений тела и отсутствия правосудия. Материалы не несут цель оскорбить верующих людей, людей с ментальными расстройствами и др. 

На шестой день я докричалась до врача и сказала, что буду выписываться, ибо меня не устраивает такое лечение, да и вообще, с точки зрения стабильности эмоционального состояния, мне лучше. Она страшно удивилась и заявила, что я должна дождаться семи дней, перевестись в лучшее отделение (прямо как лучший мир), отлежать там 2-3 дня – и свобода мне будет обеспечена. Но я ей не поверила, поэтому настояла на выписке. Тут и начался юридический круговорот, а российское правосудие в очередной раз ехидно потерло липкие ладони.

«Вторник, хуй пойми сколько время (около трех): тошнота, болят (!) глаза, ощущение ударов молотком по лбу, больно опускать голову, в ушах вода, боль в животе, ЗЛОСТЬ, ГРУСТЬ, ЯРОСТЬ. 

Врач позвала на беседу. Все время разговора она говорила, что кветиапин мне больше не выдает, но это ложь. 

Это последний лист в тетради, и я надеюсь, что новые мне не понадобятся. Не могу дождаться перевода. Спать хочу, но очень хочу есть. И домой. Лепить фигурки к статье. Я подумала, что объемные фигурки на белом клетчатом фоне – крутая идея»

Сначала меня вызвали лечащая врач и заведующая отделением. Тогда меня отправили на беседу к психологу, впервые за неделю пребывания в больнице, хотя к ней меня должны были отправить чуть ли не в первую очередь. 

Психологиня давала древнейшие тесты, которые мы изучали в универе. Я знала всю методологию, оттого тестирование в принципе вышло не совсем честным. 

Психологиня предположила, что у меня пограничное расстройство личности, и отпустила ожидать консилиума. То, что у меня ПРЛ, уже диагностировал психиатр, с которым я работала ранее и который направил меня на консультацию в НИИ им. Сербского. О том, что такое ПРЛ, хорошо пишет Батенька.

Консилиум. Я, лечащий врач, заведующая отделением и какой-то врач, чью должность я забыла. Заместитель заместителя заместителя. Улыбчивый бородатый мужик, позволявший себе касаться моих ног во время разговора. По итогу общения с ними у меня было два варианта решения проблемы: оставаться до того момента, когда они посчитают меня здоровой, или идти в суд и оказаться на принудительном лечении. Я выбрала второй вариант. Я была уверена, что с моими защитниками у меня все получится.

На консилиуме заместитель заместителя наплел, что я буду выступать в роли истца, а больница — ответчиком. То бишь это я иду в суд с требованием выпустить меня, а суд либо передает мне ответственность за свою жизнь (о как), либо оставляет ее больнице. На деле все оказалось совершенно наоборот. Я выступала в роли ответчика, который должен доказать, что является здоровым человеком. Но сделать это довольно сложно, когда в исковом заявлении указано, что

«пациентка рыдает навзрыд, закрывает лицо руками. Заявляет, что такие истерики случаются часто. С улыбкой на лице сообщает все детали, подтверждая, что это были истинные суицидальные попытки с целью уйти из жизни. Дистанцию с врачом не соблюдает. Предвзято относится к рекомендациям врача. Считает, что лечение ей не подходит». 

Редактор «Соты» Алексей Обухов в своем телеграм-канале:

«Приехать в суд и увидеть, как здорового человека на конвейере признают «опасным для себя» и запирают в больнице на неопределенный срок.

Пытаться прорваться в эту больницу, 2 часа скандалить на входе, звонить в ту самую дверь без ручки («У нас тихий час!»), размахивать всеми доступными корочками. И только после угроз огласки и официальных писем, так и быть, добиться передачи судебной доверенности на подпись. Через неделю по почте придет отказ главврача заверить ее – потому что может.

Снова ездить в больницу с передачами (в само отделение, к коллеге, тебя не пустят и на пушечный выстрел: у них меры безопасности по ковиду, такие строгие, что ни на одном враче нет маски, а внутри уже полно заболевших, но главное – чтобы никто не узнал).

Продолжать бодаться с доверенностью, но в итоге понять, что ни адвокат, ни СМИ не способны взять штурмом эти обшарпанные стены и решетки. «Ну, у нас же тут не совсем тюрьма», как, улыбаясь, скажет выглянувшая завотделением.

И снова, и по кругу».

Я наивно предполагала, что мне выдадут мою «одежду белого человека», чтобы я предстала перед судом в нормальном свете, но это слишком утопично. Санитарка вынесла какую-то драную грязно-розовую футболку, с дырками в области груди, огромный вельветовый зеленый спортивный костюм без шнурков и предложила ехать прямо в тапочках из палаты. 

Нас, таких бунтарей, оказалось несколько, человек шесть. Все остальные были мужчины. У двоих руки были связаны эластичным бинтом, будто скреплены наручниками. Ни у кого не было защитников. Сам Преображенский суд оказался буквально в соседнем дворе от больницы.

Естественно, суд я проиграла. Причины вполне очевидны. Просто представьте картину: перед уважаемым судом стоит девушка в белом халате и зачитывает, что у больной Кашкиной наблюдается биполярное аффективное расстройство (для сравнения, почитайте у того же Батеньки), что она не соблюдает рекомендации врачей, не соблюдает дистанцию, а еще когда-то мешала антидепрессанты с различного рода веществами. И рядышком на скамейке сижу я. Одетая в драную футболку и непонятный зеленый костюм. Говорю, что сказанное врачом — ложь. И вообще, я готова лечиться, но до определенного срока и вне стационара. Но перед судьей стоят врач и больная. Для него мнение лжеца в белом халате всегда будет авторитетнее слов человека, которого привезли из дурдома в хрен пойми чем. 

Так 25 августа Преображенский суд Москвы, находящийся в соседнем здании с больницей, заключил, что в соответствии со ст. 29 п. B Закона РФ о психиатрической помощи Кашкина Анастасия Дмитриевна нуждается в лечении в недобровольном порядке. По мнению судьи, я могла нанести себе вред, и таким образом ответчиком выступила бы уже не я, не таблетки и не лезвия, а больница. 

Меня повезли назад в Ганнушкина. Врач спросила, не обиделась ли я на нее. Я рассерженно предъявила все претензии к ее лжи. Она ответила лишь на один вопрос:

— Почему вы диагностировали мне биполярное расстройство?

— Потому что у тебя часто меняется настроение.

Кирилл Григорьев. Мой друг и официальный представитель в суде:

«За день до суда я пришел в офис. Стали искать адвоката, и Саша подсказала, кто специализируется на судебной психиатрии. Но он не смог вступить в дело, однако подсказал такую линию защиты: ты согласна лечиться, но до определённого числа. Главной целью было избежать принудительной госпитализации. В общем, чтобы был кто-то, в качестве защитника, предложили меня.

Собственно, на процессе я ожидал, что раз ты согласна продолжать лечение, то и статус принудительного лечения не нужен. Сам процесс будет бессмысленным. 

Но суд шел по своей колее, конвейер по нарушению прав, где присутствие пациента и его слова абсолютно незначимы. Где всех все устраивает, а лечащий врач просто врет суду.

Мне кажется, в этой ситуации хоть как-то изменить что-то могло альтернативное заключение психиатра, но и то не факт. 

После процесса мы сразу отправились в больницу, чтобы подписать доверенности [доверенность на защиту], но бредовость ситуации заключалась в том, что никто из сотрудников больницы толком не знал, как ее составлять. Нам неверно подсказали что в приемной, что у главного врача, что в отделении.

А судья Ефремов обнаглел настолько, что отказался даже адвокату [Дмитрий Захватов, вступивший в дело позже] выдать дело для ознакомления.

Я все-таки пришел в больницу, ты написала доверенность. Но суд отказался выдавать материалы, потому что я пришел в нерабочие часы.

Поскольку выходили сроки, пришлось написать исковое прямо на коленке в суде и печатать рядом.

Со второго раза в Преображенском суде мне дали отфотать материалы, правда, пришлось ждать четыре ебаных часа, сходить к главному судье, поорать на судью и помощников, а потом вежливо попросить его поднять жопу и начать работу».

Вскоре в дело вступил адвокат Дмитрий Захватов. Спустя несколько дней после суда он пришел ко мне в больницу. Его впустили, но разговор проходил в присутствии санитарки, которая что-то увлеченно рассматривала в своем телефоне, периодически поглядывая на нас. Это произошло, когда меня уже перевели в «лучшее» 17-е отделение. Тогда я рассказала адвокату, что терапии здесь нет, всех подряд кормят кветиапином, но, благо, вечером выдают мобильные телефоны. 

«Проблема участия адвоката в таких категориях дел заключается в следующем: когда человек попадает в такую ситуацию, он, совершенно очевидно, самостоятельно обжаловать решение суда о его помещении в стационар не может. Если у него отбирают телефон, то связаться со своим адвокатом он не может. Если каким-то чудом он связывается со своими родственниками или друзьями, эти родственники и друзья, что и произошло в твоей ситуации, могут обратиться к адвокату. Но проблема в том, что адвокату нужно иметь доверенность. 

Без доверенности суд апелляционные жалобы не принимает. Любые споры адвокатов о том, что может быть достаточно только ордера, упираются в нежелание суда работать без доверенности. В твоем случае была целая операция. Каким образом нам получить доверенность по этому делу, чтобы получить возможность обжалования и ознакомления с материалами дела. Ибо и с ними ознакомиться можно было только по доверенности. 

С другой стороны, встает вопрос: как эту доверенность получить? Вызвать нотариуса к человеку, который попал в такую ситуацию, очень сложно и дорого. Во-вторых, зачастую это осложняется тем, что не каждый нотариус вообще захочет выезжать. Поэтому в законе предусмотрена процедура, при которой лечебное учреждение обязано выдать такую доверенность. Но проблема в том, что лечебное учреждение ТОЖЕ не заинтересовано в том, чтобы гражданин мог обжаловать такой приговор, при котором он принудительно помещен в стационар. 

Поэтому получается палка о двух концах: тебе больница отказывается выдавать доверенность, а если и дает, то с каким-то великим безумным скрипом, как было в нашем случае. Когда Кирилл несколько дней пытался получить эту доверенность и все-таки получил, для этого пришлось сворачивать горы и грозить жалобами в Минздрав. 

Для того, чтобы адвокат дальше мог осуществлять представительство по административному правонарушению, имел возможность встретиться и обсудить позицию со своим доверителем, ему нужно каким-то образом попасть в больницу. Адвокату отказать во встрече с больным они не имеют право, так предусмотрено в законе. Но, опять-таки, не все эти медики в курсе законодательства. Когда я пытался к тебе пройти и в конечном итоге таки попал, при слове “адвокат” в разговоре с руководителем отделения [17] повисла какая-то пауза. “Мне надо проконсультироваться с юридическим отделом”. В законе, согласно которому они работают, написано, что пациент имеет право на общение с адвокатом и защиту. Здесь, когда мы звоним руководителю отделения, повисает пауза. Полная юридическая безграмотность медучреждения. 

Мы не были представителями в суде первой инстанции, а твой адвокат по назначению [молча сидевший на заседании] подал невероятно криво написанную жалобу. Такого адвоката можно привлечь к дисциплинарной ответственности. Плюс ко всему, все результаты судов публикуются на сайтах суда. В твоем случае этого дела как будто нет. Мне даже номер дела неизвестен. 

Подводя итог всему этому, необходимо акцентировать в очередной раз внимание, уже многие правозащитники об этом говорили, у нас совершенно отсталая система оказания психиатрической помощи. Она не про людей, не про юриспруденцию. Судьи штампуют эти решения пачками, совершенно уверенные, что никто не будет обжаловать. Сами они не заинтересованы, чтобы эти решения были обжалованы. Для “стороны защиты”, административного ответчика сам факт такого суда является фактом неожиданности, потому что не успеваешь подготовить доказательства. Хотя бы за 10 дней ответчики и представители могли бы привести другого психиатра, чтобы он посмотрел на документы и сказал, что там написана чушь.

Проблема носит системный характер. К сожалению, пока мы в этой сфере находимся где-то в районе Советского Союза в известном году». 

Про доверенности вышло интересно. После суда, в тихий час, врач и заведующая 23-м отделением вытащили меня из палаты и спросили, что это за доверенности хотят получить мои «друзья». Это были доверенности на защиту, которые ребята оформили, чтобы они могли хотя бы посещать меня в больнице. Я все подписала, но то ли от невежества, то ли чтобы запугать, эти двое настаивали, что делать это нельзя. Ведь «эти люди» могут отобрать мое имущество, деньги и прочие страшные штуки. Уже в 17-м отделении заведующая отделением полчаса пыталась донести до меня, что больница вообще не имеет права оформлять доверенности, а уже после моей выписки коллега Обухов прислал мне фото со своевременным, пришедшим ему почтой неделю спустя после подачи заявления, отказом больницы выдавать ему доверенность.

«27.08.20. Последние два дня выдались очень тяжкими. Меня вдохновила встреча с друзьями и Сашей в суде, но больно ударила фрустрация от очередного переноса перевода [в “лучшее отделение”]. Должны были совершить его после суда, но не перевели даже сегодня. Перенесли на завтра, но я решила, что не буду сильно надеяться. 

Хитровыебанным путем я успела выложить в телеграм письмо о боли и страданиях (сейчас уже не уверена, что стоило), поздравление Саше с др. Надеюсь, что он хорошо проводит время и скоро мы увидимся. 

Кстати, познакомилась с Верой (имя изменено), которая работает в кафе “Саратов”. Муж Веры там повар, а она — официантка. Зовет в гости, как будем на воле. Говорит, что месяц назад видела там Путина и отметила, что он любит водку».

Вера очень болтливая и верующая. Последние дни в 23-м отделении она лежала в моей палате. Таблетки выплевывала, пока была такая возможность, и угощала черным чаем, чтобы меня не тошнило. 

У нее всегда были разные истории попадания в это место. Но чаще всего она говорила, что якобы таким образом мать хотела спасти ее от каких-то бандитов, которые хотели убить их с мужем. Но, на самом деле, Вера уже много раз умирала. В эти моменты она улыбалась и смотрела в мои глаза, ожидая, что я попрошу ее рассказать эти истории, но я этого не делала. Сейчас понимаю, что зря. 

Вера принимала участие в молебне, от которого у меня по сей день мурашки по коже. Я выросла в семье атеистов, но со школьных лет религия стала интересовать меня как культурный пласт. Однако православная культура с тех юных лет обратилась в какой-то триггер. Быть может, Таня была права, и из-за неверия в Бога я оказалась в дурке, однако от православных песнопений мне всегда было как-то не по себе. Так вот. 

«Блять. Блять. Блять. Выхожу я, значит, справить нужду и постирать труханы, А в коридоре в ряд сидят бабули и подпевают церковному хору. Я человек неверующий, и при этом церковные песнопения вызывают у меня тревогу. В туалет идти перехотелось. Хотя, вроде как, должно быть наоборот.

БЛЯТЬ.БЛЯТЬ.БЛЯТЬ. Выхожу в коридор в повторной попытке дойти до туалета, а они там уже на коленях на полу сидят перед телевизором. Рядом, у кулера, стояла моя врачиня и сказала, что в обед меня переведут. Кроме как показать ей два больших пальца, я в этой ситуации ничего не смогла». 

«22 августа поступила Наталья Акимова — кидала яйца на Красной площади. Поддерживает Грудинина и Навального. Задержана на площади и доставлена в ОП Китай-город. Утверждает, что никаких бумаг на подпись не получала. Сразу из отдела полиции повезли в дурку. Она из Иванова. Якобы под давлением согласилась на медицинское обследование. Участвовала в митингах, пикетах. Акимовой колют феназепам». 

Наталья явно не ожидала, к чему приведут ее такие приключения. Пока мы находились в 23-м отделении, она нередко рассказывала, что стены Кремля оказались слишком далеко и ей не удалось докинуть до мишени и одного яйца. Я рассказывала ей о защите прав, и как нужно было поступить в ОП. Ведь она даже не обратилась в ОВД-инфо, хотя хорошо про них знала. Не вызвала адвоката. Зато сделала много записей в твиттер. На заседании Алексей Обухов рассказал, что на рабочую почту пришло письмо от некой Акимовой, но он не стал писать про нее новости, потому что подумал, что она отказалась от своей затеи.

Уверена, что она также не ожидала, что, когда окажется в 17-м отделении, страшно заболеет. Из активной женщины ее превратили в лежачую. Она не могла нормально есть, ее возили на коляске и держали под капельницами. Она, как и я (спойлер), заразилась коронавирусом, и после 17-го отделения мы вновь встретились уже в 18-м отделении больницы имени Алексеева (она же Кащенко), откуда ее забрали на три дня раньше, чем меня. От помощи адвокатов, которую ей предлагал мой коллега Обухов, родственники отказались. Об этом она узнала уже от меня, когда мы встретились в Кащенко, и была крайне расстроена. 

«В коридоре бабуля танцует “ча-ча-ча”. На посту, судя по всему, готовят документы на перевод. Вчера мы с соседкой делали самолетики из ненужных листков, но их выкинули.

За весь вечер не видела свою врачиню. 

Солнце за окном совсем не радует. Хочу отмотать эти 8 или 9 дней назад. Чтобы просто смотреть “Нечто”, пить вино и сексом трахаться. Да много чего хочу. Не знаю, как все успеть, и где достать деньги. 

Сегодня у Саши день рождения. Надеюсь, что в новом отделении я смогу ему написать. Время, как заставить тебя идти быстрее? 

Хочу торт “Прага” и в Прагу хочу. Заебала хотеть

29 августа меня перевели в лучшее, 17-е отделение больницы имени Ганнушкина».

8 октября я приехала в Преображенский суд, чтобы выяснить дату апелляции. В канцелярии пожали плечами и отправили в апелляционный отдел. В 203-м кабинете, под потолок заваленным папками и прочей бумагой, с меня тут же попросили номер дела. Благо в канцелярии мне его таки сказали, ранее он никому не был известен. Опять отправили в канцелярию для ознакомления с материалами дела. В канцелярии уже толпилась куча людей и разрывала на части юного бюрократа. 

Листаю и пытаюсь понять — это меня недостаточно долечили, или они тут все с ума посходили. В наличии апелляционная жалоба некоего адвоката Гончарова, того самого, которого мне назначили в суде, и она обездвижена. С самим Гончаровым я лишь единожды пересекалась в суде, на контакт со мной он не выходил. Зато теперь мы выяснили, что он подал косячную апелляционную жалобу и даже не сообщил мне об этом. Как говорил ранее адвокат Захватов, мы в праве подать на него дисциплинарную жалобу. 

Страницей ранее вшита доверенность на Кирилла Григорьева, но отсутствует жалоба, которую он писал первого сентября. 

Кирилл тут же прислал мне фото, и по входящему обращению мальчик в тигровой кофте из канцелярии обнаружил, что в 203-м кабинете апелляцию приняли. Но благополучно потеряли. 

Дилемма: сразу идти ругаться к председателю суда или все же еще раз обратиться к апелляционному отделу. Выбрала то, что нежно. Выяснилось, что они действительно приняли апелляцию, но благополучно ее потеряли. Меня вежливо попросили выйти в коридор и немного подождать, но как же громко кричала на своих подчиненных начальница, которая поставила подпись о принятии потерянного документа.

Спустя час ожидания меня снова отправили в канцелярию. В материалах каким-то невероятным образом оказались и апелляционная жалоба, и определение суда, и оба от первого сентября. Действительность подсказывает, что определение составили, пока я топталась в коридоре и разговаривала с отцом по телефону. 

Оставить без движения. Судья Ефремов установил так, потому что не была уплачена государственная пошлина.

Уже в ближайшее время мы напишем жалобу и все-таки дойдем до апелляционного суда и Европейского суда по правам человека.

«В тихий час не спалось. Сквозь ветви и листья кустарника в палату проникали и проникают лучи солнца. Тоскливо. Ни книга, ни тетрадь, ни Таня не в силах побороть эту тоску.

“Полдник!”, - кричат из буфета за пять минут до конца тихого часа. Яблоки. Я сижу у окна. Яблоко почему-то горькое. Не могу смотреть на солнце».